Столп огненный

В камере было холодно и воняло, как в уборной при питейном доме. В коридоре снаружи горела свеча, и ее тусклый свет проникал внутрь сквозь зарешеченное оконце в двери. Пьер разглядел, что пол в камере земляной, а сводчатый потолок сложен из кирпича. Единственным предметом обстановки был ночной горшок, который не позаботились вылить; этим объяснялся отвратительный запах.

Поразительно быстро жизнь превратилась в дерьмо.

Должно быть, его продержат здесь всю ночь. Пьер сел на пол, прижался спиной к стене. Утром его выведут и поставят перед судьей. Надо прикинуть, чем можно оправдаться. Нужна такая история, которая способна разжалобить суд. Если все получится, возможно, серьезного наказания удастся избежать.

Впрочем, на душе было мерзко, и оттого никакие истории не желали придумываться. Пьер продолжал гадать, чем ему заняться, когда это испытание закончится. Ему нравилось жить в компании богатых студентов, терять деньги на собачьих боях, давать солидные чаевые прислуге в тавернах, покупать перчатки из кожи новорожденных козлят… Все это приносило ощущения, которые невозможно забыть. Неужто придется от всего отказаться?

Наибольшее удовольствие доставляло то, как к нему относились приятели-студиозусы. Им было невдомек, что он – бастард и сын бастарда. Посему никто не проявлял чванства и снисходительности. Более того, его частенько приглашали приятно провести время. А если ему случалось отстать от прочих по той или иной причине, когда все компания бродила от таверны к таверне в университетском квартале, кто-нибудь обязательно спрашивал: «А где Оман?», и все останавливались и ждали, пока он нагонит. От этих воспоминаний Пьер едва не расплакался.

Юноша плотнее запахнулся в плащ. Интересно, сможет ли он заснуть на холодном полу? Хотелось бы в суде выглядеть достойным родичем де Гизов.

Внезапно в камере стало светлее. В коридоре послышался шум. Дверной засов отодвинули, дверь распахнулась.

– Встать! – хрипло велел мужской голос.

Пьер поспешил подняться.

Его снова крепко подхватили под руки, устранив всякую мысль о возможности побега.

В коридоре ждал Гастон ле Пан.

Пьер решил, что будет разумным выказать остатки былого высокомерия.

– Полагаю, вы пришли отпустить меня, – горделиво произнес он. – Я требую извинений.

– Заткни пасть, – коротко ответил ле Пан.

Следом за капитаном Пьера провели по коридору. Они поднялись по черной лестнице, миновали первый этаж особняка и вышли к парадной лестнице. Пьер окончательно перестал что-либо понимать. С ним обращались как с преступником, но привели в piano nobile[16] особняка, точно гостя.

Ле Пан вошел в комнату, пол которой устилали узорчатые циновки; окна прятались за тяжелыми парчовыми шторами, расшитыми золотом, а над очагом висела картина, изображавшая пышнотелую нагую молодку. В обтянутых чехлами креслах сидели двое хорошо одетых мужчин, занятых беседой вполголоса. Между ними, на низеньком столике, стояли графин с вином, два кубка и блюдо с орехами, сушеными плодами и крохотными пирожными. Эти двое не обратили ни малейшего внимания на появление Пьера и стражников; они продолжали беседу, нисколько не опасаясь быть послушанными.

Они явно были братьями – красиво сложенные, с русыми волосами и светлыми бородками. Пьер сразу их узнал. Эти двое считались самыми известными мужчинами Франции после короля.

Щеки одного пересекали жуткие шрамы, следы пики, пронзившей насквозь его рот. Предание гласило, что древко обломилось, а наконечник так и застрял во рту, а раненый вернулся в свой шатер и даже не застонал, когда лекарь извлекал вражескую сталь. Таков был Франсуа, герцог де Гиз, также известный как Меченый. Ему вот-вот должно было исполниться тридцать девять.

Его младший брат Шарль, кардинал Лотарингский, родился в тот же день пятью годами позже. Он был облачен в алое одеяние, подобающее сану. Этот человек стал архиепископом Реймса в возрасте четырнадцати лет, а к настоящему времени занимал столько прибыльных церковных должностей, что сделался одним из богатейших людей во Франции и имел ежегодный доход в размере умопомрачительных трехсот тысяч ливров.

