Шёпот

Но потом пришло понимание и осмысление той данности, что была у него в крови с рождения. Приспособившись к жизни и себе, смирившись со своим естеством, он вдруг понял, как силён. Силён настолько, что может позволить себе гораздо большее, чем просто проживать день за днем. Это понимание заглушило боль, притупило тоску – оно поставило цель. Она была предельно ясна, а достижение так желанно, что Тарон невольно метался в нетерпении по своей маленькой пещере. Княжич собирался забрать долг. У того, кто лишил его семьи и обрек на одиночество, слишком долгое, чтобы уместиться в простую человеческую жизнь.

Выйдя к ночи в долину, он все больше забирал к северо–востоку, чувствуя, как плещется отобранная и переваренная этим вороньем сила. Чужая, впитанная, присвоенная, делающая ловчих долгожителями с небывалым по людским меркам ворохом лет за плечами. Он чувствовал следы этих беспринципных охотников, поборников всего тёмного и не угодного Яриле. Кто придумал это идиотский закон? Зачем забирать силу, если она не дана искрой? Иногда тёмное гораздо чище и милосерднее светлого. Возможно, и для тьмы можно было найти применение. Скольким детям не удалось пережить обряд отнятия?

В определённый момент он стал видеть их следы, чувствовать запах, так похожий на тот, что исходил от людей, пришедших тогда в замок. Как он ненавидел эти нотки уверенности, лжи, алчности, страха перед тем, что будет, если тёмная сила иссякнет. Что будет с их властью над непознанным, над суеверными людьми? Что будет тогда с их вырванным из детских душ долголетием?

В ту ночь он побывал в двух деревнях. Уверенно отсеивая простых людей от Ловчих, последним перегрызал горло, в неконтролируемом яростном порыве ломал спины и сеял смерть. Вернувшись под утро, как ветер летал по лесу. Кровожадность вскипела до предела, хотелось ещё и еще. Он никогда не убивал больше, чем мог съесть. Но сегодня особый случай – ведь людей он тоже никогда не убивал.

Проснулся разбитый, весь в крови, почти не чувствуя больного тела. На трясущихся лапах, рыча от ломоты на каждом шагу, Тарон втиснулся в свою пещеру. Упав на бок и тяжело дыша, пытался вызвать в себе ту эйфорию, которая окрыляла его ночью при виде растерзанных Ловчих. Но её не было. Не было того долгожданного облегчения и покоя, которые он надеялся обрести. Боль не отпустила сердце. Утраченное тогда в замке не вернулось и никогда не вернётся.

Он слышал испуганный детский плач, крики женщин. Вспомнил, как захлебывался в чужой крови, как не мог потушить – да и не хотел – свою ярость и кромсал охотников, пытающихся защитить себя приобретенной силой. Они ставили барьеры, вили силовые сети, применяли боль и внушение, но были слишком слабы в своём страхе. А он упивался этим доселе не вкушаемым чувством, ужасом, который сам же и сеял, властью, которую обрёл над ненавистным родом. В желании истребить ловчих в определённый момент, поймал себя на мысли, что так нельзя. Не так должно было все свершиться, но было поздно: повсюду валялись истерзанные его клыками люди, а шерсть свалялась от крови.

И теперь, поняв, что натворил, ужаснулся содеянного. Так ли это было необходимо? Таких ли жертв требовала его месть? Тем более что настоящие виновники не понесли наказания.

Я не убийца, я не зверь. Так не должно быть. И впредь никогда больше не будет.

Трувор и только он должен заплатить свою высокую цену за то, что превратил в пепел его семью. Только он и те, кто был в замке, его ближайшие соратники должны пасть жертвой его мести, его ярости и не проходящей тоски по близким.

Но для этого нужно перестать вести себя как кровожадное животное, обдумать дальнейшие действия и смириться с тем, что нужно обуздать свою ярость, посмотреть со стороны здравомыслия и холодного расчёта. Тарон понял, что ему нужна нора, свой дом, крепость, в которой он бы был в безопасности, от которой бы черпал силы. И для этого нужно было снова вернуться в долину…

Он мягко вошёл в налитую солнцем ниву, мощно и беспощадно раздвигая лапами готовые вот–вот осыпаться колосья. Жнеи, едва завидев его, побросали серпы, и с визгом разбежались, в страхе хватая оставленных у жнивья детей. Мужчины, кто с серпом, кто с вилами побросали работу и сгрудились, ощерившись нехитрым оружием.

Он завыл так, что самому стало неуютно, а пара больших прыжков в сторону храбрецов и красноречивое клацанье зубами стало последней решающей нотой. Мужики, надо отдать им должное, не побежали сразу. Застыв на некоторое время, принялись тихонько пятиться в сторону селения, где уже запыхавшиеся женщины спешно прятались в домах, пытаясь унять заходящихся в плаче детей.

Ему было все равно. Через мгновение после того, как отзвуки его голоса стихли, даже те, у кого в руках были вилы, замерли, как кролики, теряя остатки самообладания. Он улыбнулся злорадно по–волчьи. Ему нравился страх, он чувствовал его каждой порой своего огромного тела. Упивался ужасом в глазах тех, кто, столбенея, смотрел на него не в силах пошевелиться.

Ему приятно было слышать, как от страха стучат их сердца. Показалось даже, что прибавилось сил, что дышать стало легче, а в голове прояснилось. Определённо, чужой страх единственно изысканное из тех наслаждений, которыми его проклятье позволяет пользоваться. Совсем ещё не давно, до решения вернуться в долину, Тарон думал, что все, чем он может наслаждаться – это погоня за едой, азарт охоты и дикое пьянящее ощущение свободы, свистящей в ушах.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.