Страница 19 из 20
– Алло, Сомс! Хочешь пончик?
– Нет, благодарю, – пробормотал Сомс, вертя шляпу в руках и придумывая, что бы ему сказать такое подходящее и сочувственное. – Как здоровье твоей матушки?
– Благодарю, – сказал Джордж, – так себе. Тысячу лет тебя не видел. На скачки ты не ходишь. Как дела в Сити?
Сомс, чувствуя, что сейчас посыплются остроты, уклонился от ответа и сказал:
– Я пришел тебя спросить относительно Дарти. Я слышал, что он…
– Упорхнул! Укатил в Буэнос-Айрес с красоткой Лолой. Счастье для Уинифрид и малюток Дарти. Вот уж сокровище!
Сомс кивнул. Несмотря на взаимную неприязнь, двоюродные братья проникались друг к другу родственными чувствами, когда дело доходило до Дарти.
– Дядя Джемс может теперь спать спокойно, – сказал Джордж. – А тебя он, верно, тоже здорово пощипал.
Сомс улыбнулся.
– Да, ты его правильно угадал, – дружелюбно продолжал Джордж. – Это сущий лоботряс. За малышом Вэлом нужно хорошенько присматривать. Мне всегда было жаль Уинифрид. Мужественная женщина.
Сомс снова кивнул.
– Мне надо вернуться к ней, – сказал он. – Она хотела знать наверно. Теперь можно будет предпринять что-нибудь. Я думаю, здесь не может быть ошибки?
– Верно, как алфавит, – сказал Джордж (он изобрел немало таких странных выражений, которые потом приписывались другим). – Вчера вечером он был пьян как сапожник; но все-таки уехал сегодня утром, отплыл на «Тускароре». – И, вытащив карточку, Джордж насмешливо прочел: – «Мистер Монтегью Дарти, Буэнос-Айрес, до востребования». Я бы поторопился действовать, будь я на твоем месте. И надоел же он мне вчера!
– Да, – сказал Сомс, – но это не так-то просто. – И, уловив в глазах Джорджа, что он напомнил ему о своей собственной истории, он встал и протянул ему руку. Джордж тоже встал.
– Кланяйся Уинифрид и, если хочешь знать мое мнение, не медли, выпускай ее в ближайшем гандикапе на развод.
На пороге Сомс обернулся и искоса посмотрел на него. Джордж снова уселся, глядя прямо перед собой. Он казался таким огромным и одиноким в своем черном костюме. Сомс никогда не видел его таким смирным. «По-видимому, он все-таки огорчен, – подумал он. – Они, верно, получили, если подсчитать все, тысяч по пятьдесят каждый. Им следовало бы сообща сохранить дело. Если будет война, недвижимость обесценится. Впрочем, дядя Роджер был предусмотрительный человек». И образ Аннет возник перед ним в сгущающейся уличной мгле: ее каштановые волосы, голубые глаза с темными ресницами, свежие губы и щеки, полные, цветущие, несмотря на лондонские туманы, ее изящная фигура француженки. «Пора что-то предпринять!» – подумал он. У подъезда дома Уинифрид он встретил Вэла, и они пошли вместе. Внезапно у Сомса мелькнула идея. Его кузен Джолион – попечитель Ирэн; первый шаг, который необходимо сделать, – это поехать в Робин-Хилл и повидаться с ним. Робин-Хилл! Странное, удивительно странное чувство пробудили в нем эти слова! Робин-Хилл, дом, который Босини выстроил для него и для Ирэн, дом, в котором они никогда не жили, – роковой дом! И теперь в нем живет Джолион. Гм! И внезапно он вспомнил: говорят, у него сын в Оксфорде! Почему бы не захватить с собой Вэла и не познакомить их? Вот и предлог! Это будет не так явно, вот именно не так явно! И, поднимаясь с Вэлом по лестнице, он сказал ему:
– У тебя есть кузен в Оксфорде, ты его никогда не видел. Я хочу захватить тебя с собой – я завтра поеду к ним, вы познакомитесь. Для тебя это может оказаться полезным.
И так как Вэл не изъявил по этому поводу никакой радости, Сомс, не давая ему возразить, прибавил:
– Я заеду за тобой после завтрака. Это недалеко – за городом, тебе это доставит удовольствие.
На пороге гостиной он с усилием вспомнил, что шаги, которые ему в данный момент надлежит предпринять, касаются не его, а Уинифрид.
Уинифрид по-прежнему сидела за своим бюро-буль.
