Страница 28 из 53
Вот по такой степи двигался верблюжий караван. У одногорбого верблюда, привязанного тонкой веревкой к семенящему впереди ослу караванбаши, на шее звонко позванивал медный колокольчик. Караванбаши — с обветренным, задубелым, морщинистым лицом, — приложив ладонь козырьком, всматривался в даль. По обе стороны каравана, зорко поглядывая по сторонам, гарцевало на породистых ахалтекинцах до полусотни вооруженных всадников. Изрядно вымазавшиеся в грязи кони и верблюды свидетельствовали о долгом пути.
В окружении группы всадников, на коне черной масти, ехал один из самых верных и надежных советников бухарского эмира посол Нуруллахан, многие годы проживавший в Кабуле. Ему было уже за шестьдесят, лицо утомленное. Нуруллахан слыл знатоком в государственных делах, ему не было равных в красноречии. В последнее время он тосковал по родине. И вот теперь, спустя много лет, он переправился через Аму и наконец-то ступил на родную землю.
В свое время Нуруллахан прозорливо предсказал возможность революции в Бухаре, и если ошибся, то лишь в том, что это событие произойдет так скоро. Но чего он никак не мог предвидеть — так это стремительности развития событий.
Слухам о том, что свергли Саида Алимхана, он не верил до тех пор, пока не рассказал ему о таком печальном событии сам ишан Судур при их встрече в здании бухарского посольства в Кабуле.
Итак, Саид Алимхан свергнут. О нем теперь можно разве что вспоминать. Его вроде как нет…
Его нет — но Бухара-то есть! И вот Англия, Америка, Германия и вслед за ними Франция, уже вдогонку Турция устремились к Бухаре, вопя об исторической необходимости спасения священной Бухары от гибели. Вначале эта пятерка кричала дружным хором, представляя словно бы все «заинтересованное человечество», затем голоса зазвучали тише. Затем разрозненно, становилась все заметнее хищническая заинтересованность каждой из сторон ухватить только для себя если не все, то хотя бы большой кусок. Началась их грызня между собой. Этой передышкой воспользовались бухарские большевики. Переходя от кишлака к кишлаку, забираясь все дальше в степь и все выше в горы, они все шире распространяли свою — советскую — власть, отравляя мысли темных людей своими идеями.
В споре за «бухарский пирог» сильней других оказались англичане. Дело было доведено от переговоров до составления договора о превращении Бухары в протекторат Англии.
Накануне передачи оружия англичане затеяли возню: возник вопрос — кто возглавит в Восточной Бухаре войска? Оружие должно попасть в надежные руки! Наконец, опять же они, англичане, открыто заявили о необходимости замены командующего исламской армией.
В окружении Саида Алимхана, пожалуй, никто не сомневался в сильных качествах Ибрагимбека как командующего. Он безгранично верен эмиру. Десятки раз он доказал на деле, что бесстрашен, безжалостен, способен повести за собой на кровавую сечу, биться до последнего. Кому еще поверят люди перед боем так, как ему? Нет, никого другого нет, кто равен Ибрагимбеку в качестве командующего.
Это ясно. Это уже так ясно, что стареющий и утомленный дальней дорогой Нуруллахан может позволить себе вздремнуть и мысленно перебирать как четки: смел до отчаянности… угадывает каждую мысль противника… поведет за собой…
Однако в борьбе «за спасение Бухары, гибнущей от большевизма» этих качеств явно маловато — так сочли иностранные советники, окружавшие опального эмира. В эту борьбу в любой момент может вмешаться правительство РСФСР. Причем, совершенно на законном основании. На основе заключенного договора о дружбе Советское правительство Бухарской республики получило, по своей просьбе, от России военную помощь в виде нескольких соединений регулярной армии. Следовательно, уже при появлении здесь английского оружия, английских советников Россия не останется сторонним наблюдателем.
