Страница 144 из 147
====== ГЛАВА ТРЕТЬЯ. 61. Маргарита ======
Мы любовь по свету ищем,
Но порой не замечаем,
Что она идет за нами
Сквозь ненастья и печали.
И быть может нужно только нам
Оглянуться утренней порой
Чтоб, не веря собственным глазам,
Встретиться с любовью, как с зарей.
Скади
Наверное, она повела себя глупо. Чертовски неловко, когда всю жизнь одергиваешь чье-то глупое поведение, а однажды поступаешь так сама – понимая это какой-то частью сознания, но все равно не можешь ничего с этим поделать. Сейчас Маргарите было, по большей части, безразлично, что подумает о ней кто бы то ни было, но… слишком непривычным это оказалось. Неправильным для нее. Быть может, если бы не оказалось, что все их старания были напрасными. Вернее, не напрасными, а направленными изначально неверно – сейчас Маргарита чувствовала бы себя хоть чуточку лучше. Все произошедшее казалось бы… оправданным. Не зря. Глупый самообман – не могло ей быть лучше, какими бы ни были все сопутствующие обстоятельства. Наверное, убегать в кишащий разнообразной нечистью лес тоже было не самой удачной идеей в ее жизни, да к тому же еще – отказавшись от волшебных способностей Прии, но девочка не сумела себя заставить помнить сейчас об осторожности. А оставлять у себя Венец хотя бы одно лишнее мгновение казалось невыносимым! Ведь… наверное, сила матушки-природы вполне могла вернуть Николая из небытия. Оживляла же она не только сорванные, но и засохшие цветы. Наверное, могла бы хоть целую армию собственных солдат создать из покрывающих какую-нибудь лужайку цветов… но только вот Маргарита больше ни на секунду не поверила бы в реальность Коли – как человека. И сам он перестал бы так считать, оказавшись в «новой жизни» обыкновенным послушным големом, вроде этих оживленных Кариной коряг и пней! Вернуть его таким было даже хуже, чем просто потерять навсегда… Для Николая все было по-настоящему. И смерть была настоящей – а от такой не положено возвращаться. Устав бежать куда-то, не разбирая дороги, Маргарита присела на переплетение покрытых мхом корней, прислонившись спиной к шершавому стволу дерева, и обхватила руками колени, словно страдая от воображаемого холода. Коля считал что умер. Считал, что жил. Он не понимал, что был всего лишь ожившей выдумкой, фантазией. – Понимаю, что ты чувствуешь себя виноватой. Резко подняв голову, девочка увидела незнакомку тоже сидящую на земле прямо напротив нее. О возрасте трудно было сказать что-то конкретное, кажется, это была вполне взрослая женщина, но ядовито-розовый наряд с черным кружевом и соответствующий макияж любого человека заставляли выглядеть моложе и глупее. – Я чувствую себя виноватой? – Он был именно таким, как ты хотела бы. До мелочей, до невозможного – в точности герой из твоих мыслей, ты создала его таким, чтобы потом вечно быть недовольной. Словно не то сама не знала, чего на самом деле хочешь, не то оказалась настолько придирчивой, что даже с собственной ожившей мечтой не сумела сладить. Ужасно! – черноволосая незнакомка картинно всхлипнула и деликатно высморкалась в платочек с черным кружевом. – Прошу прощения. Но мне жутко даже представлять, что такая недолгая жизнь была еще и до краев наполнена непониманием и недовольством! Он же даже попытался расстаться с тобой, хотя мог так поступить только в одном случае – если ты сама неосознанно захотела именно этого. Ты подумала, что твоей подружке нужен герой, а тебе самой – нет. Или просто отказалась соответствовать своим же представлениям настолько. Невероятно! Маргарита мотнула головой. Неужели то, о чем она мечтала, и то, чего она хотела, могли оказаться настолько разными… вещами? По правде говоря, девочка до сих пор не понимала, в чем принципиальное различие. – Кто ты такая? – сухо спросила она вслух. Черноволосая перестала размазывать уголком платочка потекшую тушь по щекам и, ненадолго изобразив оттенок деловитости, отрекомендовалась: – Меня зовут Желя. Олицетворение скорби и человеческих печалей. Думаю, сейчас тебе… – Проваливай. – Что? – забыв