Огненный лис

— Зачем? — Куря все ещё не восстановил до конца способность соображать.

— Приперся прямо в салон, да ещё икону с собой притащил: дескать, то да се, вещица есть старинная, дорогая, дайте цену… кстати, денег запросил будьте нате! А там у меня, сам знаешь, Гарпуша сидит. Оценил, прикинул. Наобещал с три короба. В общем, застолбил тему, как положено. И сразу мне сообщил. Я — туда, взглянул на «дерево». По писанию, вроде, она.

От избытка чувств на голове у Курьева даже зашевелились волосы. Значит, все-таки не бред сивой кобылы… Значит, все, о чем говорил перед смертью Спиригайло — правда? И отец Виктора не соврал? Икона существует?

— Существует, — будто прочитал его мысли гость. — Да ещё как!

Шурэн придвинулся ближе и горячо зашептал прямо в ухо Тимуру:

— Я сам видел, понимаешь? Сам, своими глазами! И никто больше. Ни Круг этот легавый, ни Бойко твой… Пусть они все за Циркачом гоняются, сколько угодно! А про икону незачем им знать. Мы её сами возьмем. Знаешь, сколько такая стоит? Тысяч двести пятьдесят. Долларов! А может, и больше… Слушай, я её нашел, так? А ты — спихнешь. Я знаю, у тебя нужные связи есть, каналы за границу. Ведь есть связи, а?

— Есть, — кивнул Тимур, глядя на перекошенное алчностью лицо Шурэна.

«Господи, какой же он лох, — подумал Курьев. — Если бы только это „авторитет“ районного масштаба мог догадываться… нет, даже просто предположить, сколько эта икона стоит! Сколько крови на ней, сколько судеб загублено…»

— Ну? — Ждал Шурэн. — Чего думаешь-то?

— А Гарпуша?

— Что — Гарпуша?

— Он ведь тоже видел.

— Этот не при делах, — отмахнулся Шурэн. — Ему все равно — икона, подсвечник, или там что еще…

— Но в ценах на антиквариат он, все-таки, наверное, разбирается? Хоть немного?

— Его дело — свинячье, — отрезал Шурэн. — Он на место свое поставлен, чтобы мне сообщать обо всем интересном, а дальше сидеть, и помалкивать в тряпочку. С Кругом он контактов не имеет, с другими тоже. Так что…

— Как табаш дербанить-то будем?

— Пятьдесят на пятьдесят! — Твердо и сразу ответил Шурэн. — Икону-то все-таки я нашел.

— Согласен, — не стал торговаться Тимур и решительно потянулся за брюками:

— Прямо сейчас поедем.

… Спустя всего три дня на небе вновь весело заулыбалось солнышко, однако в самом конце улицы Багуна, в доме Лагно, безраздельно властвовал тяжелый, холодный полумрак.

Казалось его не способны были рассеять даже люстры, включенные на полную мощность, потому что не глазами, а душой этот полумрак воспринимали печальные люди, молча собравшиеся во дворе. Родственники, друзья, близкие соседи и просто знакомые — в основном, пожилые, в очках и с палочками, одетые старомодно и просто.

Мимо прошмыгнул местный батюшка, возле ворот по-сиротски притулился жиденький, запыленный оркестрик. В доме, на стульях — гроб, крышка откинута. Люди прощаются, один за другим: духота, теснота, запах ладана…

Все замечают, что лицо покойного изменилось. Какое-то восковое стало лицо, не естественное. Чужое лицо.

Чужого хоронить легче.

А вот на траурной фотографии покойный молод. Задорный взгляд, лукавая улыбка.

Тем временем, люди идут и идут. Кто чмокнет в лоб, кто рукой прикоснется…

Хоронят Лагно.

— Умер, Царствие ему небесное…

— Какой это Лагно?

— Да бывший зампред.

— Говорят, зарезали?

— Не знаю.

Возле гроба тихонько плачет вдова, Ольга ивановна. Утирает слезы мятым носовым платочком и все приговаривает, приговаривает:

— Убили деда, убили… убили родненького.

— Ну что ты, Ольга, — пытается успокаивать кто-то из родственников. Назад не вернешь, зачем так-то уж… Ведь авария.

— Убили… — не унималась вдова, раскачиваясь и комкая в руке платок. Убили деда. Он же в Кременчуг ехал… цены-то не дали.

Виктор молча стоял в прихожей, обтирая выбеленную известью стену хаты. Пиджак весь испачкал… да, плевать на пиджак! Рядом переминались с ноги на ногу приятели — Муля Папич и Данила.

