Огненный лис

— Вот, закончили, вроде. Угомонились.

Антон Эдуардович понимающе осклабился:

— Тяжелое у тебя задание… Вредное для здоровья.

— Ничего. Пусть порезвится, недолго осталось!

Но собеседник опять заговорил серьезно:

— Потом перепишешь мне копию?

— Если получится. Сейчас все нервные стали, подозрительные — и сам Булыжник, и Валерий Николаевич. А я зазря рисковать не хочу, — честно признался Курьев.

— Тоже, в общем, верно. Значит, нервничают, говоришь?

— Да. И очень заметно.

— Чувствуют золотишко… Подожди еще, скоро этот «авторитет» расписной с господином Болотовым друг дружке в горло вцепятся!

— Послушайте… — Куря с холодной ненавистью посмотрел на окно Дашиной квартиры. — А почему нельзя просто взять эту парочку? Прямо сейчас? Жилы по одной вытянуть, пока не заговорят!

— Рано. Толку никакого не будет, я же обьяснял.

— Думаете, не расколется? — Упрямствовал Куря. — Да вы мне только его отдайте…

— Рано, — жестко повторил Антон Эдуардович. — Рано!

Потом улыбнулся одними губами:

— Подожди. Ты свое с него получишь. Сполна!

Хлопнула дверца, и Курьев снова остался один в машине.

«Даша?» — Ожили наушники.

«Что, милый?»

Голос Рогова звучал тихо, на самой грани чувствительности радиомикрофонов:

«Даша, я люблю тебя… Честное слово…»

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

Глава 1

— Тимурчик, ты уезжаешь куда-то?

— Да, мама…

В просторной, обставленной новой финской мебелью комнате сына царил беспорядок. Несколько костюмов были за ненадобностью разбросаны по креслам и дивану, на полу громоздилась какая-то обувь.

Вперемешку с видеокассетами лежало белье — свежее, заботлитво отутюженное материнской рукой, и грязное, требующее стирки.

Экран японского телевизора мерцая выплевывал из себя очередную порцию идиотской рекламы.

— «Орбит» с крылышками в одном флаконе!

— Что, сынок? Что?

— Нет, это я про себя, мама.

Пожилая, седая женщина замерла в дверях комнаты:

— Ты надолго, сынок?

— Не знаю! Нет… Дня на два, наверное.

Курьев в сердцах отшвырнул на кровать полураскрытую дорожную сумку и заметался:

— Ну, где же он? Ч-черт!

— Кто? — Засуетилась мать.

— Да радиотелефон этот чертов!

— Сынок, я его в секретер убрала… А то ведь, вещь дорогая, а валяется где попало.

— Мама! — Раздраженно произнес Курьев. — Сколько раз я тебя просил: не трогай… Не трогай ничего из моих вещей!

— Не буду, сынок, не буду…

Но Тимур уже не слышал её. Пробежавшись пальцами по кнопкам, он нетерпеливо дожидался длинных гудков.

— Мн-да? — Отозвался телефон голосом уверенного в себе мужчины.

— Валерий Николаевич? Это я.

— Слушаю.

— Вы меня узнали? Можете отвечать?

— Разумеется. Говори.

— Я хочу уточнить… — Курьев прошел мимо матери в коридор и даже прикрыл ладонью трубку:

— Налегке поедем? Или как?

— Никаких «или как»! — Отчеканил Болотов. — Понял?

Оба понимали, что имеется в виду: последнее время Курьев почти не расставался с пистолетом, привык к нему, и теперь без оружия чувствовал себя полуголым. Но на этот раз, видимо, придется оставить «ствол» дома тон шефа служил лишним тому подтверждением.

— Понял, Валерий Николаевич! Извините.

— Запомни, мы — друзья, свои в доску. Никакого рыка, никаких предьяв и наездов, все чтобы чинно-благородно, с улыбочкой…

— Постараюсь.

— Надеюсь, собрался уже?

— Сейчас выхожу. Минут через пять.

— И ещё одно… — сделал паузу Болотов. — Без глупостей!

— Хорошо. Конечно.

— Не опаздывай. Ладно, увидимся.

— Да, до встречи… козел старый!

Последние слова Тимур Курьев добавил, разумеется, уже отключив радиотелефон. Он повертел трубку в руках, потом отложил в сторону:

— Мама?

— Что, сынок?

