Над пропастью(Роман)

Вопросы, вопросы… Загадки. Ничего. Главное — все в действии.

Курбан только теперь почувствовал, как сковывало и томило его ожидание. Но вот он в пути. Кто знает, что его ждет в конце этого долгого и опасного пути, а пока… Ведь может же и так случиться, что очень скоро он встретится с Айпарчой. Наивный старик! Радуется, что высоко-высоко спрятал дочь от чужих глаз, и невдомек ему, что двух дней не прошло, и уже едут туда кизил аскеры в остроконечных буденовках…

Эшнияз восседал на старой кляче тяжело, как скала. Бедная кобылка с трудом несла его. Тура, его приятель, — на пестром, словно запылившемся коне, которому дал он кличку «Басмач». У Эшнияза и Туры настроение приподнятое, но, когда они взглядами встречаются с Виктором, голоса их словно вянут. На лице Эшнияза чуть заметно нервно подрагивают желваки: он в чем-то чувствует себя виноватым.

На желобе водяной мельницы, сложив руки на животе и задрав голову вверх, стоял мельник. Эшнияз сколько ни кричал: «Приветствуем вас!» — тот даже бровью не повел.

— Да он же глухой! — сказал Тура. — А вроде бы в роду у него глухих не было. Шум жерновов, воды и денег сделали его таким, — захохотал он.

Курбан наслышался в детстве страшных рассказов о мельницах, теперь вспоминалось… Когда уже начали подниматься на перевал Дийдоркаш, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, спросил у Туры:

— Эмир здесь ушел, да?

— А где же еще! — кивнул Тура.

Выехали на развилку.

Виктор, осмотрев округу в бинокль, весело сказал:

— О, вижу троих! Рамазанбай! И сопровождающие его лица.

Курбан торопливо взял бинокль. Точно — он. Оставил дочь, возвращается.

— Надо их допросить, — сказал Виктору. Тот, соглашаясь, кивнул:

— Надо. Арсланов то же самое советовал на случай, если встретим. Послушай, может, сам и потолкуешь с ними?

Не хотелось. Придумал оправдание:

— Зачем мне лишний раз лезть на глаза? — Сказал это и свернул в заросли. Посмотрел на всякий случай, нет ли за этой троицей басмаческого «хвоста».

Отряд пропустил тех троих. Виктор догнал Курбана, сказал:

— Разговаривал с Рамазанбаем. Возвращается из Сайбуя. Никого не видел, говорит.

— Хотелось бы верить. Ты знаешь, что он оставил свою дочь в этом кишлаке?

Виктор хитро улыбнулся.

— Часовые еще при выезде из города мне говорили — вчетвером они выехали… Тебя это волнует?

— Ну, что ты опять! — обозлился Курбан.

— Ладно, ладно! — примирительно сказал Виктор.

За перевалом, на северной стороне, лежал глубокий снег. Кони спускались медленно, приседая на задние ноги. Потом, в долине, они опять пошли быстро. Перед бойцами простиралась голая степь. Стояла оглушающая тишина. Только гулко раздавался, как будто издалека, приглушенный землей конский топот. Строй разладился, каждый всадник выбирал свою тропу.

Поднялось солнце.

Отряд шел у подножия Тирсактага, среди больших серых валунов. Впереди чернели деревья — роща грецкого ореха. Над ней кружились вороны.

Как только въехали в рощу, все снова подтянулись, насторожились. Бойцы, как по команде, сняли с плеч винтовки и положили на колени. Двигались по когда-то проложенной людьми, но сейчас заросшей тропе. Видно, давно здесь не ступала нога человека: орешник разросся, низко свисали ветки деревьев, всадники то и дело пригибались…

Солнце клонилось к закату, когда отряд стал над Чунтаком — на холме, с которого они должны были спуститься в кишлак. Виктор внимательно рассматривал в бинокль безлюдные улицы селения. Он боялся напороться на засаду басмачей. Кто знает, может быть, в эту минуту они смотрят на эскадрон через прорезь прицела.

Виктор опустил бинокль.

— Пошлем добровольца, пускай разведает, — сказал он Курбану. — Кто пойдет?

— Я, — подъехал Эшнияз.

— Один пойдешь?

— А что, волк меня съест?!

— Подавится… — засмеялся Виктор, глядя на его богатырскую фигуру. — Поговоришь с людьми… Мы здесь постоим!.. Если встретишь подозрительного, не суетись, разговаривай спокойно, посмотрите, мол, наверх!..