— Пойду, гляну? — Не то спросил, не то предложил кто-то из них. — Может, пора уже на кладбище ехать?

Виктор не ответил. Он думал.

Знакомые инспектора ГИБДД отвечали на вопросы неохотно. В общих чертах, их описания дорожно-транспортного происшествия сводились к тому, что покойный, пересекая на своей «Победе» развилку, не заметил из-за попутной машины несущийся слева «Камаз». Затормозить он уже не успел, удар пришелся в водительскую дверь — и Лагно убило сразу. В сущности, сам виноват…

— Убили, — все так же шептала Ольга Ивановна. — Убили деда. Бедный, бедный… из-за Божьей Матери убили…

— Что? — Сначала Виктор подумал, что вдова просто заговаривается от горя. — О чем вы?

— Икону дед вез в Кременчуг…

— Какую икону? Зачем?

— Здесь цену не дали. А дед корову хотел…

— Ой, не слушай её, — все тот же родственник оттеснил Виктора от Ольги Ивановны. — Не в себе она, сам не видишь?

— А ведь и впрямь, иконы-то в доме нет…

На всякий случай Виктор прошел по всем комнатам, посмотрел в кладовой, заглянул под кровать. Нет иконы. Исчезла. Неужели, эта та самая Божья Матерь, о которой знал Паша Ройтман? Рисунок в тетради, смерть капитана, теперь вот — Лагно…

Вернувшись с острова, Виктор опять звонил Дарье, пытался выяснить хоть какие-нибудь подробности. Но та отвечала смутно: дескать, сама толком не поняла ничего, не до этого было. Какая-то икона, золото… чушь, одним словом. Якобы, кто-то из родственников… Письмена, которые указывают на место захоронения древних сокровищ…

Отчего же их не нашли до сих пор? Не смоги прочесть? Не смогли понять?

Виктор вновь огляделся и вспомнил: фотографии на стене, в спальной. Последний раз дядька упоминал одну фамилию…

— Кем доводились нам Курьевы?

— Иван, что ли? — Ответил кто-то из стариков. — Вон там он, в углу, на снимке. Никону родня, по материнской линии. Значит, и нам не чужой.

— А где он сейчас? — Виктор еле сдержался. С фотографии на него глядел капитан Курьев, неотличимый от своего изображения на партийном билете.

— Когда Днепр перекрывали — без вести пропал, — сообщил тот же голос. Артиллеристом он служил. В офицерском чине. Их полк население эвакуировал, а из какого-то села, из Черноморовки, кажется, людей тогда вывезти не успели. А вода уже пошла. Говорят, Иван, и с ним человек десять, на машине — туда. Все вернулись после, а он нет. Поискали, конечно, а что толку? Жена порыдала, помыкалась, собрала пожитки — и уехала.

— Куда? Не в Питер, случайно?

— Да кто ж её знает? — Удивился родственник. — Может, и в Питер. В Россию — это точно, но вестей от неё никаких.

Виктор вышел на улицу, следом за ним потянулись остальные. Вынесли из хаты гроб, втянули в грузовик…

— Я вчера с командиром взвода «гаишников» разговаривал. Как ты просил, — к Виктору придвинулся Муля Папич. Присел на крыльцо, прикурил сигарету.

— Ну, и что?

— Интерсно. Водитель «Камаза» в тот день не выезжал никуда.

— Как это?

— Божится, что грузовик ночью угнали, прямо со двора.

— Проверяли?

— Вроде, не врет.

— М-нда…

— И ещё одно. Знаешь, почему менты наши так быстро насчет виновности твоего дядьки определились?

— Нет, — покачал головой Виктор.

— В кармане пиджака у него «дурь» нашли. Посчитали, что обкурился.

— Туфта! — Вскинулся Виктор. — Вот же… мать их всех! Да дядя Никон вообще про эту гадость уже глубоким стариком узнал. Да и то, из телевизора!

— Само собой, — ответил Муля. — Но только вот, держи. Это упаковка от той самой «травки», которая была у Лагно обнаружена… Только не спрашивай, откуда она у меня!

Виктор взял в руки распотрошенный бумажный пакетик, перетянутый желтой резинкой.

— Откуда?

Муля вздохнул, помялся, но потом все-таки ответил:

— От эксперта, которому поручили по наркоте заключение делать. За ним должок один давний, вот он грехи и замаливает.

— Спасибо.

«Травка» была, несомненно, Гарпушина. Значит, и Куря, и этот чертов Шурэн… так, все!