Возвращение троянцев

– Ты спас Египет, спас мое царство! Дух великого Гора в твоей душе!

Рамзес соскочил со своей повозки, стремглав подлетевшей к повозке Гектора, схватил героя за плечи и встряхнул, будто мальчик, заливаясь смехом.

– Это не я спас твое царство, – глухо проговорил Гектор. – Если уж так, то Ахилл это сделал. И твои воины не дрогнули. Да еще ахейцы очень помогли. Если только они ахейцы…

– Кто? – не понял Рамзес.

– Вы зовете их данайцами. Вон, как им рады твои люди!

В это время воины-шерданы с возгласами ликования обнимались с так неожиданно оказавшими им помощь мореплавателями. Многие бойцы Антассы, бывшие морские разбойники, происходили из народов моря – этруски, тавры, киликийцы, и здесь, в Египте, чувствовали родство с этими пришельцами из далеких земель. Гектор, сумев, наконец вслушаться в бессвязный хор голосов, понял, что приезжие говорят на языке, очень близком к критскому наречию, скорее всего, на одном из его диалектов.

Царь Трои огляделся, ища глазами предводителя. И увидел, как тот, отдав своим людям несколько коротких приказаний, сам направился прямо к нему. Не доходя двадцати-двадцати пяти шагов, он остановился, вертикально воткнул в землю свой меч, который так и не успел вложить в ножны, затем, расстегнув ремешок шлема, снял его. Лицо, совсем юное, окруженное густым облаком темно-каштановых волос, было обветрено и покрыто густым загаром. Карие глаза смотрели прямо, спокойно. Юноша очень походил на Ахилла, но это уже не поразило Гектора. Он знал теперь, кого видит перед собой, и не удивился словам, которые молодой воин произнес, оказавшись перед ним.

– Здравствуй, царь Гектор! – он говорил, может быть, чуть поспешно, но твердо. – Я Неоптолем, царь Эпира, сын великого Ахилла. Это я убил пять лет назад твоего отца, царя Приама.

– Я знаю, – сказал Гектор, так же твердо отвечая на прямой взгляд юноши. И ничего не сказал больше.

– Это был самый страшный и самый отвратительный поступок за всю мою жизнь, – продолжал Неоптолем, переведя дыхание. – Он был совершен в затмении, но это меня не оправдывает. Этому никогда не будет искупления. Ты вправе желать моей смерти. Но сперва выслушай меня.

Гектор так же молча, со все возрастающим изумлением смотрел на юношу, и тот, не прерываясь, заговорил дальше:

– В ту ночь, когда пала Троя, я захватил как боевую добычу твоих жену и сына. Я увез их в Эпир. Еще в дороге мне хотелось овладеть Андромахой, однако я понял, что не хочу и не могу причинить ей зло… Я полюбил ее, Гектор. Многие данайские цари грозили мне войной, но я решил на ней жениться и сделать Астианакса своим наследником. Она согласилась, поняв, что иначе ее сын погибнет. В день сочетания, прямо в храме, у алтаря, спартанцы чуть не убили меня. Я выжил чудом. А выздоровев, понял, что не могу по-настоящему стать мужем Андромахи, потому что она не любит меня! Она продолжала любить тебя, хотя какое-то время верила в твою смерть. Я так и не прикоснулся к ней, клянусь в этом всеми богами, памятью моего отца, который был тебе другом – я узнал это уже после… после гибели Трои. Царица Микен Электра рассказала нам, что ты, возможно, жив, что принял участие в эфиопском восстании. И я поехал искать тебя и потратил год, чтобы найти.

– Зачем?! – воскликнул Гектор, уже не скрывая изумления.

– Затем, чтобы сказать: твоя жена ждет тебя! Можешь поехать за нею в любое время. – Она чиста перед тобой – к ней не прикоснулся ни один другой мужчина.

Горячий комок вдруг встал у Гектора в горле. Снова стало звенеть в ушах, и герой удивился, что так твердо держится на ногах.

– Ты ненавидишь меня? – тихо спросил он.

– За что?! – теперь изумление было во взгляде и в голосе Неоптолема.

– За то, что я остался жив. Тогда, в Трое, и теперь здесь.

Юноша вдруг странно, беспомощно улыбнулся.

– Это была самая большая боль. Когда мне сказали, когда я понял, что не имею права… Но я и прежде не имел права, просто пытался себя обмануть! За этот год странствий я понял, что хочу тебя найти. И радуюсь, что нашел. Потому что не могу видеть Андромаху несчастной!

На миг он опустил голову, потом опять посмотрел в глаза Гектору.

