Клерк позорный

Хоть эти деньги и не имели к Коржику никакого отношения, но опустошение сейфа происходило у него на глазах и в нем просыпалась ревность. Он чувствовал, что получившие их люди тем или иным способом украдут значительную их часть и прикроются липовыми счетами и накладными, которые продаются на любом углу по три штуки на рупь. Ему тоже хотелось запустить руки в сейф, да было не подобраться. Даже несколько метров трубы или мешок цемента он не мог украсть, потому что физически их здесь не было. Их только отгружали где-то по его заявкам и в другом месте получали. А он сидел здесь. А время шло. Половина Москвы воровала где только можно и всеми мыслимыми способами. Только он все время был где-то не там. Ни продвижения, ни комиссионных, ни откатов. Что за жизнь, блядь, такая?

Телефонные звонки стихли и опять начался бабский треп. Теперь Лена и Лариса обсуждали вопросы ремонта. Лариса уже ремонт начала, а Лена только собиралась. Стали сравнивать натяжные потолки, обои, ламинат и прочую лабуду. Сам собой разговор перекинулся на дачи.

– Чем лучше покрасить деревянный домик? – спросила Лена.

На ороге вырос Петров.

– Пиносолом! – с ходу включился он в беседу. – Только надо смотреть, чтобы он был финский, а не наш. Наш – дерьмо.

Петров сидел в другом кабинете, а сюда заходил потрепаться. Он был давним знакомым Ларисы и Лены. Лариса и привела его сюда по старой памяти.

Петров был старше всех в офисе, годиков пятидесяти с лишним, но выглядел живчиком. Бегал на лыжах, купался в проруби и исповедовал учение Порфирия Иванова. Он никогда не был женат.

Как то повариха Зоя спросила у Лены, когда Петрова не было в комнате.

– Он не женат?

– Нет.

И тут Коржик неудачно пошутил.

– Кино "Один дома" видела? – не удержался он. – Это про Петрова.

Лена посмотрела на него укоризненно.

– Ты зря веселишься – это не смешно.

– Это трагедия, – добавила Зоя.

Коржик не стал с ними спорить. "Не знаю, в чем тут трагедия, – подумал он. – Человек прожил жизнь в свое удовольствие, катается на лыжах, выглядит как огурец, никто ему не проедал плешь и не ныл каждый день, что нужны деньги. Наверняка, он перетрахал за это время сотни баб – и они называют это трагедией! Да трагедия, черт возьми, – это жизнь женатого мужика, особенно, если жена садится ему на шею!"

Вместе с Петровым тетки еще долго обсуждали достоинства разных видов пиносола.

Коржик не хотел этого слышать и он сделал радио погромче, но там так утробно завывала Савичева, что лучше уж пиносол. Так иногда весной орал его кот. У него получался совершенно особенный звук, похожий на сирену воздушной тревоги. Казалось, что образовывался он не в горле, а где-то в животе, и выходил сразу из пасти и из-под хвоста. Очень сильный был звук.

Бабский треп продолжался, от него было не скрыться. Можно было бы пойти на лестницу покурить, но Коржик не курил. Спасением для него оставался интернет. Но треп не давал сосредоточиться. При таком шуме нормально воспринималась только "информация" с порносайтов, но от них уже тошнило. Разглядывание вторичных половых признаков на экране монитора его интнрновало мало.

Наконец, пришло время обеда. Снизу позвонила повариха и попросила кого-нибудь спуститься за тележкой с едой. Обычно это входило в обязанности Андрюхи – высокого парня с пони-тейлом. Кажется, у него других обязанностей и не существовало. Он был самым накачанным и самым незанятым. Внешне он походил на байкера, случайно зашедшего в офис попить воды. Он вполне мог бы сыграть роль в одном из тех фильмов, где банда на мотоциклах терроризирует маленький городок, и стреляют в полицейских из обрезов.

Треп переместился на кухню. Коржику не хотелось слушать его продолжение за обеденным столом и он ушел с тарелкой на рабочее место, чтобы хоть полчаса побыть в тишине и одиночестве. Он подумал, что месяца три запросто мог бы ни с кем не разговаривать и никого не слышать.

