Столп огненный

– Даже если ваши семейные байки не врут, – сказал герцог, – ты не вправе пользоваться нашим семейным именем. Сам должен понимать.

– Я знаю, что поступил дурно, – ответил Пьер. – Но всю свою жизнь я восхищался де Гизами. Всем сердцем хотел вам служить. Понимаю, долг велит наказать меня, но прошу вас, располагайте мною, как вам будет угодно. Дайте мне поручение, и я выполню все в точности, клянусь! Я сделаю все, что вы прикажете.

Герцог кичливо дернул подбородком.

– Не могу вообразить, какие услуги ты мог бы нам оказать.

Пьер приуныл. Он вложил столько чувства в свои речи, но все оказалось напрасно.

Тут вмешался кардинал Шарль:

– Вообще-то он может пригодиться.

В сердце Пьера вновь вспыхнула надежда.

– Неужели? – уточнил слегка раздраженный на вид герцог.

– Да.

Герцог махнул рукой – мол, разбирайтесь сами.

– В Париже есть протестанты, – начал кардинал.

Шарль принадлежал к ревностным католикам, что вряд ли было удивительно, если вспомнить, какие доходы приносила ему католическая церковь. И насчет протестантов он был прав. Париж считался истинно католическим городом, проповедники на площадях и в храмах каждое воскресенье обрушивали с амвонов громы и молнии на головы нечестивцев-еретиков, однако среди горожан все-таки находились люди, готовые прислушиваться к обвинениям в том, что священство попросту собирает деньги в свою казну и не делает ровным счетом ничего для паствы. Причем некоторые столь глубоко уверовали в продажность и развращенность католического клира, что посещали тайные протестантские службы, пусть даже те были объявлены вне закона.

Пьер сделал вид, что оскорблен в лучших чувствах.

– Таких негодяев следует предавать смерти!

– Так и будет, – сказал кардинал. – Но сначала нужно их отыскать.

– Я смогу! – воскликнул Пьер.

– Еще нам нужны имена их жен и детей, родичей и друзей.

– По-моему, среди моих товарищей в Сорбонне есть те, кто склоняется к ереси.

– Узнай, где они покупают книги и памфлеты, чернящие Святую Церковь.

За торговлю протестантскими изданиями полагалась смертная казнь.

– Поспрашиваю, – пообещал Пьер. – Притворюсь, что сам усомнился в вере.

– Сильнее всего я хочу узнать, где именно собираются протестанты, где они проводят свои кощунственные службы.

Пьер нахмурился; ему неожиданно подумалось, что кардинал, скорее всего, заинтересовался подобными сведениями отнюдь не за последние пять минут.

– Ваше преосвященство уже наверняка предпринимали изыскания?

– Тебе об этом знать не положено. И другие мои люди о тебе не узнают.

Выходит, ему предстоит войти в неведомое число лазутчиков кардинала?

– Я стану лучшим среди всех!

– Тогда тебя ждет достойная награда.

Пьер едва мог поверить в свою удачу. Он испытал такое облегчение, что готов был бежать на улицы прямо сейчас, пока Шарль не передумал. Но нужно сохранять спокойствие и показывать уверенность в себе.

– Благодарю за доверие, ваше преосвященство.

– С чего ты взял, будто я тебе доверяю? – В тоне кардинала Шарля сквозило нескрываемое презрение. – Увы, в благом деле истребления еретиков приходится полагаться на любые средства под рукой.

Пьеру не хотелось уходить с таким напутствием. Надо все же как-то произвести впечатление на братьев. Припомнив беседу, которую те вели между собой, когда его притащили сюда, юноша сказал:

– Вы правильно говорите, ваше преосвященство. – Пьер решил забыть о всякой осторожности. – Нам необходимо укреплять положение его величества короля.

Лицо Шарля приобрело странное выражение: кардинал то ли воспринял слова Пьера как оскорбление, то ли развеселился.

– Вот как?

– Я бы сказал, требуется большое, пышное и роскошное празднество, чтобы люди забыли о позоре Сен-Кантена.

Кардинал поощрительно кивнул.

Ободренный Пьер пояснил:

– Что-то вроде королевской свадьбы.

Братья де Гиз снова переглянулись.

– Знаешь, – медленно проговорил герцог Франсуа, – а этот шалопай может быть прав.

Шарль кивнул.