– Если хочешь, отомсти мне за смерть отца. Я не посмею поднять на тебя оружие.

Гектор вдруг рассмеялся и тут же закашлялся – во рту еще было полно песка и крови. Он с трудом перевел дыхание:

– Даже если бы мне пришла в голову эта безумная мысль – после того как ты помог нам в сражении, сохранив, по крайней мере, половину жизней всех этих воинов и, возможно, мою… После того как ты еще раньше спас моих жену и сына – ведь ты спас их, это несомненно. Во всяком случае, Астианакса ахейцы точно убили бы! И даже если бы после этого мне пришло в голову тебе мстить, я бы все равно не смог этого сделать. И царь Приам не обрадовался бы этому. Ты – мой племянник, ты – его родной внук, Неоптолем.

В первое мгновение юноша, казалось, не уловил смысла этих слов. Он пожал плечами, как человек, уверенный, что чего-то не понял, и смущенный своей непонятливостью. Но тут же до него дошло, что слова Гектора могли означать только то, что они действительно означали. Лицо Неоптолема мгновенно залила краска и тут же, как по волшебству, отхлынула.

– Как ты сказал? – спросил он тихо.

Гектор вспомнил, что было с Ахиллом, когда Нестор раскрыл правду о его рождении. Для Неоптолема это мгновение станет, пожалуй, пострашнее…

– Я понимаю, мои слова звучат невероятно, – твердо проговорил царь Трои, – но только это так. Твой отец не был сыном царя Пелея. Когда-то Пелей подобрал его колыбель, унесенную в море. Это было у берегов Троады. Царь Фтии объявил найденыша своим сыном, и из-за этого великий Ахилл двенадцать лет воевал со своими братьями! Уже после гибели Трои открылась правда: твой отец – родной сын Приама и Гекубы, мой брат.

– Кто… – Неоптолем задохнулся, и его голос сорвался на хрип. – Кто такое сказал?!

– Нестор, друг Пелея. Он знал всю правду. А еще раньше Парис, который был изначально повинен в войне и во всех наших бедах, умирая, признался, что он на самом деле не царевич, а самозванец. Не Париса, а Ахилла родила тридцать один год назад царица Гекуба. Как и было предсказано, он стал самым могучим, самым знаменитым и самым бесстрашным из ее сыновей.

– Зевс-громовержец! Я не верю, я не могу… – в эти мгновения на Неоптолема страшно было смотреть. – Вижу, что ты не лжешь, Гектор, но лучше бы ты лгал! Можешь поклясться?

– Клянусь памятью отца, жизнью моей матери, душами жены и сына! – спокойно произнес Гектор. – Клянусь моим мечом, на котором еще не высохла кровь врагов, и всей моей жизнью.

Когда Гектор произнес слова клятвы, юноша пошатнулся.

– Если это так… если так, то я проклят навеки! Я не просто убил семидесятилетнего старика, я убил своего деда!

– Но ты же этого не знал, – напомнил Гектор.

– Да, не знал, но это ничего не исправляет! – пылко воскликнул Неоптолем, и тут же ахнул, пораженный новой мыслью: – А мой отец?! Ты говоришь, правда открылась уже после падения Трои. Значит, он умер, так и не узнав, кто он?!

Юноша проговорил это едва ли не с еще большим отчаянием, и Гектор понял, с какой силой он любит Ахилла, которого никогда не видел и не знал. Решившись, царь Трои шагнул вперед и опустил руку на плечо племянника.

– Неоптолем! Да… Твой отец умер, не узнав правды, но он не совсем умер, то есть не навсегда. Его оживило одно удивительное средство, которое знает народ амазонок. Именно он спас меня из-под развалин «зала титанов» в павшей Трое. Он совершил потом еще много подвигов. И эту битву, по сути, тоже выиграл Ахилл!

– Он жив? – выдохнул юноша. – Он здесь?!

– Да. Но он получил в битве очень тяжелые раны, и, возможно, его жизнь еще в опасности. Сейчас я отведу тебя к нему.

– Не надо. Я уже здесь, и нет никакой опасности, Гектор.

Ахилл стоял немного позади колесницы Гектора, левой рукой опираясь на плечо Пентесилеи. Он был без доспехов, в окровавленной и грязной набедренной повязке. Правое плечо скрывал лубок, рука была подвязана к шее, наискосок через грудь тянулись ленты бинтов с проступающими на них пятнами крови. Лицо героя было желтее пергамента – лишь сила воли, да еще снадобья египетских лекарей помогали ему держаться на ногах.