Страница 8 из 43
Работники милиции, в большом количестве имевшиеся на месте происшествия, стали деликатно стучать в дверь комнаты предполагаемого злодея и нежными голосами просить выйти. Из-за запертой двери в ответ раздавался зычный отборный мат, и со временем все опера и участковые рассосались, оставив нас с тезкой одних. Когда мы заканчивали осмотр трупа, соседняя дверь вдруг распахнулась и в коридор вывалился совершенно пьяный и дремучий мужик, который заревел дурным голосом, что пришел сдаваться. Мы с Леной растерялись, не зная, что с ним делать.
На наше счастье, как раз в этот момент в квартиру за забытой папкой забрел участковый, который и повязал мазурика. А вездесущая старушка-понятая, подле того как его увели, заглянула в открытую дверь его комнаты и сказала: «А у него там женщина лежит...» – «Ну и что?» – спросила я. «А она дышит?» Нет, оказалось, что женщина, лежавшая в его комнате, не дышала, но была еще теплой, поскольку только что была удушена той же самой удавочкой, которую он применил и к деду и которая валялась тут же. Мы с Леной порадовались тому, что нас он не тронул, но то обстоятельство, что его сожительница была убита практически в нашем присутствии, испортило нам настроение надолго. А злодей действительно оказался психом.
В первый год работы мне, как молодому, еще не обросшему пристрастиями и личными связями сотруднику, поручали в основном дела в отношении сотрудников милиции. Первое мое дело на поприще разоблачения волков в овечьей шкуре было весьма поучительным.
Двое приличных мужчин (один – директор магазина, второй – ведущий инженер в проектном институте) возвращались с вечеринки под кофе, и у самого дома их, как назло, прихватил наряд милиции. А в застойные годы для номенклатурных работников и интеллигенции ночь в вытрезвителе означала всяческие кары по партийной и производственной линии и крест на имидже порядочного человека. (В качестве иллюстрации могу вспомнить рассказ моей подруги, работавшей в бухгалтерии Института водного транспорта. К ней, стесняясь и краснея, подошел студент судоводительского факультета, объяснил, что был на свадьбе в Петродворце и там перебрал немного, был отправлен в вытрезвитель, и скоро на факультет должно прийти уведомление об этом, что моментально закроет ему визу, и с карьерой судоводителя можно будет распрощаться. В связи с этим студиозус униженно просил – когда придет уведомление, не передавать его в деканат, а сообщить ему, и он сразу оплатит услуги вытрезвителя. Моя подруга, проникшись бедой будущего судоводителя, пообещала, что сделает все возможное для спасения его честного имени. Он долго благодарил, вышел из бухгалтерии пятясь; правда, потом снова заглянул в дверь и сказал: «Да, и если еще из Московского района придет уведомление, и из Ленинского и Октябрьского, – вы их тоже в деканат не отдавайте».)
Поэтому понятно, что два уважаемых человека, вместо того, чтобы покорно сесть в машину ПМГ, бросились бежать. Одного догнали сразу и, пару раз стукнув, запихнули в машину, а за вторым пришлось побегать по широким купчинским дворам. Наконец он споткнулся о поребрик газона, упал и был препровожден в отделение.
На следующий день в прокуратуру поступила жалоба этого достойного гражданина, где он писал, что когда его догнали, один из милиционеров со словами: «Ну что, бегун, набегался?» два раза сильно ударил его, лежащего, сапогом в бок, чем причинил переломы двух ребер, и в доказательство прилагал справку из травмпункта с рентгеновским снимком. А в этом уже усматривался состав превышения власти, сопряженного с применением насилия.
Подозревамый милиционер – кстати, исключительно положительно характеризовавшийся по службе и производивший приятное впечатление – на допросе сообщил, что, догнав нетрезвого гражданина, он вежливо помог ему подняться и бережно проводил до машины. На очной ставке оба ее участника с достоинством повторили свои показания: гражданин – что был побит, милиционер – что пальцем его не трогал, не то что сапогом, а ребра могли сломаться и при падении через поребрик. Таким образом, на одной чаше весов Фемиды оказалось слово потерпевшего, на другой – слово стража порядка, а неустранимые противоречия толкуются в пользу подозреваемого. Однако потерпевший очень вовремя вспомнил, что, когда он лежат на сыром газоне, а его пинали в бок, во двор медленно въехала машина, номер которой он разглядел, и просит установить и вызвать водителя этой автомашины, так как он может пролить свет на происшествие.
