Шёпот

Чертова тропинка! Я шарила по кустам и не видела ее. Черт! В пору было опять зареветь, но сие бесплодное занятие уже надоело, а выбраться из леса хотелось больше, чем снова поплакать. Согда говорила идти на восток. Ну и где этот, мать его, восток? Пометавшись немного в подлеске, выбралась на поляну, большую и светлую, окруженную, как охраной, высоким сосновым частоколом. Задрала голову: может, по солнцу пойму, где восток? Смотрела, смотрела, крутилась во все стороны, но видать была не шибко умная для того, чтобы стороны света по солнцу определять. Засада!

Тихий глухой рык похолодил затылок. Медленно, словно в кошмаре, обернулась. Прямо на меня из леса шел волк. Не волк даже – смерть. Черный, огромный, ростом с лошадь. Желтые яркие глаза будто гипнотизировали, не мигая следили за каждым моим движением. Мягко и обманчиво медленно зверь подошел еще ближе, а я, как завороженная, смотрела своей смерти в глаза. Внезапно страшилище сморщило нос и ощерилось, показав огромные клыки, блестящие от слюны. Шерсть на морде вся перепачкана кровью. Глухо зарычав, монстр остановился и, принюхавшись, снова пошел на меня.

Что-то щелкнуло в мозгу. Оторвавшись от созерцания леденящего кровь зрелища, я, подвывая и поскуливая, помчалась через поляну в сторону, как мне казалось, спасительного леса. Вряд ли такая туша способна легко маневрировать среди деревьев. Но расчет был неправильным, в чем я убедилась буквально через пару секунд. В несколько прыжков зверь обогнал меня и преградил путь. Я шарахнулась в перпендикулярном направлении, но история повторилась – он играл со мной.

Хуже некуда знать, что казнь неизбежна, но откладывается на неопределенный срок. Вломившись в подлесок, цепляясь косами и одеждой за кусты и сухие сучья, я продиралась через бурелом. Волк время от времени выл за спиной, лаял, кашлял, будто смеялся. Псина доморощенная, еще и потешается. Я понимала всю обреченность своего положения. Чувствовала, как быстро тают силы, а зверь все вносил коррективы в мой маршрут, появляясь ниоткуда на пути, заставлял шарахаться в другом направлении. Я добыча, обычное мясо и являюсь главным пунктом сегодняшнего меню. Как-то не очень приятно было это осознавать, но я прекрасно понимала: когда зверь наиграется – а случится это скоро – я умру.

Во рту стало горько от напряжения. Вылетев на прогалину, перегнулась пополам и, уперев ладони в колени, пыталась продышаться. В голове каша. Ведь такого не бывает. Просто не бывает и все! От непривычной нагрузки мутит, болит бок, из горла хрипы со свистом, а за спиной – утробный рык. Я развернулась. Зверюга вышел на прогалину. От солнечного света зрачки его сузились, превратившись в крохотные точки, отчего глаза стали полностью желтыми. Попятилась. Сил бежать все равно больше не было. Я сдалась…

… Она попятилась, глядя на меня. Глаза большие, янтарные, как смола на соснах. Побледнела так, что даже редкая россыпь веснушек поблекла и стала почти незаметной. Медленно отступала, шаг за шагом, пока не уперлась спиной в ствол дерева.

Глупая. Ты так вкусно боишься. Твой страх так сладок, что пьянит. Подхожу так же медленно, как она только что отступала от меня. Слышу, как стучит ее сердце. Я знаю, как выгляжу. Знаю, что чувствуют люди, когда смотрят на меня. А я упиваюсь страхом, агонией ужаса, болью. Я подошел очень близко, почти вплотную, оскалился для пущей убедительности. Это добило ее. Не в силах смотреть мне в глаза и на страшный оскал, резко отвернулась, больно хлестнув косами по морде.

Бойся. Я так люблю эту эмоцию. Впилась тонкими пальцами в кору. До боли. Вижу, как белеют костяшки. Зажмурилась, наверное. Уткнулась лбом в ствол и принялась шептать что-то. Интересно… и жарко. Черт! Как же печет внутри. Глянула через плечо, неуверенно развернулась, но шептать не перестала.

