Страница 15 из 35
Что ему было ответить? Кровь. Он в ней по уши ― в своей и чужой.
― Пойдёт, Макс.
Назар согласно кивнул. Усмехнулся по-доброму, всё понимая, как только он умел, и хлопнул Антона по плечу со всего размаху здоровой рукой.
― Будут у нас времена и получше, деточка, а? ― улыбнулся он.
Антон взглянул в его светлые глаза. Максу сейчас было тысячу лет. Потому что нельзя быть таким мудрым в двадцать два. Назар обо всём догадывался. Может, и не обо всём, но о многом. И никогда не стал бы спрашивать.
― Конечно, ― выдохнул Антон с облегчением.
― Ну а сейчас что у тебя? Начальником курса заделался? ― хмыкнул Макс.
― Лучше заткнись, Назар.
― А что такое, нашей деточке не нравится?
― Да эти бабы…
― Здесь есть бабы?! ― Макс вытаращил глаза, в огромном бушлате став похожим на огромного нахохлившегося филина.
― Лучше б не было, ― мотнул головой Антон. ― Хочешь ― возись с ними сам. Я с куда большим удовольствием... с меньшим отвращением буду заниматься с парнями. Эти бабы, ― скривился Антон. ― Они тупые, как не знаю кто. На войну засобирались. Идиотки.
Как-то так и получилось, что через час они снова стояли в кабинете генерал-майора.
― Товарищ генерал-майор, ― начал Антон. ― Лейтенант Назаров назначается на должность курсового офицера. Возможно, ему будет на первых порах проще, если я дам ему руководство над б… над женским взводом. Девушек почти в четыре раза меньше, чем парней, он сможет освоиться, привыкнуть.
Пусть. Он. Согласится. Потому что если ему удастся сбросить заботу об этих тупицах на Макса, который не против, то это будет самым лучшим, что случилось с ним здесь, будет настоящим подарком судьбы.
Макс любил девушек. Любил так, как никогда не умел любить Антон ― он мог часами восхищаться их красотой даже без намёка на секс, просто потому, что девушка нравилась ему, мог говорить комплименты, таскаться за ней, как последний кретин, петь баллады под балконом и дарить огромные букеты роз. Даже дружить с ними Макс умел.
Генерал-майор должен был согласиться. Это было правильно, это было логично.
― Нежели вы думаете, Антон Александрович, что с девушками забот меньше? Наоборот, я ставлю вас как старшего по званию и более опытного офицера присматривать именно за ними. А Максим Андреевич прекрасно справится с курсантами и один.
― Взвод, подъём! На центральном проходе становись! ― хрипло выкрикнула Ланская в четвёртый раз. Стрелка секундомера быстро поползла, отмеряя положенные сорок пять секунд, и где-то на тридцать пятой Антон скривился: они снова не успеют. Тупицы. Тупицы. На какую войну они собрались?!
Три тридцать шесть утра двадцать девятого ноября, и взвод поднимается по тревоге уже третий… Нет, кажется, четвёртый раз, начиная с двенадцати, с вполне точным расчётом: подъём, почти минут сорок, чтобы заснуть, и снова подъём.
На пятьдесят восьмой секунде первой выскочила замкомвзвода Сомова, застёгивая бушлат на ходу, и через пятнадцать секунд полуодетый взвод стоял на проходе, буравя Антона злыми (и уже почти невидящими) глазами.
― Минута тринадцать, ― провозгласил он и поднял секундомер вверх.
Они стояли, покачиваясь. Соловьёву, растрёпанную и с расстёгнутым кителем, держала под плечи Широкова. Они обе так и не выспались после того наряда.
Её нужно выскрести из головы. Её злые глаза, торопливую походку, её привычку махать руками, как чёртова мельница ― её всю, потому что в его голове такой фигне места нет. Нет места мельканию этих воспалённых образов вперемешку с мамой, Лёхой, кровью и войной. Её нужно выжечь. И он сделает это.
Спасительная злость наполнила тело. Всё нормально, Антон, всё как прежде.
― Форма одежды? ― тихо спросил он, встав прямо перед ней. Стоит только шагнуть.
― Номер четыре, ― нестройно, но громко откликнулись все.
Она молчала. И не поднимала глаз.
― Форма одежды, Соловьёва? ― вкрадчиво переспросил он.
