Страница 4 из 43
На меня оба эти деятеля произвели впечатление на редкость убогих людей. Но меня поразило, как их, особенно Демидова, оценивали женщины.
Пострадавшие официантки, давая показания в суде, в один голос заявили, что претензий к подсудимым не имеют, причиненный им материальный ущерб они давно возместили ударным трудом в ресторане и очень просят разрешить им вступить в брак с Соловьевым и Демидовым. Сдавшая их любовница Демидова сказала, что совершила этот поступок (сообщила в милицию) из-за того, что тогда злилась на Демидова: перед его последним появлением у нее они расстались при следующих обстоятельствах. Демидов пришел к ней в гости, она стала кормить его обедом и сообщила, что беременна. Он поперхнулся, положил ложку в суп, встал и ушел, и больше она его не видела до того момента, пока ему не понадобилось пристанище. Ей пришлось сделать аборт, и она нанесла непоправимый вред своему здоровью. Эту душещипательную историю она завершила заявлением о том, что до сих пор любит Демидова и готова ради него на все. Одна из бывших подруг Демидова, у которой он достал гексонал, в суде сказала, что она сейчас замужем, у нее ребенок, но если Демидов (которому, кстати, светил немалый срок) позовет ее, она все бросит и пойдет за ним. Вот уж прямо флейтисты из Гаммельна!
В тот год, когда я стала работать секретарем в горсуде, там бурно обсуждали дело Фрязина. Двадцатитрехлетний Саша Фрязин был сыном профессора юрфака, отец его с матерью Саши развелся давно, жил отдельно, но как интеллигентный человек, отношения с сыном поддерживал. Саша решил жениться на девушке из хорошей семьи, преподавательнице английского языка, Лене Холевич, и перед самой свадьбой привел невесту к папе знакомиться. А папа был совсем еще не стар и хорош собой, и манеры у него были аристократические... Так и получилось, что Лена вышла не за Сашу, а за папу. А с Сашей отношения испортились безнадежно; если приходилось встречаться, они просто шипели друг на друга как кошка с собакой, и Саша, как типичный представитель «золотой молодежи», не сдерживался в выражениях, а Лена не скрывала своего страха перед ним.
Как-то раз муж-профессор уехал в командировку читать лекции заочникам. Лена осталась одна в квартире на первом этаже, а Саша нюхом почуял легкую добычу и стал по телефону требовать у нее денег. Получил грубый отказ и сразу примчался, стучал в окна и дверь с угрозами и оскорблениями. Лена в панике позвонила в ближайшее отделение милиции, просила приехать, спасти ее. Дежурный по отделению, в душе посылая ее куда подальше, долго убеждал Лену, что для паники нет никаких оснований. А Саша тем временем приставил к стене дома ящик и влез в окно, в красках рисуя Лене, как он будет сейчас расплачиваться с ней за все. Увидев его в комнате, Лена в ужасе завизжала в трубку, что ее сейчас убьют, а дежурный вежливо ответил ей, как в старом анекдоте: «Когда убьют, тогда и приходите». Саша тем временем взял трубку параллельного телефона и тихим голосом сообщил дежурному, что он не хочет ничего дурного, просто пришел за своими вещами, сейчас возьмет их и покинет квартиру. Я так и вижу его – лощеного красавчика и представляю эту холодную и ветреную темноту вокруг дома, охваченную отчаянием Лену, на которую плотоядно смотрит Фрязин, разговаривая с милиционером по телефону. Сейчас дежурный скажет Лене: «Ну вот видите, он сам сказал, что не хочет ничего плохого, только возьмет свои вещи и уйдет» и положит трубку. И Лена останется наедине со своим убийцей. И даже не хочется думать, что творилось в ее душе в эти последние минуты. В американском фильме «Безумие» прокурор, убеждая присяжных, что маньяк, убивший несколько женщин и детей и вырезавший их внутренности, не должен жить, применяет остроумный прием; «Одна из жертв, – говорит он, – умирала три минуты. Давайте сейчас помолчим три минуты, ровно три минуты, не больше, и каждый из нас пусть представит, что она чувствовала и как умирала». И маньяка приговорили к смерти.