Я все понял, не горячись. Вздернула подбородок, а губы дрожат. Почти у самых моих клыков дрожат. Как же вкусно…

Легкая темная дымка… и все. Просто вот так вот категорично: ВСЕ! Легкий порыв ветра – и даже ее не осталось. Зверь исчез в одно мгновение, будто марево или наваждение. Ноги подкосились, и я совершенно нелицеприятным способом плюхнулась на задницу. Наверное, стала седая или полысела от пережитого. Покосилась недоверчиво на косу, взяла в руку. Нет такая же, как была: толстая, темная с легкой рыжинкой. Перегруженная страхом, я устало откинула голову и зажмурилась.

Уж лучше снова оказаться в клинике, с устойчивым безразличием смотреть на себя со стороны, понимать, что жизни больше нет, чем вот так вот… Я искренне хотела оказаться сейчас среди желтых стен и широких коридоров. Открыла глаза … и увидела тропку, чуть заметную среди хвойного опада. Твою мать! Огромный волк гонял меня по лесу для того, чтобы я нашла тропинку в городище?!!

Глава 9

Небольшое усилие и – он знал – перед напуганной девчонкой останется лишь быстро рассеивающаяся чёрная дымка. Глаза из стеклянных и отсутствующих вновь стали живыми. Уставшим взглядом он обвел комнату. Мрак кабинета обычно помогал сосредоточиться, но теперь давил. Мужчина встал из кресла. На ходу расстегивая жилет и верхние пуговицы на рубашке, дернул толстый золоченый шнурок. Тяжелые бархатные портьеры разъехались в стороны, пропуская лучи яркого послеполуденного солнца. Распахнув двери, он вышел на широкий балкон с толстой каменной балюстрадой.

Внутри ещё пекло. Сильна чертовка… Он закрыл глаза, в который раз за сегодня заставляя себя сосредоточиться, положил ладонь на грудь. Вскоре сильное, но беспорядочное биение приобрело спокойный ровный ритм, болевые ощущения у сердца прошли. Ноги слегка подрагивали. Он ненавидел слабость, ибо казался себе слишком уязвимым в такие минуты. Но усталость после перехода брала своё. Кроме того, применять силу на расстоянии, материализуя ипостась, когда реальное тело находилось так далеко, всегда отнимало слишком много энергии. А силы хоть и велики, но небезграничны.

Он устал. Сжав пальцами виски, пытался унять головную боль. Слишком устал – голова просто раскалывалась. Он мог очень многое, но вот справляться с откатами силы, так и не научился. Чувство пустоты, усталости такой, что подкашиваются ноги… Мужчина знал, что все это проходящее. Немного времени – и истощённый напряжением организм восстановится, а неприятные ощущения пройдут. Но вот головная боль… Это, да. Хорошо, если к ночи отпустит.

Уперся ладонями в перила и тяжело вздохнул.

Как они нашли ее? Тем более что девчонка уходила за барьер, и даже он, Тарон Волк, не мог чувствовать её? След оборвался в избе у болота и таял с каждой минутой. Мужчина внутренне сжался, вспоминая, как отчаялся тогда. Но каким-то образом девчонка заставила себя вернуться. Неужели и вправду настолько сильна, что может позволить себе гулять за барьер и обратно, когда ей вздумается? Что ж, если это действительно так, на что он искренне надеялся, это только на пользу. Об обратной стороне её силы мужчина старался не думать.

Даже отсюда, с балкона он чувствовал звенящую тишину замка. Она сжалась в углах, гулких безлюдных коридорах, глуша тонкий слух отсутствием звуков … жизни. Как же он тосковал по тем временам, когда все было иначе…

За что мне все это? Он подошёл к низкому резному столику и налил в кубок медового хмеля, настоянного на луговых травах и липовом цвете, очень надеясь на то, что крепкий напиток снимет головную боль.

Корни этого безумия скрыты в тех годах, когда его отец, ещё полный сил князь Олаф сделал непростительно большую глупость. В окрестных лесах всегда водилось много волков, но в определённый период они расплодились так сильно, что очень часто охотники стали не возвращаться домой, а маленьких детей звери утаскивали прямо из колыбели. Потому была установлена новая традиция: ежегодная "волчья охота", когда кровожадное зверье нещадно истреблялось в лесах.