– Действительно, это так, – сказал он, – он отправился в Буэнос-Айрес, уехал сегодня утром, нужно устроить за ним слежку, как только он сойдет на берег. Я сейчас же дам каблограмму[27]. Иначе нам это будет стоить уйму денег. В таких случаях чем раньше начать действовать, тем лучше. Я до сих пор жалею, что я не… – он остановился и искоса взглянул на безмолвствующую Уинифрид. – Кстати, могла бы ты доказать его жестокое обращение с тобой?
Уинифрид безжизненным голосом ответила:
– Не знаю. Что значит «жестокое обращение»?
– Ну, может, он тебя ударил или что-нибудь в этом роде?
Уинифрид передернулась и стиснула зубы.
– Он выворачивал мне руку. Или, может быть, достаточно того, что он целился в меня из револьвера? Напивался так, что не в состоянии был сам раздеться, или… но нет, я не могу впутывать в это дело детей.
– Не можешь, – сказал Сомс, – нет. Ну, не знаю… Конечно, существует узаконенный разъезд – этого легко можно добиться; но разъезд… гм!
– Что это такое? – безнадежным голосом спросила Уинифрид.
– Это значит, что он лишается на тебя всяких прав и ты на него; вы остаетесь в браке и в то же время как бы не в браке… – Он опять неодобрительно фыркнул. Что это, в сущности, как не его собственное дурацкое положение, только узаконенное? Нет, до этого он ее не допустит. – Нужно добиться развода, – сказал он решительно. – Если ты отказываешься жаловаться на жестокое обращение, остается факт, что он тебя бросил. Теперь не обязательно ждать два года. Попробуем сейчас подать в суд о восстановлении тебя в супружеских правах. Если он не подчинится судебному решению, можно по истечении шести месяцев провести развод. Разумеется, ты не хочешь, чтобы он вернулся. Но они не должны этого знать. Конечно, здесь есть риск – он и впрямь может вернуться. Я бы все-таки выставил мотивом жестокое обращение.
Уинифрид покачала головой.
– Это так гнусно.
– Ну что же, – сказал Сомс, – возможно, что риск сейчас невелик, пока он влюблен без памяти и у него есть деньги. Ты только никому ничего не рассказывай и не плати его долгов.
Уинифрид вздохнула. Несмотря на все, что ей приходилось терпеть, это ощущение утраты было мучительно горько. А сознание, что ей не нужно больше платить долгов Монти, усиливало это ощущение до невыносимой явственности. Что-то ценное ушло из жизни. Без Монти, без своих жемчугов, без внутреннего сознания того, что она мужественно переносит свои семейные невзгоды, ей придется теперь стать лицом к лицу с жизнью. Она действительно чувствовала себя обездоленной.
И Сомс, приложившись холодным поцелуем к ее лбу, вложил в этот поцелуй несвойственное ему теплое чувство.
– Я завтра собираюсь в Робин-Хилл, мне нужно повидать по делу молодого Джолиона. У него сын в Оксфорде. Я хочу захватить с собой Вэла и познакомить их. Приезжай ко мне в Шелтер на воскресенье и привози детей. Ах, нет, нет, это не выйдет, ко мне кое-кто собирался.
И с этими словами Сомс вышел от Уинифрид и направился в Сохо.
IV
Сохо
Из всех кварталов странной, причудливой амальгамы, именуемой Лондоном, Сохо, пожалуй, менее всего соответствует духу Форсайтов. «Сохо! Хо-хо, голубчик!» – сказал бы Джордж, увидя своего кузена направляющимся туда. Грязный, изобилующий греками, изгоями, кошками, итальянцами, томатами, кабаками, шарманками, пестрыми лохмотьями, странными названиями, зеваками, выглядывающими из верхних окон, он живет своей жизнью, чуждой государственному устройству Великобритании. Но и здесь понемножку процветают свои инстинкты собственности и собственничество в некотором роде благоденствует, ибо арендная плата в Сохо растет, в то время как в других кварталах она падает. В продолжение многих лет знакомство Сомса с Сохо ограничивалось его западным бастионом, Уордер-стрит. Немало удачных покупок сделал он там. Даже в течение тех семи лет, что он жил в Брайтоне после смерти Босини и исчезновения Ирэн, он иногда приобретал там сокровища, хотя ему, в сущности, негде было держать их, ибо, когда он убедился наконец, что жена ушла от него совсем, он велел прибить на Монпелье-сквер дощечку:
27
Каблограмма – телеграмма, переданная по подводному кабелю связи.