Если она заплачет ― она проиграла. Если она заплачет ― он победил. Эта война почему-то показалась ему самой важной, гораздо важнее той, что осталась где-то за плечами.
Лучше бы вернуться туда, чем воевать здесь.
― Номер четыре, ― прошептала она, качнувшись.
Антон ответил, получая ненормальное удовольствие от её состояния:
― Тогда где твой бушлат, Соловьёва?
Она блеснула глазами, вздёрнув свой подбородок. Почти открыла рот, чтобы сказать что-то язвительное, чтобы сказать, как сильно ненавидит его… Промолчала.
― Что ты, мать твою, таращишься на меня? Когда спрашивают, нужно отвечать. Тебя даже этому не научили, курсант?! Наряд вне очереди!
― Вы не станете делать этого.
Зрачки Соловьёвой занимали почти всё пространство, и голубая ― слишком ― радужка виднелась лишь узкой полоской. Красные глаза. Синие круги под ними. Сколько же ночей ты не спала, Соловьёва?
― Конечно же, стану. Ну и какого чёрта вы здесь делаете, если даже не можете быстро одеться? Что вы будете делать там, когда начнётся обстрел, а? ― рявкнул он. ― Вы пришли в это училище. И я тоже, к огромному сожалению, пришёл сюда. Хватит буравить меня своими глазищами! Уж поверьте, я сделаю всё, чтобы выбить дурь из ваших голов.
Он повернулся спиной к строю, чувствуя, как она сжигает его взглядом. Не сжигай, Соловьёва, скажи всё, что ты думаешь...
― Сколько можно издеваться над нами?! ― голос не её. Это истерично всхлипывала Осипова. Это неинтересно.
Прикрикнув, как следует, так, что эти бабы испуганно прижались к стене, и раздав наряды, он снова посмотрел на стрелку секундомера. Что же, подождём ещё часик, а потом можно и повторить. Спать не хотелось. Ничего не хотелось.
― Отбой.
Утром он всё-таки поплёлся к мозгоправу, почти не чувствуя недосыпания. Только привычное чувство лёгкости в голове и руках. В кабинете, обставленном до тошноты миленькими цветочками, сидела довольно молодая женщина. Когда Антон вошёл, она одарила его миролюбивым взглядом. Он уже видел их. Мозгоправы всегда делают только одно: разъясняют ему его право быть безвольным, несчастным и жалким. «Если захочется устроить истерику, ― говорят они, ― не отказывайте себе в этом». Согласно их словам, Антон без проблем должен сесть в кабинете начальника училища и разрыдаться, наматывая сопли на кулак и жалуясь Звоныгину на своё нелёгкое прошлое.
― Антон Александрович? Я вас давно жду, ― улыбнулась женщина, указывая на кресло. Он содрогнулся. Огромное, почти в полкомнаты кресло. Зелёное. С подлокотниками. Игнорируя липкий страх, Антон сел на стул напротив неё.
― Ну, хорошо. Меня зовут Кометова Юлия Леонидовна, я психолог, ― улыбнулась женщина, сцепляя руки в замок. ― И я просто хочу побеседовать с вами.
Она начала показывать ему идиотские картинки, на которых была изображена какая-то хрень, и приставать с вопросами, что он видит на них.
― Ничего, ― пожал плечами Антон, рассматривая очередное чёрное растёкшееся пятно. Кто-то разлил краску, а он должен рассматривать это?
― Ну, хоть какие-то ассоциации эта картинка у вас вызывает? Что это?
― Пятно.
― Пятно? И всё?
Пятно было похоже на шприц. Совсем чуть-чуть. Антон пожал плечами.
― Да.
Заставив его пересмотреть ещё сотню картинок и нарисовать какие-то кружки и точки, она дала Антону идиотский тест с вопросами вроде «когда вы в последний раз были на море». Он ответил, что два месяца назад. О том, что он со своей диверсионной группой потопил там американский корабль, Антон писать не стал.
― Как вам работается, Антон Александрович? Чувствуете что-нибудь особенное, может быть? ― поинтересовалась мозгоправ.
― Ничего, ― ответил он, рисуя очередной кружок.
― Ничего особенного?
― Ничего вообще.
Антон сразу пожалел. Потому что она уставилась на него взглядом давайте-поговорим-об-этом.
― Ну, а как девушки? Они у нас непростые, ― улыбнулась она, отчего-то не спросив о чувствах.
Они не непростые ― они тупые.