Страница 51 из 55
В журнал, который, как я угадал в свое время, подвергался более надуманным, чем вызванным настоящей нуждой нападкам, когда еще нельзя было ему поставить в вину главную вину – Солженицына, – в этот журнал назначается для окончательного искоренения злого духа и окропления углов святой водой тот самый Таурин, который ездил “на акцию” исключения С[олженицына] в Рязань из Союза писателей. Прием безотказный до жути: парня заставили сперва сделать разовое гнусное дело – теперь откажись, попробуй. А парень, м[ожет] б[ыть], и неплохой “по идее”, но уж как попал литначальником, так поделом вору и мука. Впервые встретился я с ним на Ангаре; Иркутск, где он редактировал многотиражку, – однажды я даже пособил ему что-то обработать, заметку какую-то. Потом уж он оказался писателем, выходцем из министерства Якутской АССР, автором двух-трех читанных мною романов – серая провинция, убожество, хотя знание материала было как будто. Сунулся он было в “Н[овый] М[ир]” с какой-то рукописью, но при всем моем благорасположении к нему это было нереально…
Вместе с ним назначен некий Сахнин, жук ‹…›, которого помню по “Красноармейской пр[авде]”, – уже тогда считался жуком ‹…›.
Компания подбирается. Мрак и ужас, по свидетельству С[офьи] Х[анановны] и Архангельской, которые уходят вместе со многими другими.
А. Твардовский, «Рабочие тетради», журнал «Знамя», 2005, № 10.
Тогда я и понятия не имел о зловредной роли Таурина в судьбе «Нового мира», Твардовского, Солженицына, да и, по сути, всей отечественной литературы. Так что судьба избавила меня от знакомства с этой одиозной личностью. Но из песни слова не выкинешь: Таурин возглавлял Якутский кожевенный комбинат в годы войны.
Мне было любопытно познакомиться с весьма специфическим кожевенным делом. А то носишь в якутские морозы шубы, куртки, унты, но не знаешь, какой сложный путь проходят шкуры животных, прежде чем они защитят тебя от жестоких холодов.
Были и другие заказы от издательства, но это, откровенно говоря, уже смахивало на халтуру. Не то, чтобы я халтурно относился к заданию, нет, я старался, но заказы эти не вызывали у меня большого интереса к предлагаемым темам – лишь бы заплатили. Это было приглаживание диссертаций местных учёных до более или менее удобоваримого прочтения массовым читателем, а также куцая книжечка с рассказом об актуальном событии в общественно-политической жизни Якутии – «творческих отчётах трудовых коллективов». Такое новшество в идеологическое дело ввела тогда Компартия. К творчеству вся эта «литература» не имела никакого отношения.
Захотелось пробиться с предложениями в какое-нибудь московское издательство. И тоже получилось. Опять-таки без всякого знакомства. Просто отправил письмо в московское издательство «Мысль», которое выпускало научно-художественную литературу, в том числе географическую.
Предложил издать книгу о путешествии по реке Индигирке. Река не столь известна, как, скажем, Лена или Колыма. Но по реке Лене незадолго до этого совершила плавание экспедиция, в которой приняли участие поэт Евгений Евтушенко и журналист-известинец Леонид Шинкарёв. И едва ли я смог бы что-то принципиально новое привнести в описание этой реки, её окрестностей и обитателей, в познание истории приленского края. Про Колыму давно не писали. Я имею в виду путешественнеческие, а не художественные и документальные книги про ГУЛАГ. А больше про Колыму и писать-то особенно нечего. По крайней мере, я так думал. Про Индигирку тогда современной литературы вообще не было. Для отечественного читателя она – почти терра инкогнито. Хотя все знали про Оймякон – полюс холода Северного полушария Земли. Знали про добычу золота. Про вечную мерзлоту. Ну, прогремело озеро Лабынкыр, в холодных водах которого якобы видели неизвестное науке животное. Остальное – белое пятно.
