Яков. Воспоминания

Я поднялся, давая понять, что хочу окончить разговор.

— Мне бы не хотелось вызывать в отделение на допрос уважаемого человека, — сказал я ему без нажима. — Так что следствие просит от Вас помощи.

Белецкий поднялся тоже. Смотрел он на меня уважительно.

— Я вас понимаю, Яков Платоныч, — сказал он со значением. И поклонился благодарно.

Он и в самом деле меня понял, этот умный человек, доверенный управляющий. И он обязательно передаст мою просьбу господину Яковлеву.

— Благодарю, — я поклонился ему в ответ и удалился.

Итак, с Белецким все прошло так, как и задумывалось. Время у меня еще оставалось, к бумагам по-прежнему не тянуло, и я решил пока поискать Жоржа. Была у меня одна догадка, кто может рассказать мне, где его искать. И за этим осведомителем я отправился в кабак.

В помещении было душно, чадно и очень шумно. Кабатчик меня узнал, поклонился любезно:

— Здравствуйте, Яков Платоныч! Желаете отужинать?

— Нет, — ответил я ему, — благодарствую.

И прошел дальше в зал, внимательно вглядываясь в лица посетителей, разыскивая того, кто был мне нужен.

Я увидел его почти сразу. Полкан сидел за столом, выделяясь среди посетителей малым своим ростом. Был он карлик и урод. Само по себе это не делало в моих глазах его хуже остальных. Но во имя уродства телесного он оправдывал свое уродство душевное, полагая, что раз он такой несчастный, то все ему можно, и все ему должны. И этим он был мне противен.

Полкан мгновенно понял, что я пришел по его душу. И тут-же попытался сбежать. Я ухватил его за ворот, поволок в дальний угол. Он заверещал, как пойманный заяц. Вырваться даже не пытался, только орал:

— Маленьких обижают!

Впрочем, вступаться за него никто не торопился. Я пихнул его на табурет у стола в самом дальнем углу, сам сел напротив.

— Милостивый государь, — произнес я со всем сарказмом, на который был способен, — уделите мне минуту Вашего времени.

Он затих, глядя на меня притворно-испуганно.

— С кем Григорьева встречалась в меблированных комнатах? — спросил я его.

— Я ничего не знаю! — заголосил он снова, пытаясь вскочить.

По-хорошему с такими нельзя. Не понимают, принимая вежливость за слабость. Я схватил Полкана за грудки, рванул как следует.

— Она не была моей лучшей подружкой, — сказал он уже тише, заискивающе заглядывая мне в глаза.

— Врешь, — произнес я, отвечая ему твердым взглядом. — Все обо всех ты знаешь.

— Отстаньте от меня, я увечный с детских лет, — снова начал изображать истерику Полкан.

Пришлось встряхнуть его еще раз, посильнее.

— Поэтому и обнаглел в конец! — сказал я ему, показывая со значением набалдашник трости.

— Только не надо меня бить, — жалобно попросил он, отводя трость в сторону. — Пожалуйста!

— Говори, кто такой Жорж, — спросил я его, демонстративно поигрывая тростью.

Подействовало. Он начал рассказывать:

— Я его здесь встретил. С виду так, обычный приказной. Но иногда мелькает что-то в глазах такое… Я сразу понял, он парень не промах. Это не простой парень. Не простой! Если бы Вы знали, чем он на жизнь зарабатывает!

Я еще раз встряхнул Полкана, поторапливая. И он все мне рассказал. И хотя я так и остался в недоумении, почему Полкана так уж потрясло то, что Жорж трудится дамским портным, главное, я теперь знал, где его искать. Правда, делать это было лучше завтра. Сегодня уже слишком поздно, чтобы застать его на службе.

Так что я отправился обратно в управление.

На стуле, предназначенном для ожидающих посетителей, я увидел мужчину потрепанного вида, лелеющего перевязанную руку. Чем-то этот посетитель привлек мое внимание с первого взгляда.

— Кто это? — вполголоса спросил я дежурного городового.

— Некто Григорьев, — ответил дежурный. — Антон Андреич его привезли, Вас дожидаются.