— Если кто по этой штуке звонить будет — ты не отвечай. И двери никому открывать не надо, ладно? Сейчас время такое пошло, неспокойное. Да и вообще…

— Хорошо, сынок. Хорошо.

Женщина с боязливым уважением дотронулась до «нокии»:

— Может, выключишь его пока?

— Нет, нельзя. Не стоит. У меня тут определитель номеров с памятью, вернусь — узнаю, кто звонил.

Только сейчас он заметил, что мать потихоньку всхлипывает:

— Ну зачем ты? Зачем? Я же не надолго, не на край света… Так, по работе! В командировку.

— Будь поосторожнее, сынок.

— Ой, о чем ты! — Спрятал глаза Курьев. — Я туда и обратно, только бумажки всякие в Москву отвезу — и все…

— Тимурчик, ты только из поезда на станциях не выходи, а то отстанешь еще! И воду в вагоне не пей, в ней одни микробы.

— Мам-ма! — Застонал Курьев.

— Деньги припрячь хорошенько. Если спать ляжешь, сунь их под подушку, так надежнее. Из-под подушки не упрут!

— Не беспокойся, мама. Я уже давно не маленький.

— Для матери ты всегда маленький… На, вот!

— Что это? — Курьев взвесил на руке плотно упакованный в целлофан сверток.

— Тут тебе покушать, в дорогу.

— Ну, зачем… — смутился сын.

— Денежек-то хватит, Тимурчик?

— Хватит! Я командировочные получил, да ещё кое-что директор выписал. Под отчет, на непредвиденные расходы.

— Видать, хороший человек? Заботливый.

— Нормальный, — поморщился сын. — Обыкновенный мужик… Просто так положено.

Курьев сделал вид, что целиком занят дорожной сумкой.

Мать была единственным по-настоящему близким и дорогим Тимуру человеком. Необходимость лгать ей сильно угнетала, но что поделаешь? Больное сердце, неврозы… Да и вообще!

Ну как обьяснишь матери, что сын её вовсе не работник отдела сбыта фабрики, к примеру, «Красный лапоть» — а совсем наоборот? Что Тимур, вобще-то, людей убивает? Грабит их, калечит?

Что он — обыкновенный бандит средней руки, а уродливый шрам заработал не в стенах инструментального цеха, в вечернюю смену, а на улице, в темной подворотне. И что в «производственной травме» повинна вовсе не вылетевшая из патрона токарного станка заготовка, а стальной клинок ограбленной жертвы…

— Осторожнее, сынок, ладно?

— Хорошо, мама. Постараюсь!

Тимур торопливо, на ходу чмокнул мать в подставленную щеку и выбежал из квартиры…

Если, скажем, себя не жалеть, и обвеситься с ног до головы тяжеленными, набитыми до отказа хозяйственными сумками — а затем хорошенько оттолкнуться задницей от захлопнувшихся дверей трамвая номер двадцать пять, следующего не туда, а обратно… Если проделать над собой такое, то сразу же, как на крыльях, перелетаешь Лиговку и вливаешься в пеструю вереницу бредущих вдоль набережной Обводного канала граждан.

Некоторые из прохожих курят сигареты и папиросы. Но окурков в воду не бросают. Впрочем, даже если и захотелось бы им проделать подобное безобразие — никак! Отгорожен канал от людей широкой, выщербленной полосой асфальта, по которой нескончаемым и неустанным потоком течет в одном направлении с пешеходами городской транспорт.

Омерзительное зрелище…

Часть путников непременно сходит с дистанции у автобусного вокзала. Они торопливым ручейком вливаются в серое и невыразительное здание, а оставшимся приходится одолевать Новокаменный мост.

Впрочем, большинство пешеходов этого моста просто не замечает, с ходу ныряя под путепровод и поднимаясь чуть вправо, наискосок — в своеобразный, регламентированный, замкнутый мир вагонной части, обслуживающей Московское направление железной дороги.

Огромная территория, расчерченная паутиной стальных путей, вереницы пассажирских составов, административные здания в два ряда и скамеечки между ними…

Cкамеечки белые, пластиковые, удобные — демонтированные со старых электричек. Но примечательны они вовсе не внешним видом, а тем, что в хорошую погоду на них и возле них собирается служивый железнодорожный люд.

В основном, это проводники пассажирских вагонов. Изредка мелькнет бригадир поезда, ещё реже — начальник рангом повыше. Неподалеку покуривают обычно грузчики, кладовщики, уборщики, слесаря, электрики. Отдельной стайкой жмется персонал бухгалтерии…