Ленин без грима

Над скульптурной группой надпись: «Женева – город изгнанников». Да, есть такой город в Европе, ставшей приютом для гонимых и бегущих из своих государств нарушителей законов. Женеву можно назвать второй родиной русских марксистов: она дала кров Плеханову, группе «Освобождение труда», от которой пошла-поехала социал-демократия и грянувший вслед за ней большевизм. У марксистов в Женеве имелись типография, книжный склад, библиотека, архив…

Сюда приезжает Ленин, чтобы прожить год сначала в комнате на антресолях, снятой наспех, потом в квартире из трех комнат, где поселится с женой и тещей. Решили прочно обосноваться именно в Женеве, перенеся сюда из Финляндии издание нелегальной газеты «Пролетарий», той самой, со страниц которой раздавались призывы к вооруженному восстанию.

Не успели обжиться на новом месте, как случился удар, от которого содрогнулась вся русская колония эмигрантов как в Женеве, так и во всей Европе. Полиция разных городов арестовала в один день 17 социал-демократов, большевиков, попавшихся с поличным – с ворованными 500-рублевыми банкнотами в руках, которые они пытались разменять в разных банках, чтобы таким образом избавиться от купюр, награбленных летом 1907 года в Тифлисе.

Лично ни Владимир Ильич, ни Надежда Константиновна рискованное поручение партии не выполняли, но были в курсе операции.

Так, в Мюнхене задержали с ворованной банкнотой некую Ольгу Равич, члена женевской группы, по словам Крупской, «нашу партийку». Она из тюрьмы передала перехваченное письмо на имя Николая Семашко, предупреждая его об опасности. Это дало полиции повод арестовать Семашко и других соратников Ильича. Пока шло следствие, в прессе началась шумная кампания, связанная с разменом банкнот и «экспроприацией в Тифлисе», грабежом века. Общественное мнение в свободной либеральной стране столкнулось с непредвиденной ситуацией.

«…Швейцарские обыватели были перепуганы насмерть, – пишет Н.К. Крупская. – Только и разговоров было, что о русских экспроприаторах. Об этом с ужасом говорили за столом в том пансионе, куда мы с Ильичом ходили обедать. Когда к нам пришел в первый раз живший в это время в Женеве Миха Цхакая, самый что ни на есть мирный житель, его кавказский вид так испугал нашу квартирную хозяйку, решившую, что это и есть самый настоящий экспроприатор, что она с криком ужаса захлопнула перед ним дверь».

Да, ошиблась хозяйка. С криком ужаса надо было захлопывать дверь не перед Михой Цхакая, а перед вежливым господином, которому она сдала жилье, ведь именно он и был главой той фракции социал-демократии, которая организовала на Кавказе грандиозный по масштабам грабеж, не снившийся уголовникам.

Возмущались большевиками, попавшимися с поличным, не только обыватели, но и их друзья, швейцарские социал-демократы, не допускавшие мысли об экспроприации, чем потешали до слез своих российских товарищей.

Понятно, почему Ленин с таким «полупрезрением» относился к позиции швейцарских партийцев. Ведь в том государстве, которое он собирался создать, как раз права собственности в первую очередь и должны были быть попраны, а принцип экспроприации – возведен в абсолют, так что кража мешка с деньгами на Эриванской площади покажется мелочью по сравнению с тем, что захватят по всей России.

Как всегда, Крупская выразила точку зрения не только свою, но и супруга, презиравшего буржуазное право и буржуазную демократию, что не мешало ему самому многократно пользоваться их плодами в ущерб этому праву и демократии.

Николай Семашко в дни ареста был не рядовым партийцем-эмигрантом, которых множество слонялось по улицам и кафе Женевы. Он числился секретарем и казначеем Заграничного бюро ЦК РСДРП. Хотя лично в грабеже не участвовал, но отлично знал, что за деньги находились на его попечении, что за пятисотенные бумажки разменивали его товарищи.

Ленин написал статью в газете «Бернский часовой» в защиту Семашко, который был, кстати, племянником Плеханова. Сидя в тюрьме, будущий нарком получил записку: «Не робей. Ты сидишь за экспроприацию в Тифлисе. Приехал Ленин, взялся за твое дело».