И новое обращение Советского правительства Бухары за помощью к России никого не удивило. Вот так все осложнилось. Кто теперь должен стать во главе «исламской армии»? Нет, уже не только воин — но человек, который для всей этой черни — как сам аллах! Чтобы, увидев его, люди пали ниц, и тут же забыли обо всем, его послушались. И только одно у всех на уме: все вернулось, все как было, искупим грехи наши, послужим… Народ — у ног! А теперь разговор о том, куда идти дальше, И здесь нужен уже не воин — но политик…
После долгого раздумья появилась необходимость внесения «поправки» в планы эмира. Эту «поправку» поддержали и некоторые государственные деятели Афганистана. (Нуруллахан хорошо знал: они не напрасно поддерживают. И не только ему, но и Саиду Алимхану известно, что эти афганские круги давно лелеют мечту о присоединении Бухары к Харасану, чтобы создать «Великий Афганский эмират»).
Но Нуруллахан знал хорошо и другое — иностранцы хотят взять в свои руки вожжи исламской армии. Пусть берут… Эмир тоже не лыком шит.
Нуруллахан искал возможность переодеться, принять более официальный облик, когда увидел вдали, на горе, — поднимающийся дым.
— Бек, посмотрите вперед! — сказал он курбаши Шоберди, ехавшему слева от него. — Они жгут костры! Это сигнал.
Шоберди некоторое время наблюдал за дымом, прежде чем ответить.
— Нас заметили… оповещают Ибрагимбека, — наконец сказал он. — Скоро его люди появятся. Подождем?..
Двинулся в путь и отряд Пулатходжаева, с ним седьмой Туркестанский полк. Отдохнули в чаще ивовой рощи на берегу Тентаксая, теперь вперед.
Карим Рахман находился в положении сложнейшем: он получил задание следить неусыпно и неотступно за тем, что вообще ни у кого не должно вызывать даже тени недоверия.
Пулатходжаев… Кто мог усомниться в нем? Не он ли теперь глава всему, глава советской власти!
Но входили в палатку, где Пулатходжаев, турецкие офицеры. Конечно же, там идут дипломатические разговоры. Но… Али Ризо-эффенди и Данияр-эффенди, эти двое держат в руках всю милицию. Понятно, они охраняют Пулатходжаева. Но…
Карим Рахман будто в растерянности блуждал вокруг палатки, когда из палатки кто-то выскочил и быстро засеменил, удаляясь в сторону, где были привязаны лошади. Хотя он был одет в рваный халат, а на голове торчал колпак дервиша и борода отросла по грудь, Карим узнал его: Газибек!
Газибек шесть лет назад был правителем Байсуна. О распутстве бека горожане говорили постоянно. Уводил невест, совращал чужих жен, — многое прощалось ему, на многое закрывали глаза в страхе перед ним. Но вот чаша терпения переполнилась: стало известно, что Газибек изнасиловал одиннадцатилетнюю дочь женщины из кишлака Пасурхи, которая стирала белье его жен. Отец девочки, раздирая на себе одежду, с истошными воплями прибежал в кишлак. Пока он кричал, из Пасурхи прискакало человек сто мужчин. Они постучали в ворота, требуя Газибека. Вышли его охранники, решив прогнать смутьянов, но не тут-то было! Наболело! Горожане примкнули к дехканам, кто-то крикнул: «Мусульмане! Покончим с подлостью!», люди бросились за нукерами, и те, не выдержав жестокой драки, поспешили укрыться за воротами дома своего хозяина.
Бешеный рев толпы не утихал. К толпе присоединились и некоторые видные горожане, занимавшие высокое положение в местном обществе. Они помнили о том, что Газибек был пришлым, откуда-то из Карши, уже одно это давно вызывало озлобленность и скрытую неприязнь к нему здешних вельмож. Толпа росла.
Вспомнили о приехавшем из Бухары на побывку домой, в Байсун, могущественнейшем земляке — его преосвященстве ишане Судуре. Побежали в Большое медресе, где он находился, привели с собой. Ишан Судур, в мгновенно наступившей тишине, постучал в ворота и назвался. Ворота не открылись.
Это было неслыханно! Толпа всю ночь стерегла тишину затаившегося дома.
Рано утром народ снова обратился к ишану Судуру. Тот, возмущенный непокорностью Газибека, спокойно подошел к дому и властно приказал: «Сокрушите ворота!» В мгновение ока ворота лежали на земле. Но двор и дом были безлюдны. Газибек ночью с домочадцами и со всеми своими людьми бежал через потайной ход заднего двора.