– Надо признать, в политике он разбирается получше многих приличных людей.

– Спасибо на добром слове, ваше преосвященство, – искренне поблагодарил Пьер.

Шарль отмахнулся, взял со столика кубок с вином и процедил:

– Ступай.

Пьер сделал шаг к двери, потом остановился и посмотрел на ле Пана. Мысль была дерзкой, но могла принести пользу.

– Ваше преосвященство, когда я отыщу те места, где протестанты устраивают свои сборища, мне докладывать напрямую вам или ставить в известность ваших слуг?

Кардинал поразмыслил с кубком у губ.

– Будешь докладывать лично мне, – сказал он. – Только мне. Никаких исключений. А теперь иди.

Он пригубил вино.

Пьер перехватил взгляд ле Пана и торжествующе ухмыльнулся.

– Спасибо, ваши светлости, – сказал он и двинулся к выходу.

Сильви Пало приметила этого пригожего юношу на рыбном рынке еще накануне. Нет, рыбой он не торговал: для этого ремесла он был слишком вычурно одет, в своем синем дублете с прорезями, сквозь которые виднелась белая шелковая подкладка. Вчера она заметила, что юноша прикупил немного форели, однако торговался он весьма беспечно, не так, как торгуется тот, кто собирается есть купленную рыбу. Несколько раз он перехватывал ее взгляд и улыбался.

Она стеснялась признаться самой себе, что ей было приятно.

Пригожий, светловолосый, он пытался отрастить бородку. Лет ему, должно быть, около двадцати, значит, он года на три старше нее. Выглядел он, можно сказать, самоуверенно.

У Сильви уже имелся воздыхатель. Среди родительских знакомых числилось семейство Мориак. Оба, отец и сын, были невысоки ростом и посмеивались над этим своим недостатком, будучи людьми веселыми и остроумными; Люк Мориак, отец, слыл записным остряком и всем нравился, вот почему, наверное, у них так хорошо выходило заключать сделки. Но сын, Жорж Мориак, поклонник Сильви, изрядно уступал отцу, шутки у него были глупые, а любезности неуклюжие. Сильви страшно хотелось, чтобы Жорж убрался куда-нибудь на пару лет и наконец повзрослел.

Новый кавалер с рыбного рынка заговорил с нею в первый раз студеным январским утром. Берега Сены укутались снежком, вода в бочках с рыбой покрылась тонким ледком. Оголодавшие чайки кружили над головами рыбаков и торговцев, раздраженно перекрикиваясь от невозможности полакомиться этаким обилием еды.

– Как ты отличаешь, свежая рыба или нет? – спросил юноша.

– По глазам, – объяснила Сильви. – Если глаза мутные, рыба несвежая. У свежей глаза должны быть ясными.

– Как у тебя? – уточнил он.

Сильви засмеялась. Что ж, за словом он в карман точно не лезет. А Жорж Мориак вечно задавал дурацкие вопросы. «Ты когда-нибудь целовалась?» Брр!..

– Еще можно проверить жабры, – продолжила девушка. – Они должны быть розовыми и влажными. Ой, мамочки!

Сама того не желая, она дала незнакомцу отличный повод пошутить насчет розового и влажного. Сильви покраснела.

Юноша задорно усмехнулся, но сказал только:

– Буду иметь в виду.

Какой ловкий! Не бесстыдник вроде Жоржа Мориака, совсем нет.

Он стоял рядом и наблюдал, как она покупает для отца трех форелей, за один су и шесть денье. А когда Сильви двинулась прочь, с рыбой в корзинке, последовал за нею.

– Как тебя зовут? – справилась девушка.

– Пьер Оман. А ты Сильви Пало, я знаю.

Она не любила говорить обиняками, поэтому спросила прямо:

– Ты следишь за мной?

Он смутился, помешкал с ответом, потом признался:

– Да.

– Зачем?

– Ты такая красивая.

Сильви знала, что у нее миловидное, открытое личико, чистая кожа и голубые глаза, однако сомневалась, что сама назвала бы себя красивой.

– И все?

– А ты зоркая, сразу заметила.

Значит, у него какое-то дело к ней. Сильви ощутила легкое разочарование. Конечно, глупо было думать, польстить себе хоть на миг, что он и вправду очарован ее красотой. Эх, придется, видно, и дальше привечать Жоржа.