Похоже, мой помощник, беспокоясь, как бы не оплошать еще раз, упустив какой-нибудь вопрос, решил проблему просто. Доставил отца потерпевшей к строгому начальнику, и пусть тот сам задает все нужные вопросы. А что, неплохая идея, пожалуй. Вот только с рукой-то у него что? Рана явно свежая, кровь не запеклась. Это он ехать не хотел, что ли? Нужно выяснить. И я прошел в кабинет.

Коробейников в двух словах обрисовал мне ситуацию: он поехал, как было велено, к Григорьеву и подоспел очень вовремя, потому что на того напали какие-то неизвестные с ножом. Об этот нож Григорьев и поранился, пытаясь отвести от себя лезвие. Коробейников нападавших спугнул выстрелом в воздух, а Григорьева отвез сперва к доктору Милцу, где ему сделали перевязку, а потом в управление. Чтоб целее был. Чрезвычайно разумный поступок.

И вот теперь Григорьев сидит в моем кабинете, а я, превозмогая усталость этого длинного дня, пытаюсь выяснить, кто же на него напал и зачем. А он то ли не хочет рассказывать, то ли и вправду не знает. И почему-то мне кажется, что скорее первое.

— Так все же, господин Григорьев, неужели Вы совсем не узнали нападавшего? — спрашивал я его в который уже раз. — Вас ведь убить пытались, не просто так пугали.

— Да я его и не разглядел. Там темно было. И вообще не до этого, — Григорьев отвечал тихим, спокойным голосом, полностью сохраняя самообладание. Будто бы и не видел ничего странного в том, что его пытались зарезать, будто давно к подобному привык. — Ну такой, молодой, крепкий.

— Да вы тоже не из робкого десятка, как я погляжу.

— Да, сила есть пока, — вздыхая, подтверждил Григорьев.

— Почему напали на вас?

— Да почем я знаю! — в голосе его засквозило раздражение, будто я интересовался чем-то на редкость малозначимым.

— Должна же быть какая-то причина, — не отставал я.

— Я человек мирный, — пояснил мне Григорьев. — Никого не обидел. Артель мной довольна. Не ведаю я!

— И никаких предположений?

— Да не было такого! — выговорил он с жаром. — Ну, по молодости было, дрался, что было, то было. А теперь чего уж? Я человек степенный.

— Ладно, — сменил я тему, — а что же с женой с Вашей случилось?

— С какой женой? — поднял на меня усталые глаза Григорьев. — Я уже десять лет, как вдовец.

— Ну, вот с той женой, что померла, — пояснил я.

— Так померла, — ответствовал он мне спокойно.

Интересно, чем же он меня так раздражает? Почему так не нравится? Сидит передо мной спокойный усталый человек. Отвечает охотно. Не грубит. Даже, вроде бы, и не врет. А я просто из себя выхожу, так он мне неприятен.

И интуиция моя во весь голос кричала, что верить ему нельзя. А я ей верю, моей интуиции.

— А отчего померла? — продолжил я расспрашивать Григорьева.

— Беда, — ответил мне он. — Напали ночью на улице. Домой пришла избитая и померла через время.

— Кто напал, почему?

— Ну, ограбить, поди, хотели, — предполагает Григорьев. — А кто — неведомо.

— А Вы не думаете, — сказал я ему, — что между всеми этими случаями есть связь? Дочь Вашу убили, жену десять лет назад убили, Вас хотели убить. В чем причина?

— На все воля Божья! — ответил Григорьев, горько вздохнув.

Ничего он говорить не хочет. Ни о чем. Ну не может же он совсем не предполагать даже, почему его желали убить? А его ведь именно убить хотели. Ограбить даже не пытались. А ему будто все равно. И я в это не верю. Вполне может быть, что ему все равно на смерть жены, умершей десять лет назад. Даже на смерть дочери, которую он Бог знает сколько лет не видел и не интересовался ее судьбой. Хотя, помнится, Коробейников упоминал, что дочь он вроде оплакивал, хоть и спьяну. Но собственная жизнь же должна быть ему небезразлична? Так что — нет. Не верю. Куда проще предположить, что господин Григорьев отлично представляет себе, кто его и за что. Но не хочет посвящать в это полицию. Возможно, считает, что эти обстоятельства к делу смерти его дочери отношения не имеют. Но это я буду решать, что имеет к чему отношение. И Вы, господин Григорьев, все мне расскажете. Не сегодня, так завтра.