даже о приличествующих образу всхлипываниях, ошарашено переспросила Желя. – Я сказала: катись отсюда и езди по ушам кому-нибудь еще! – ровным тоном пояснила девочка, едва сдержав оскал просто-таки леденящей любезности. Еще немного и она, окончательно утратив самоконтроль, вцепилась бы этому «воплощению человеческих печалей» в черные косы. – Мне не нужны плакальщицы! – Ты не можешь быть настолько черствой, чтобы после всего отказать ему даже в печали! Но Маргарита уже снова уткнулась лицом в колени, игнорируя странную гостью. Чувства остаются чувствами, пока они в твоей душе, а выплескивание их на публику – не более чем дешевый спектакль. Даже изначально глубокие и искренние переживания моментально обесцениваются, выходя на поверхность. А в душу к ней никакие доброжелатели лезть не станут – без разницы, люди это, или какая-то истеричная нечисть! Еще какое-то время невидимая Желя тяжело вздыхала, надеясь снова привлечь к себе внимание «жертвы», но девочка не шевельнулась и постепенно уязвленное сопение растворилось в шелесте просыпающегося леса и нарастающем щебете птиц. Может быть, если заплакать, действительно станет легче? А имеет ли она право на это «легче»? Она сама запустила этот сценарий. Она мечтала о бесстрашном рыцаре, готовом пожертвовать собственной жизнью, мечтала – и даже не задумывалась, что подобная готовность может и подтвердиться на практике, после чего придется как-то жить дальше – с кровавым пятном от этой жертвы на душе. Разлуку она пережила бы проще. Предательство пережила бы, Маргарита не без оснований считала себя сильным человеком. Но ответственность за чужую смерть – это все же слишком! Должно быть, эта потусторонняя клоунесса права – она действительно чувствует себя виноватой. В том числе и потому, что сама не знала, чего хотела, а расплачиваться за это пришлось кому-то другому. Разбудил Маргариту щекочущий веки лучик уже довольно высоко поднявшегося солнца. Проснись она в той же позе клубочком возле дерева, наверное, и разогнуться после такого не смогла бы, однако вместо мха и неровных корней девочка обнаружила кровать, отличающуюся от обыкновенной разве что прохладным запахом непонятно откуда взявшихся хвойных ветвей. Не ароматизатора с запахом хвои, а настоящих веток. Солнце проказливо заглядывало в небольшое окошко в бревенчатой стене. Почти половину неровно освещенной через эти окошки комнаты занимала печь, у противоположной от кровати стены располагался потертый деревянный стол с парочкой табуретов, да возле самой двери стоял большой шкаф – этим нехитрая обстановка, по всей видимости, единственной комнаты в домике исчерпывалась. Явно на скорую руку наведенный порядок основывался на том, что все «лишние» вещи оказались распиханы по углам так, чтобы только глаза не мозолили, даже под кроватью Маргарита обнаружила слегка запылившуюся тарелку с зачерствевшими хлебными корками и парочкой успевших мумифицироваться яблочных огрызков. От дальнейшего исследования подкроватной зоны девочка благоразумно воздержалась, тем более, по другую сторону единственной двери ей почудились шаги по деревянному полу то ли крыльца, то ли сеней. Поспешно уронив голову на полушку, судя по ощущениям, вместо пуха почему-то набитую сухой травой, она полуприкрыла глаза, решив не подавать признаков жизни, пока не разберется, где, собственно, оказалась. Из-под ресниц скрипнувшая дверь тоже совсем неплохо просматривалась. – Ты уже проснулась? – заглянувший в приоткрытую дверь Петька Кукушкин заговорил, бросив на Маргариту единственный взгляд. Похоже, Ева в чем-то была права и актерские способности блондинки абсолютно никуда не годились! Негромко фыркнув, Маргоша села на кровати, а Петр с привычной своей улыбкой помахал ладонью. – Привет. Как ты оказалась одна в лесу, да еще в такое время? Крупных хищников в этих краях нет, но я бы не советовал ставить такие экстремальные эксперименты… – А… – девочка запустила ладонь в волосы, попутно наткнувшись на несколько сухих листиков. Представить