Яков. Воспоминания

— Тогда его должны были судить! — изумился я.

— Да, но судебного хода делу тогда не дали, — пояснил Миронов. — С семьей жертвы удалось договориться по-хорошему. Им заплатили солидные откупные, и они тут же уехали.

— Деньги решают многие проблемы? — я поморщился и глотнул вина.

Виктор Иванович, видимо, понял мое раздражение и заметил:

— Вряд ли близким жертвы было бы легче от того, если бы Елагина судили. Девочку бы это не вернуло. А Елагин, видимо, сам себя судил и сам себя казнил.

— Вы сказали, девочку?

— Да, — вздохнул Миронов. — Дочка крестьянина из соседней деревни, двенадцати лет.

Что ж, здесь вряд ли можно было разыскать мотив. Сомневаюсь, что погибшая пять лет назад дочка крестьянина могла быть как-то связана со студентом из Петербурга. Да и история самоубийства Елагина на почве раскаяния казалось мне правдоподобной и непротиворечивой. Похоже, события пятилетней давности все же не имели отношения к нашему делу.

Первой, кого я увидел, придя в управление на следующее утро, была Анна Викторовна Миронова. С рассвета она меня, что ли, тут дожидалась? Выглядела она расстроенной и взволнованной. Похоже, барышню посетил дурной сон, и она хотела немедленно со мной им поделиться. Увидев меня, она немедленно поднялась мне навстречу:

— Яков Платоныч! Я видела убийцу! Этот человек был в капюшоне…

Вот нет у меня других забот, как девичьи сны выслушивать.

— Во сне, я полагаю? — перебил ее я насмешливо. И весьма невежливо попытался удалиться в кабинет, оставив ее в коридоре. Но не тут-то было!

— Да как Вам угодно будет! — сообщила моей спине Анна Викторовна с некоторым вызовом в голосе. — Но я знаю, как это произошло!

Я остановился. Проще ее выслушать, на самом деле. Все равно она найдет возможность донести до моего сведения свое мнение. В крайнем случае, изловит Коробейникова и расскажет ему. А уж он придумает, под каким соусом подать мне сей материал. Так что чем скорее я выслушаю то, что она хочет сказать, тем скорее она покинет полицейское управление, где ей вовсе не место.

Я повернулся и посмотрел на Анну Викторовну ожидающе, давая понять, что готов услышать ее слова. Ободренная моим взглядом, она сделала шаг вперед и выпалила:

— Это была дуэль!

Боже, дай мне терпения! И она туда же! Вот ведь они с Коробейниковым пара романтиков.

А Анна тем временем продолжала:

— Первым стрелял студент. Убийца стрелял в ответ. К сожалению, я лица не разглядела…

— Вас разбудили? — не удержался я от улыбки.

Ситуация, в которой я на полном серьезе выслушиваю сны юной девы о моем расследовании, забавляла меня несказанно. Но Анна Викторовна, разумеется, не поняла, что смеюсь я над самим собой, и, как всегда, обиделась:

— Бросьте Вы ваши шутки!

Я смутился. Вовсе я не собирался ее обижать, просто в ее присутствии я не всегда мог контролировать свою улыбку. Я попытался исправить ситуацию:

— Простите, но Вы же сами…

— Это определенно была дуэль! — перебила меня Анна с жаром.

— Ну что же Вы все с этой дуэлью! — вздохнул я обреченно.

И тут наш разговор прервал вбежавший в управление Ульяшин:

— Прощения просим-с, Яков Платонович! Срочное дело! Егерь объявился. Экипаж ждет.

— Прошу прощения, — поклонился я Анне Викторовне.

Пусть, если хочет, остается и дожидается Коробейникова. Он будет счастлив поддержать версию дуэли.

И я покинул управление вслед за Ульяшиным.

— Он с утра в лавку за патронами пришел, — рассказывал мне по дороге Ульяшин, — а лавочник сынишку отправил. Я ему вчерась еще наказывал, мол, как только егерь появится, сразу сообщи!

— А я думал, — сказал я несколько удивленно, — что он уже далеко отсюда. Никто его не слышал, не видел.

— Егерь осторожный, это верно, — ответил Ульяшин, — но вот куда ему без патронов-то?!

— И где он теперь?

— В лесу его обложили, вот только взять осталось! — азартно стукнул по колену Михаил Иваныч. — А он, опять же вот, патронов прикупил!