Многие годы Пьер грезил встречей с двумя братьями. Они были могущественнейшими людьми в стране за пределами королевской семьи. В своих фантазиях он воображал, как они назначают его советником, говорят с ним почти как с равным и просят его совета по политическим, финансовым и даже по военным вопросам.

А теперь он стоит перед ними как преступник.

Юноша прислушался к беседе братьев.

– Былая слава короля так и не восстановилась после поражения под Сен-Кантеном, – негромко произнес кардинал Шарль.

– Ну, моя победа при Кале все исправит, – ответил герцог Фраснуа.

Шарль покачал головой.

– Мы одержали победу, но проигрываем войну.

Несмотря на испуг, Пьер ощутил нечто вроде восторга. Франция воевала с Испанией за обладание Неаполитанским королевством и прочими странами на Апеннинском полуострове. Англия выступила союзницей Испании. Франция вернула себе Кале, но итальянские государства ей не подчинились. Положение было тревожным, но мало кто осмелился бы признавать это в открытую. Однако двое братьев де Гиз, очевидно, не сомневались в собственном могуществе.

Ле Пан воспользовался наступившим молчанием и сказал:

– Ваши светлости, вот обманщик.

Братья дружно повернулись.

Пьер выпрямился и постарался успокоиться. Ему и прежде доводилось выкручиваться из малоприятных положений благодаря умению гладко говорить и убедительно лгать. Нужно воспринимать все это как новую возможность. Если он проявит сообразительность и сметку, то, быть может, даже выйдет отсюда с прибылью.

– Добрый вечер, господа, – сказал он с достоинством. – Весьма польщен оказанной мне честью.

Ле Пан вмешался.

– Будешь открывать рот, когда тебя спросят, паскудник.

Пьер повернулся к капитану.

– Воздержитесь, пожалуйста, от грубостей в присутствии кардинала, – попросил он. – Иначе я прослежу, чтобы вам преподали урок.

Ле Пан дернулся, но поостерегся отвесить Пьеру оплеуху на глазах своих хозяев.

Братья переглянулись, Шарль с усмешкой приподнял бровь. Значит, Пьеру удалось их удивить. Отлично.

Теперь заговорил герцог:

– Ты выдавал себя за члена нашего семейства. Это серьезное преступление.

– Смиренно прошу прощения, ваша светлость. – Прежде чем кто-либо из братьев успел ответить, юноша продолжил: – Мой отец – незаконнорожденный сын молочницы из Тоннанс-ле-Жуанвиля. – Признаваться в этом было стыдно, Пьер ненавидел собственное происхождение и презирал себя за него, но деваться было некуда. – По семейной легенде, ее возлюбленным был блестящий молодой человек из Жуанвиля, будто бы из семейства де Гиз.

Герцог Франсуа хмыкнул, выказывая недоверие. Да, Жуанвиль, родовая обитель Гизов в области Шампань, находился по соседству с деревней Тоннанс-ле-Жуанвиль, как следовало из ее названия. Но сколько незамужних матерей винили в своей участи любовников-аристократов! С другой стороны, эти обвинения нередко оказывались правдой.

– Мой отец учился в грамматической школе и стал сельским священником, за что всегда возносил благодарности отцу ваших светлостей, ныне покойному, да пребудет в мире его душа.

Вот в это они должны поверить, прикинул Пьер. Знатные семьи обычно не признавали своих незаконнорожденных отпрысков, однако, как правило, оказывали тем помощь – так прохожий останавливается, чтобы выдернуть занозу из лапы хромающей собаки.

– И как ты оказался сыном священника, обязанного хранить безбрачие? – осведомился герцог Франсуа.

– Моя мать служила у него экономкой. – Священникам возбранялось жениться, однако они часто заводили любовниц, которых было принято именовать словом «экономка».

– Значит, ты дважды бастард?

Пьер смутился, покраснел, и его смущение было неподдельным. Ему вовсе не требовалось притворяться, что он стыдится своего происхождения. Вдобавок замечание герцога приободрило юношу, ведь из него следовало, что его историю воспринимают всерьез.

16

«Этаж благородных» (ит.); первый этаж аристократического особняка или дворца эпохи Ренессанса, где давались приемы и где размещались спальни членов семьи. По-французски этот уровень назывался «бельэтаж».