Страница 11 из 15
Отмеченное можно свести к следующему. Существует, на наш взгляд, два контекста рассуждений о норме и нормированном языке. Первый связан с рассуждениями о литературном языке как о языке наддиалектном и обслуживающем нужды нации, т.е. некоторого этнического единства, состоящего из родственных групп с близкими наречиями. Это историческое явление, связываемое с определенным этапом в истории языков и народов.
Напротив, совсем другое дело формирование нормы как постоянный процесс отбора в языке, как результат перманентного процесса выявления наиболее оптимальных средств выражения. Без этого процесса, вне его, нет языка вообще, этот процесс не имеет отношения к историческому формированию литературного языка.
Разумеется, может возникнуть резонный вопрос: а не являются ли эти два процесса в сущности одним процессом, одним явлением? На наш взгляд, нет, несмотря на объединяющие их моменты. В сущности, по своему характеру в этих процессах много общего, так как речь идет о формировании образцового языка, усовершенствованного. Однако процесс формирования литературного языка носит сознательный характер, в то время как второй процесс представляет собой способ существования и эволюции языковой системы. Например, мы знаем, какой характер носила деятельность Н.М.Карамзина и А.С.Пушкина в истории русского литературного языка, или, скажем, Мартина Лютера в истории немецкого литературного языка. Это был сознательный процесс, ориентированный на создание особой формы языка, способной передать тончайшие оттенки мысли, быть примененной в самых разных сферах человеческой деятельности.
С другой стороны, процесс выбора и естественного отбора в системе и в целом процесс оптимизации системы имеет отношение не только к общенациональному языку, он, как уже отмечалось, затрагивает любую кодовую систему, в том числе любой диалект. Например, процесс формирования немецкого литературного языка начался с Лютера, однако даже после Гете не было единого литературного языка. Кроме того, даже сегодня вопрос о едином литературном языке стоит очень остро для немцев различных земель, не говоря уже о немцах Австрии, Швейцарии и т.д.
Проблему орфологии необходимо рассматривать именно в этом контексте. Термин речевая ошибка должен восприниматься именно в этом контексте. Всё, что коррелирует в контексте единой системы с принятым за образцовое, идеальное средство, может быть условно названо речевой ошибкой. Это, действительно, ошибка в смысле отклонения от принятого средства, но это может и не быть ошибкой с точки зрения состояния системы. В этом и заключается динамический характер нормы. Скорее даже не нормы, а системы, поскольку динамический характер присущ системе.
Орфология занимается, таким образом, отклонениями от нормы и их причинами. Сюда относится как собственно ошибка, нарушение нормы, связанное, например, с неграмотно-просторечным словоупотреблением, как диалектное влияние, так и собственно вариативный коррелят нормы, сосуществующий наряду с ним в системе языка. Смысл орфологии как раздела языкознания заключается именно в этом. До сих пор сам термин орфология/ортология, как правило, употреблялся в качестве синонима нормативной лексикографии. Безусловно, орфология служит утверждению нормы, и в этом смысле орфологические словари составляют единство с нормативными словарями. Но очень важно понять, что по цели и по сути орфологические словари существенно отличаются от нормативных.
Смысл орфологических словарей не только в фиксации нормы, но также во вскрытии ее динамики. Таким образом, описание самого соотношения коррелятов в рамках парадигм норма/ненорма входит в обязанности орфологического словаря. Отсюда следует, что орфологический словарь – это словарь совершенно иного типа, чем словарь нормативный.
Неразграничение предмета нормативной и орфологической лексикографии прежде всего сказывается в случайном отходе от принципов той и другой. Например, строго нормативный подход исключает фиксацию отклонений от нормы. Тем не менее иногда такие словари, как орфографический или орфоэпический, указывают на ненорму, подчеркивая ее недопустимость: «не …, а …».
Идея орфологической лексикографии состоит в сборе, анализе, систематизации и интерпретации стандартных, стереотипных случаев нарушения нормы. Если ошибка, отклонение от нормы, регулярно воспроизводится, следовательно, она носит устойчивый характер. Если она носит устойчивый характер, следовательно, она запрограммирована кодовой системой. В этом случае всякое отклонение от нормы имеет право на фиксацию и изучение. Само слово ошибка носит в данном случае весьма условный и относительный характер. Точнее было бы назвать это состоянием системы и его проявлением. Таким образом, изучая и фиксируя в специальных лексикографических источниках отклонения от существующих норм, мы выявляем и изучаем действие определенных закономерностей. Различие между орфологическим словарем для носителей языка и иностранцев в данном случае носит существенный характер. Орфологический словарь для носителей языка строится на систематизации и интерпретации того, что противостоит норме в рамках единой системы языка, что позволяет выявить динамику сосуществования параллельных средств, относящихся к одним и тем же парадигмам. Существенно также то, что в рамках подготовки к созданию подлинно орфологического словаря создается представление об эволюции нормативной системы в диахронии ее корреляции с диалектами, понимая под последними как территориальные, так и социальные разновидности языка.
Орфологический словарь для иностранцев не вскрывает характера эволюции внутри системы языка. Этот тип словаря строится на материале контрастивных исследований, раскрывающих характерные отличительные особенности двух языков. Эти особенности носят не случайный, а системно значимый характер, поэтому они и мешают овладению вторым языком. При реализации системы второго языка они, системно значимые особенности родного языка, постоянно проявляются. Такие проявления закономерных особенностей родного языка при реализации системы второго, изучаемого, языка принято называть интерференцией.
Явление интерференции хорошо изучено в лингвистике, в частности, в теории языковых контактов. В наши задачи не входит рассмотрение интерференции, отметим лишь, что не всегда она носит очевидный и поверхностный характер. Нередки случаи интерференции в речи двуязычных индивидов, которые определяются только в результате анализа. Возможно даже подобное влияние одного языка на другой. Во всяком случае орфологию интересуют все случаи интерференции, все случаи влияния системы одного языка на реализацию системы другого языка. Например, азербайджанского на русский. Об актуальности такой проблемы и насущной потребности в создании такого словаря свидетельствует наш опыт многолетнего преподавания в АПИРЯЛ им. М.Ф.Ахундова и БСУ. Опыт показывает, что интерференция практически не изживается. Влияние азербайджанского языка на русскую речь студентов, а порой и преподавателей с азербайджанским средним образованием, носит очень устойчивый характер. Это влияние не случайно, оно проявляется на разных уровнях, от фонетики до синтаксиса, оно исчисляемо, поддается учету, объяснению и систематизации. Следовательно, с ним можно бороться. Незаменимым средством для этого и является орфологический словарь, как раз и выполняющий всю работу по учету, систематизации и объяснению устойчивых и воспроизводимых случаев нарушения норм русского литературного языка в речи азербайджанцев.
Поскольку принцип орфологии все же един, несмотря на причины отклонений от норм в речи носителей языка и иностранцев, можно говорить о принципах общей орфологии. Но поскольку все же мотивы лексикографической проблематики различны, – в первом случае изучаются факты системы одного языка, во втором – проявление законов другого языка в речи иностранцев, – следует говорить также отдельно о принципах русской орфологии. Следовательно, орфологический дискурс предполагает органическое объединение принципов общей и частной орфологии.