Понятно. Бравые городовые обложили егеря в лесу, как дикого зверя. И, как зверя, с удовольствием пристрелят при первом намеке на сопротивление. Вот только я этого допустить никак не могу, мне он живым нужен.

Мы подъехали к месту, и я выпрыгнул из коляски. В первую очередь мне нужно притормозить ретивых городовых. Крикнул во всю мощь глотки:

— Не стрелять!

Надеюсь, они услышат и выполнят приказ. А еще надеюсь, что меня услышит и Ермолай. Я тут кое-что поразузнал о нем и теперь точно уверен, что человек он далеко не глупый. И, надеюсь, договороспособный.

Следуя указаниям рассыпавшихся по лесу городовых, мне удалось обогнать егеря и встать у него на пути.

— Не дури, Ермолай, — крикнул я ему и прицелился.

Он остановился и навел на меня ружье:

— Брось револьвер!

— А вот это вряд ли, — усмехнулся я.

Мы стояли друг напротив друга. У него было открытое, честное лицо. И смотрел он мне прямо в глаза.

— Я не промахнусь — пригрозил Ермолай. — Мне терять нечего.

Но я по глазам видел, он не выстрелит. В крайнем случае, пальнет под ноги, чтобы внимание отвлечь, и попытается скрыться. Но тогда городовые мгновенно изрешетят его, несмотря на мой приказ. А этого я допустить не могу. Да и не хочу. Так что буду уговаривать, деваться некуда.

— А что дальше? — спросил я его. — Дальше-то что? Не уйти тебе.

— Ну, это мы еще поглядим! — с вызовом ответил егерь.

— Ну так стреляй! — предложил я ему. — Только наверняка. А то ведь я тоже не промахнусь.

Он смотрел на меня и пытался принять решение. Палец аккуратно оглаживал курок. Но я видел, стрелять ему не хочется. Но и сдаваться тоже боязно.

— Ну, хватит, — сказал я ему уже спокойно, — опусти ружье.

Со всех сторон к нам бежали городовые. Видно, не выдержали у ребят нервы любоваться, как начальник стоит под прицелом. Ну хоть не стреляют, спасибо и на этом.

— Ты же не убийца! — продолжал уговаривать я Ермолая. — А то, что со студентом произошло, так мы разберемся.

И крикнул в сторону городовых:

— Не стрелять!

Так, на всякий случай, вдруг забыли за нервотрепкой. И чтоб Ермолай был уверен, что я его смерти не хочу.

Он оглянулся на городовых, окруживших нас со всех сторон. Взгляд его стал затравленным:

— Как же! Вы разберетесь!

Я опустил револьвер:

— Спокойно. Я знаю, ты защищался. Разберемся.

Ермолай еще раз пристально вгляделся мне в глаза. И медленно положил ружье на землю.

Тут же подбежали городовые, схватили, зафиксировали руки. Перенервничали ребята. Как бы не помяли задержанного ненароком.

По возвращении в управление я приказал поместить Ермолая в камеру, до времени, а сам прошел в свой кабинет. Там, к моему удивлению, меня ожидал лично наш полицмейстер, Иван Кузьмич Артюхин, почему-то несказанно обрадовавшийся моему возвращению:

— А вот и Яков Платоныч! — приветствовал он меня, как долгожданного гостя. — Примите мои поздравления! Быстро Вы его поймали.

— Ну, а как по-другому! — ответил я довольному начальству.

И только тут обратил внимание, что в кабинете наш полицмейстер был не один. Здесь же находился человек, одетый по петербуржской моде, которого я неплохо знал по прошлой своей жизни.

— Ну-с, прошу любить и жаловать! Илья Петрович Уваков, — представил гостя Иван Кузьмич, — чиновник для особых поручений сыскной части Санкт-Петербургской городской полиции. Илья Петрович прибыл в Затонск, чтобы помочь нам в расследовании убийства.

Уваков коротко поклонился мне, скрывая усмешку. Ситуация его забавляла. Мне же сделалось тревожно. Мы знали друг друга по Петербургу, пару раз пересекались по делам полицейским. Но еще тогда у меня было подозрение, что я могу пересечься с господином Уваковым и в другой моей деятельности, причем окажемся мы с ним в этом случае совсем не по одну сторону. Но подозрение я проверить не успел. Именно тогда события ускорились и вышли из-под моего контроля, результатом чего оказались дуэль и ранение. И последовавшая за ними ссылка в Затонск. Любопытно, с чем же связано появление в Затонске господина Увакова? Впрочем, вот сейчас я это и выясню.