Я установила и вызвала водителя, который сообщил, что действительно в тот вечер въезжал во двор нужного нам дома, все видел и может подтвердить факт творившегося беззакония. Слова потерпевшего получили весомую поддержку. Но в этот момент, воспользовавшись моей неопытностью, ко мне в кабинет со скорбным лицом вошел замполит отделения милиции и попросил разрешения ознакомиться с материалами дела, чтобы разобраться во всем внутри отделения и примерно наказать виновных. Будь я поумнее, я бы отправила его к прокурору за разрешением и сняла бы с себя ответственность. Я же развесила уши, считая, что мы все делаем общее дело (как один очень грамотный и порядочный опер, который искренне обратился к бандитскому адвокату со словами: «Ведь у нас с вами одна цель – установить истину», на что адвокат со смехом ответил: «Вот уж нет, у меня как раз противоположная цель!»). Замполит тщательно изучил все материалы и откланялся.
А на следующий день ко мне пришел милиционер с сообщением о том, что в отделение обратился гражданин, который как раз в момент происшествия во дворе выходил из парадной того самого дома и видел, как человек бежал от сотрудников милиции и упал, а они вежливо подняли упавшего гражданина и, поддерживая его под руки, повели к машине, при этом, упаси Боже, никто ему никаких ударов не наносил. Итак, с каждой стороны оказалось по беспристрастному свидетелю, один из которых подтверждал правдивость слов милиционера, другой – потерпевшего. При этом отделение милиции принялось порочить нашего свидетеля. Они успели проверить всю его подноготную и ехидно вопрошали, что он делал ночью в чужом дворе, где не живет никто из его знакомых? Свидетель отвечал, что в этот двор въехал, подвозя голосовавшую женщину. К слову сказать, я лично вместе с представителем противоположной стороны – то есть отделения милиции – провела обход тысячеквартирного дома, но женщину, которую он мог подвозить в этот дом, так и не установила. Что, впрочем, не доказывало, что свидетель врал: мало ли по каким причинам женщина не хотела афишировать свой поздний приезд да еще на частной машине.
Я парировала, что их свидетель тоже не живет в этом доме, а они отвечали, что он был в гостях у брата, который там действительно жил. И все бы ничего, но меня смущала личность свидетеля, найденного милицией, – он был приемщиком посуды в пункте, расположенном на территории отделения. А приемка посуды – это золотое дно, и я не раз убеждалась, что, во-первых, не поступившись некоторыми принципами успешно принимать посуду затруднительно, а во-вторых, без дружбы с территориальной милицией на этом посту не обойтись. После того, как мы провели следственный эксперимент по установлению возможности, лежа на газоне, заметить номер движущейся мимо машины, и результат эксперимента убедительно свидетельствовал, что это не просто возможно, но и очень легко, замполит стал кричать, что наш свидетель нечестный, поскольку он всего-навсего фотограф в Доме культуры, а откуда у простого фотографа деньги на машину?! Тогда я сказала: «Наш-то свидетель – фотограф, а ваш вообще – приемщик посуды», на что замполит запальчиво и с гордостью возразил: «Да, он приемщик посуды, но в отличие от вашего жулика-фотографа, честный приемщик посуды!» После этого в обиход прокуратуры прочно и надолго вошло выражение «честный, как приемщик посуды».
Год проработав в прокуратуре, я вышла замуж. В гости приехали родители мужа, было воскресенье. Я подавала торжественный обед, когда зазвонил телефон и прокурор сообщил мне, что в районе три убийства, дежурный следователь не справляется, в связи с чем предложил мне выехать и поработать. Я запрыгала от счастья и стала собираться на выезд. Деликатная свекровь, кстати, выпускница ленинградского юрфака тридцатилетней давности, сразу ничего не сказала, но потом провела со мной воспитательную работу: «Леночка, а ты уверена, что следственная работа – тебе по плечу? Ведь это очень трудно» – и в качестве примера моей безрассудности рассказала про свою однокурсницу, которая мечтала стать именно следователем и стала им, а вскоре начала будить мужа по ночам вопросом: «Кто первый обнаружил труп?» и криками о том, чтобы вещдоки положили под подушку. Поучительная история заканчивалась ссылкой на то, что теперь эта несчастная женщина – пациентка психиатрической больницы. Так сказать, информация к размышлению.