было страшно, что у нее после подобной ночевки творилось на голове! – Мы были с девчонками, все вместе, но я отбилась от остальных и, наверное, немного заплутала. Понимаешь, сегодня… то есть, уже вчера был Иванов день, вот мы и решили поискать клад. Или нечисть, как уж повезет. Ребячество, конечно… Только не говори ничего вашей маме, а то у Дашки будут неприятности… – Да уж, представляю себе! – юноша хохотнул. После чего, порывшись в карманах широких вытертых почти до белизны джинсов, продемонстрировал Маргарите мобильный телефон. – Что же, вы с моей сестричкой дали одинаковые показания. Хорошо, что именно ей я решил позвонить сразу, как обнаружил тебя на рассвете. Девчонки беспокоились. Так странно… Подцепив ногой один из табуретов, Петька выдернул его из-под стола, и уселся лицом к Маргарите. – Странно, что они за меня беспокоились? – не поняла девочка. – Нет, конечно, не это. Не ожидал от вас подобной выходки, вот и все. То есть, на Евгению и Алину это как раз похоже, наверное, и Вики тоже это касается, но ты и моя сестричка всегда производили впечатление… другое впечатление… – Жутко правильных зануд, просто не способных на такое ребячество? – Ну, я собирался выразиться несколько иначе. – Общего смысла это не изменило бы. Тем более, вполне справедливого, – поднявшись на ноги, Маргарита в пару шагов пересекла небольшую комнату и с улыбкой потрепала юношу по плечу. – Как бы то ни было, спасибо огромное, что помешал мне пополнить список своих хворей еще и хроническим ревматизмом после подобной ночевки в лесу. Ты просто ангел-хранитель! Что-то в улыбке, всегда потрясающе яркой на орехово-смуглом лице, заставило ее почти сразу отвести взгляд. – Я провожу тебя до города, – привставая, начал Петька, но блондинка снова коснулась его плеча, жестом убеждая оставаться на месте, и качнула головой. – Не стоит. Понимаю, я проявила себя не лучшим образом, заблудившись ночью, но сейчас дорогу найду, не сомневайся. Счастливо тебе – и удачи на экзаменах! – Может быть, мы увидимся в Петербурге, ведь так? Марго заставила себя вглядеться шоколадно-карие глаза. Из Петра получился бы хороший друг, просто отличный. Рядом с ним жизнь всегда кажется чуточку лучше, чем всегда, сама начинаешь словно бы иначе смотреть на привычные и знакомые вещи, заражаясь солнечной радушностью его отношения к миру. Но, прекрасно зная о его чувствах, затевать эту дружбу будет эгоистично и нечестно. Если уж у нее раньше не получилось ответить на его чувства, то уж теперь это вовсе исключено. – Извини, – продолжая пристально смотреть прямо в глаза, тихо сказала девочка. – но я не вижу в этом смысла. Совершенно не вижу смысла. Счастливо. Белозубая улыбка дрогнула. Петька, конечно, старался не показать этого, но все-таки Маргарите удалось его задеть. Даже обидеть. Юноша не принадлежал к категории людей, которые сердятся на других, даже когда для этого действительно выпадает повод, наверное, его внутренний мир был для этого чересчур солнечным, добрым и беззаботным. Чтобы расстроить Петра Кукушкина, следовало быть исключительно резкой и разочаровавшейся в жизни и в себе стервозой – в самый раз про нее сейчас! Никакая искренняя благодарность не может этого изменить… – Что же… я вовсе не думал навязываться или что-то вроде того, прости, если это так выглядело. Тебе тоже – удачи. – Спасибо, – тихо повторила Маргарита, уже закрыв дверь лесной сторожки снаружи, почти в полной уверенности, что Петр ее уже не услышит. Так будет честнее. Она четко задала параметры своего счастья, и не этому юноше расплачиваться за то, что ошиблась в расчетах, недостаточно хорошо, как оказалось, зная саму же себя. Банально звучит, но Петька действительно заслуживал лучшего, а в ее душе уже не осталось горючего на то, чтобы так же искренне еще кого-то в своей жизни полюбить. От самой души, кажется, уже почти ничего не осталось… Повезет с ним кому-то однажды, оставалось лишь от всей души надеяться, что неизвестная будет того достойна. «И такой дурой не окажется!»