…Эшнияз походил по краю обрыва и неожиданно, подняв уголки подола халата, сел на снег и, как на салазках, заскользил вниз. Когда оставалось всего-ничего, упал на бок. Вот встал, отряхнулся. Срезал прут с тамариска, зачистив, сделал шомпол и прочистил ствол винтовки.

Эшнияз перебрался вброд через маловодный сай на другой берег. Здесь начинался кишлак. Жалкие жилища из самана, крытые проходы с улицы во дворы лепились по склону горы. Они разделялись между собой плетеными из прутьев тала заборами. В некоторых дворах чернели голые деревья, стояли на снегу коровы, ослы.

Глянув вверх, Эшнияз увидел своих товарищей и уверенно зашагал по тесной улочке. Он дошел до первого двора, перемахнул через низкую ограду. И тут увидел, что навстречу ему, разгребая снег толстыми мохнатыми лапами, несутся две огромные собаки. Эшнияз, выросший в пустыне, знал: в пустыне и в горах цена собаки слишком высока. За породистого щенка не пожалеют хорошего бычка. Понимая, что если побьет собак, то может вызвать враждебное отношение хозяев, Эшнияз, глядя на видневшийся в глубине двора дом, заорал, что есть мочи, упал на снег и набычил голову. Собаки остановились и, рыча, стали кружить возле него.

На айване показались трое. Самый маленький из них быстро спрыгнул с айвана и, крича «стой, где стоишь!», побежал отгонять собак.

Эшнияз поднялся, стряхивая снег, поздоровался со своим спасителем.

— Здравствуй, братишка!

— Здравствуйте. — Мальчишка смотрел враждебно. Заметив это, Эшнияз повел подбородком в сторону холма. — Их видишь?

Мальчишка посмотрел на всадников.

— Опять!? — хмуро сказал он.

— Почему «опять»?..

Курбан направил бинокль на таинственную сторону Ялангтага и только теперь рассмотрел странный след, тянувшийся с вершины к подножию горы. Уговорил Виктора съездить. Приказав до их возвращения всем оставаться на месте, они отправились вдвоем. Добрались до широкой поляны. Снег здесь был весь вытоптан людьми и конскими копытами. Посмотрели наверх. На пологом склоне холма все тот же странный след: словно большую катушку с широкой лентой, разматывая, катили сверху.

— Здесь они и поднялись! — уверенно сказал Курбан.

Он посмотрел на седловину, где смыкались Ялангтаг с Тирсактагом. Что за черт, неужели прошли по этой горе? В таком случае, непременно должны были сохраниться следы в ореховой роще.

Что тогда произошло, рассказал низенького роста, бледный, с выдающимся вперед подбородком старик, которого привел Эшнияз.

— Они пришли оттуда, — показал он на северо-запад, где гора уперлась в горизонт, — человек тридцать. У всех винтовки, сабли. А один — главный — в лисьем малахае… Мы подумали, что они охотники, байские сынки. Теперь, вы знаете, пора охоты… В лисьем малахае и говорит: «Покажите короткий путь на Гиссар!» Собрал он всех нас около мечети… Мы и говорим, мол, если хотите попасть в Гиссар, перевалите через Тирсактаг, спуститесь к подножию Ялангтага. Пойдете низом у мазара Ходжакучкар и прямо выйдете к Гиссару. Другой-то дороги нет! Можно пройти по скалам Османупара, так даже ближе. Но там сейчас снега много, лошади застрянут. Посоветовались они между собой, показали на Ялангтаг: «Объехав, спустимся к его подножию?» «Да», — сказали мы. «А прямиком подняться нельзя? Склон-то пологий!» «Невозможно? — сказали мы. — Много глубоких расщелин; сорветесь. Здесь и охотники не ходят!» Тогда они опять посовещались. Расспросили нашего Корягды о расщелинах. «Пойдемте с нами все! Принесите из дому ковры, одеяла, паласы, кошмы!» — приказали они. Мы удивились: «Что делать будете?» — спросили. «Несите!» — нетерпеливо закричал человек в лисьем малахае. Привели нас на место, где снег был утрамбован… Идемте, увидите сами… «Ну-ка, настилайте ковры, одеяла, кошмы!» — повелели они и расставили нас цепочкой до самой вершины. Смотрим, они по нашим вещам ведут своих лошадей! Ни одна не провалилась!

И тогда с вершины они увидели вас… как красные аскеры выгребают зерно из ямы. Человек в лисьем малахае, как сумасшедший заорал на своих: «Становись!» По его приказу они опустились на колени и дали залп. А потом, взяв лошадей под уздцы, снова спустились по коврам.