А Фрязин изнасиловал свою бывшую невесту, потом убил ее. Затем собрал драгоценности, потом расчленил труп и разбросал части тела по пригородам. Через месяц в одной из речек Ленобласти выловили раскрывшийся чемодан с ногами Лены, муж опознал их. Фрязин после ареста показал, где остальные части тела и где украденные драгоценности. Во время суда он писал американскому консулу и просил политического убежища, а родителей Лены называл не иначе как «отец и мать убиенной мной Елены Холевич».
Где-то теперь Фрязин? Пятнадцать лет, полученные им по приговору, давно истекли.
Я читала дело Фрязина, и мне очень хотелось узнать, действительно ли он так цинично думает о женщине, с которой настолько зверски расправился, и плюет на чувства ее родных, или это защитная реакция, бравада. И вообще – как живется с сознанием того, что ты убил человека?
Одним из самых сильных моих впечатлений было дело пьяницы, заставшего свою подружку в постели с любовником. Мужика он просто спустил с лестницы, а женщину бил всю ночь. На трупе насчитали триста повреждений. Потом, уже холодную, он целовал ее и плакал над ней, так его и застала милиция. На суде он все рассказал, бился головой о барьер, за которым сидят арестованные, и, рыдая, просил расстрелять его, потому что без любимой ему все равно не жить. Суд дал ему двенадцать лет, и тут же от него пришла кассационная жалоба с претензиями, почему такой суровый приговор?
Был такой симпатичный мальчик, похожий на Есенина, – золотоволосый и синеглазый, который признавался в двадцати четырех убийствах. Из них следствие подтвердило и вменило ему в вину только четыре, но и этого было более чем достаточно, чтобы его расстреляли.
Обычно люди не задумываются, как легко убить человека. В моей школе на тренировке в спортзале старшеклассник ударил кулаком в лицо надоедливого мальчишку из младших классов, тот упал на скамейку, и про него забыли. А когда стали закрывать спортзал после тренировки, обнаружилось, что тот мертв – кровоизлияние в мозг. На новогоднем вечере в соседней школе один парнишка в ссоре ударил другого ножом и, сам не ожидая того, убил. Те, кто был рядом с ним, слышали, как он растерянно сказал: «Оказывается, нож входит в человека, как в масло!»
Мне очень хотелось знать, мучают ли убийц тени убитых ими? Насмотревшись на убийц за время работы в суде и прокуратуре, я пришла к выводу, что все-таки душа и совесть – это не сказки. Иначе что заставляет их признаваться в содеянном, несмотря на то, что, как говорят в кругах, приближенных к блатным: «да» сидит, а «нет» гуляет?
Много лет назад городской суд осудил двоих армян – Мовгасяна и Халитяна за убийство азербайджанца, приехавшего к нам покупать машину. Это было во времена, когда средняя зарплата составляла сто рублей, а азербайджанец привез с собой аккредитив на десять тысяч.
Мозгом заговора был Мовгасян, осевший в Питере, женившийся, успешно ассимилировавшийся; внешне респектабельный гражданин, претендующий на определенный интеллектуальный уровень. К нему из Еревана приехал погостить земляк (больше их ничто не связывало), необразованный и серый, как солдатская шинель, совершенно убогий человечишко. А съехал он из Армении, так как был в розыске за нанесение телесных повреждений. Его подходящие данные были замечены и использованы Мовгасяном, который всю организационную сторону преступления брал на себя, но ему нужен был послушный исполнитель. Мовгасян выследил желающего купить автомобиль, познакомился с ним, втерся к нему в доверие, убедил его, что он может достать дешево хорошую и новую машину, так что переплачивать не придется. При этом он действовал так умно, что абсолютно никто не знал об этих встречах, у азербайджанца не было никаких записей о Мовгасяне – ни номера телефона, ни адреса, ни имени, и в случае его исчезновения ни одна живая душа не связала бы его с Мовгасяном. Он убедил жертву получить деньги с аккредитива, и они поехали отмечать покупку машины на снятую на один день квартиру, где уже ждал вооруженный топором Халитян. Там после совместного употребления коньячка Халитян размозжил потерпевшему голову, разрубил его на куски, на машине Мовгасяна они вывезли труп в область и, облив бензином, сожгли. И никто никогда не связал бы куски обезображенного трупа с гражданином Азербайджана, не вернувшимся домой, и уж тем более с двумя армянами. А если бы и связал, то не смог бы доказать даже их знакомство. После успешного завершения операции Мовгасян дал Халитяну из вырученных денег символическую сумму й спешно отправил из нашего города, сказав, чтобы тот больше не попадался ему на глаза.