Оймяконье. Июль 1974 года на «полюсе холода» был очень жарким, но тарын (наледь) сохранится до морозов
Тема заинтересовала. Меня попросили написать три главы будущей книги, которую я сразу же назвал «Оймяконским меридианом». Написал, отослал. Одобрили, заключили со мной договор. Я обещал предоставить рукопись через год. Казалось бы, огромный срок. Но получалось, что ежедневно я должен писать по три страницы текста. Тоже, вроде бы, немного. Но это помимо основной работы – с ежедневной редакционной текучкой, с регулярными командировками по всей колоссальной территории Якутии, которая по площади – это три Франции! А ещё надо было изучить огромное количество источников: старых журналов, книг географов и путешественников, архивы. Всё это переварить и, отойдя от стиля повседневных газетных материалов, подать читателю в более или менее художественной манере, как того требовал жанр. А ещё – семья, маленький ребёнок… В общем, целый год пришлось урезать свои нетворческие желания. Писать книги при штатной редакционной работе – это аскетизм, самопожертвование: ни в гости лишний раз не сходишь, ни в театр, ни в кино…
К тому же надо было накопленные знания про Индигирский край «нанизать» на единое сюжетное построение в виде путешествия. Разработал я и осуществил такой маршрут: из Якутска на путейском судне по Лене и Алдану – до Хандыги, оттуда на грузовике по Магаданской трассе до Оймяконья. Точнее – на грузовиках, поскольку на одном мы свалились с трассы в ручей. Пришлось дальше, до Томтора, ехать на другой машине. Оттуда началось байдарочное путешествие. В одиночку. Не по туристским законам это, но я вынужден был так поступить. Мы собирались сплавляться по Индигирке с устьнерским собкором «Социалистической Якутии». Но из-за отсутствия здесь надёжной связи никак не смогли переговорить. Он на несколько дней опоздал в Томтор. А я не мог нарушать свой график движения и контроля, и стартовал без него.
В Усть-Нере, центре Оймяконского района и золотодобычи, я устроил себе отдых. Тем более что там произошла незапланированная встреча с женой, прилетевшей туда в качестве переводчика с американскими учёными, которые изучали растения холодного края. Далее снова на байдарке – до Момских порогов. Это – «Труба», где неистовая Индигирка прорезает хребет Черского, образуя трудно проходимые участки. Проплыть по «Трубе» или преодолеть хребет по воздуху? Посчитал, что решу на месте, в зависимости от ситуации и рекомендации местных жителей.
Рассказы тех, кто по производственной надобности ранее преодолевал Момские пороги на специально укреплённых плавучих средствах, энтузиазма мне не добавили. Даже беглые заключённые не рисковали здесь спускаться по Индигирке. Свежая информация тоже поубавила мой авантюрный пыл: в то лето в «Трубе» погибло несколько человек, решившихся на отчаянный сплав вниз. К тому же у меня не было шлема. Но главный аргумент-сюрприз преподнесла погода: Индигирка из-за сильных дождей в верховье вспучилась, никакой береговой линии в «Трубе», вероятнее всего, не осталось. И, в случае катастрофы с байдаркой (а это на порогах, где скорость воды достигала тридцати километров час, практически невозможно было бы избежать), негде было бы высадиться на берег, ремонтироваться, зализать раны, да просто погреться, ведь вода в той горной части Индигирки очень холодная. Выдержит ли организм, пока буду бултыхаться в воде до выхода из тридцатикилометровой «Трубы»?
Выбрал благоразумный вариант. До Хонуу, центра Момского района, хребет преодолел по воздуху. Туда, на Полярный круг, ко мне, уже из Якутска, прилетела жена. Однако не весь маршрут мы плыли вместе. Она вернулась в Якутск раньше, а я в заполярном Чокурдахе стал искать варианты для знакомства с белым стерхом, розовой чайкой, жителями древнего поселения – Русское Устье и «Кладбищем мамонтов» на реке Бёрёлёх.
На попутном вертолёте местного рыбзавода меня подбросили до рыбацкого стана в дельте Индигирки. Когда летел над тундрой, видел стерха, но чтобы найти эту редкостную, «краснокнижную» птицу на земле, приблизиться, для этого нужно организовать специально экипированную экспедицию. Да и что ты увидишь? За стерхами интереснее всего наблюдать во время брачных танцев.