Как защищал юрист явно безнадежное дело? Способ в таких случаях один – ложь, обман общественности. На чем зиждился обман? В своей статье Ленин представлял Семашко партийным журналистом той самой партии, которая на своем последнем съезде в Лондоне решительно отвергла это «средство борьбы».

В «Бернском часовом» Ленин публично отмежевался от экспроприации. Многие швейцарцы ему поверили. Ленин подключил к делу Семашко опытного адвоката, «архиоппортуниста» Бернгейма, обратился за помощью к секретарю Международного социалистического бюро II Интернационала, также, само собой, «архиоппортунистическому».

В конце концов, отсидев нескольку месяцев в тюрьме, большевики оказались на свободе. Царскому правительству «изгнанников» не выдали. Николай Семашко стал членом первого советского правительства, которое, придя к власти, быстро разобралось с правом собственности, лишив всех, кто имел дома, квартиры, вклады, ценные бумаги, фабрики и заводы…

Арест большевиков последовал в начале зимы, а вскоре они стали обладателями капитала покойного миллионера Николая Шмита, и надобность в пятисотках отпала… Денег стало хватать и на издание газеты «Пролетарий», и на безбедную жизнь профессиональным революционерам.

С весны Ульяновы поселились в трехкомнатной квартире в доме на улице Марэше, обставили ее «белыми столами, простыми стульями и табуретками». В том же доме сняла комнату приехавшая из России сестра Ленина Мария Ильинична. Прибыла она лечиться и учиться. Лечиться, по словам брата, у «здешней знаменитости», а учиться в университете, сначала в Женеве, потом в Сорбонне, то есть в Париже.

В Женеве Ленин писал свой главный труд по философии, вышедший под названием «Материализм и эмпириокритицизм», поэтому долго просиживал в читальном зале библиотеки. Когда не хватало книг в Женеве, почти на месяц съездил в Лондон, где в Британском музее нужных книг было побольше.

Женева с ее университетом, библиотекой, театрами, кафе казалась большевикам «маленькой тихой мещанской заводью», а супругам Ульяновым – «проклятой». В Женеве угнетала, по словам жены, «склочная эмигрантская атмосфера». Число русских возрастало постоянно, приехать из России было делом несложным, даже из ссылки уезжали без особого труда. Женева перенасытилась «изгнанниками», спасавшимися от военно-полевых судов.

Количество перешло в качество со знаком минус. Швейцарцы начали давить на эмигрантов (как в наши дни давят на размножившихся мигрантов…).

«…В этот период начались репрессии против русских эмигрантов, – пишет большевик И.М. Владимиров. – Нас притесняли на каждом шагу. Вначале мы спасались в „свободной“ Швейцарии тем, что за 4–5 франков приобретали болгарские документы и по этим документам получали так называемое право на жительство». Он же пишет и такое: «…Мещанская Женева обнаглела. Русскому эмигранту почти не было возможности найти комнату…»

Как видим, мирным швейцарцам крепко насолили обладатели поддельных паспортов, и они отреагировали доступным им способом, хотя страна по-прежнему принимала законопослушных эмигрантов.

Ленин поэтому решал тщательно все формальности. Из России ему – аж из Енисейска – через каналы царского Министерства иностранных дел переслали запрошенную метрику о регистрации брака, которая позволила жить совместно с женой в Женеве… Хотел бы я видеть, как советский МИД отреагировал бы на просьбу эмигранта, который скрылся из страны, уйдя таким образом от суда. В лучшем случае не ответили бы на письмо.

Где Женева, а где Енисейск? Однако письма шли исправно, доходили в любой населенный пункт империи (в Енисейске по сей день нет станции железной дороги), в любую глушь, любую даль.

Подмочив репутацию, большевики решили перевести издание «Пролетария» в Париж и самим туда перебраться, поскольку там, как им казалось, легче было прятать концы в воду. Уговаривали Ленина переехать в Париж два товарища – Лядов и Житомирский.