После обеда все вернулись обратно. Опять начались звонки, кто-то пришел, кто-то ушел, пришел другой, треп то вспыхивал с новой силой, то затихал. Помыв посуду, пришла пообщаться повариха. Она была толстой, доброй и неторопливой. С утра она стояла дома на кухне и готовила еду на два офиса. В один тележку повез ее муж, а в другой – она. Ее труды на сегодня закончены. Она пришла спросить у Ларисы, что готовить завтра и взять денег на закупку продуктов. Потом она как-то незаметно начала рассказывать о муже и детях. Об отдыхе у родственников на море. О том, что по утрам ей не дает спать звук колокола от храма, рядом с которым она живет. Что она крутит тренажер для похудения, но что-то эффекта все нет и нет.

Коржику опять было некуда деться и ему пришлось все это слушать. Порой ему казалось, что он стал членом семей всех этих женщин, так много он уже знал о них, их детях, их мужьях, кошках и собаках. Доведись ему побывать у них в гостях, он смог бы без труда общаться с каждым на интересующие того темы.

Огромный массив этих знаний был ему абсолютно не нужен. Он не хотел знать ничего ни об одной из них, а тем более об их семьях. Ему казалось, что он женат на каждой. Что он женат на всей конторе, на всех бабах и мужиках, которые здесь работают. На соседской кошке, которая прыгает в форточку и лазит по кухне. На продавщице лотерей, которая целыми днями орет под окном в мегафон. На тараканах, которые прячутся за газовой колонкой. На кришнаитах, которые ежедневно ходят мимо с песнями и плясками.

Он не хотел их видеть, но видел каждый день. Он не хотел их слышать, но слушал постоянно. Он не хотел с ними пить, но посещал все офисные вечеринки. Все его дружеские чувства к ним были наиграны, улыбки фальшивы, а слова неискренни. Он не понимал, почему он должен проводить с ними дни, недели и месяцы своей быстротечной жизни. Порой ему казалось, что единственное, что он чувствует к ним – это ненависть. За то, что они есть, маячат перед глазами и от них никуда не скрыться.

И, похоже, это чувство было взаимным.

13

Приближался главный праздник всех клерков.

– Скоро у Анатолия Петровича день рождения, – возвестила Лариса. – Нужно подумать о подарке.

Коржик не любил офисные дни рождения. Они всегда были пропитаны фальшью. На самом деле все готовы были сожрать друг друга с потрохами, но притворно улыбались и поздравляли с датой. Будь его воля, он бы их не отмечал. Но Толяна надо было уважить.

– У кого есть идеи насчет подарка? – спросила Лариса.

– Дорог не подарок, – сказал Коржик.

– Это понятно. А все-таки?

– А что ему дарили раньше?

– В прошлый раз мы заказали художнику шарж по его фотографии.

– Какому художнику?

– На Арбате.

– И как?

– Он обиделся.

– Может, художник попался не тот?

– Скорее, начальник, – сказала Лариса, – ему трудно угодить.

– Тогда лучше ничего не дарить, – посоветовал Коржик.

– Тоже нельзя. Всех поздравляли – и его нужно.

Лариса посмотрела на Коржика с надеждой во взгляде и он понял, что придется заниматься подарком.

Началось обсуждение, хотя обсуждать особо было нечего. Все вертелось вокруг ручек, письменных приборов и всякой настольной лабуды. Той, что дергается, тикает, пускает цветные пузыри или крутится. Ну и еще годились всякие штуки из кожи канцелярской направленности.

На поиски Лариса отрядила Коржика, в помощь ему дала Лену. Они бродили по Тверской от одной сувенирной лавки до другой. Потом поехали на Арбат. Выбирали долго и придирчиво, как будто от этого зависело что-то очень важное. Звонили Ларисе, советовались, опять выбирали, опять звонили.

Вскоре процесс Коржику надоел.

– Давай уже купим хоть что-нибудь, – предложил он Лене, – и покончим с этим делом.

Лена согласилась. Коржику было чертовски жаль времени, затрачиваемого на это никчемное занятие. Сейчас он мог бы рыскать по рынку и зарабатывать деньги, а он тратил его на нечто бессмысленное и бесполезное. При очередном звонке в офис Лариса почувствовала в его голосе усталость и раздражение.