Огненный лис

— Но, но! — Встрепенулся милиционер. — Смотри мне…

— А что?

— Я робу тебе какую-нибудь куплю. Пожрать, покурить… Завтра получишь.

— Спасибо, — сглотнул слюну Виктор.

— Куда же его теперь-то, Петрович? — Сержант взял в руки «сопроводиловку». — В таком прикиде к жуликам не пихнешь…

— Сажай в седьмую, к полковнику.

Сержант кивнул и легонько подтолкнул Рогова в направлении больших, окованных металлом дверей, уводящих куда-то внутрь этой маленькой местной тюрьмы:

— Пошли.

Обреченно щелкнули электрические замки, заскрипели петли…

Тесная, вонючая камера. Всего освещения — тусклая лампочка над входом. Ни единого, пусть даже наглухо задраенного окошка, лишь мертвый, сводящий с ума искусственный свет не гаснет ни днем, ни ночью.

Шершавые стены. Почти все пространство пола занимает деревянный, местами уже подгнивший настил — нары. Тут же в углу металлическая раковина умывальника и «параша».

— Сколь надо мало человеку места, чтобы жить… — нараспев, словно монолог из Шекспира продекламировал расположившийся на нарах мужчина лет пятидесяти. По всему чувствовалось, что сидеть в одиночестве ему поднадоело. — Прошу! Все же, это самая лучшая камера из здешних.

— А сколько всего? — безразлично спросил Рогов.

— Восемь… Здравствуйте, молодой человек!

— Добрый вечер, — спохватился вновь прибывший.

Мужчина усмехнулся и достал откуда-то из сапога наручные часы:

— Действительно — вечер… — подтвердил он. — Проходи, не стесняйся!

Виктор снял форменные ботинки и тоже залез на нары.

В камере было настолько сыро и душно, что буквально через пару минут он по совету старожила скинул с себя и все остальное, оказавшись только в трусах и майке.

— Ну-с, давайте знакомиться. Или как?

— Конечно, — кивнул новичок.

— Валерий Николаевич Болотов. И попрошу при произнесении моей фамилии делать ударение правильно — на первом слоге.

— Договорились! — От чепорности сокамерника Рогов даже немного повеселел, и представился в свою очередь.

— Виктор, судя по обмундированию вы ведь — офицер? — блеснул смекалкой Болотов.

— Да. Лейтенант… Командир отдельного ремонтного взвода.

— Ну, что же, отлично. Нашего полку прибыло.

— Как, и вы тоже?

— Разумеется. Военный врач, полковник медицинской службы. Между прочим, начальник Белгородского госпиталя!

— Вот это да! — Изумился Рогов. — Дела-а… А извините, товарищ полковник, вас-то за что?

— О-о! — Поднял вверх палец Болотов. — Это такой сюжет… Прямо, детективный роман. А если проще — обвинили в получении взятки. Кстати… Оставьте, ради Бога, всякие официальные обращения. Мы здесь, милейший, вроде как в подполье находимся, ясно? Зовите меня просто, по имени-отчеству.

— Понятно, — кивнул Рогов. — Простите… Простите, а вы действительно взятки брали?

— Ну, вы наглец, милейший! — Рассмеялся Валерий Николаевич. — Такие вопросы задавать не принято.

— Извините.

— Ерунда… Ну скажите, кто в наши дни не берет? А?

Рогов смущенно пожал плечами и полковник посмотрел на него с нескрываемой завистью:

— Да, понимаю… Вы ещё так молоды, откуда вам знать!

Помолчали. Потом Болотов вздохнул:

— Мне прокурор, паскуда, восемь лет с конфискацией запросил. Имущество все описали… Жена в чем была, в том и ушла жить к соседям.

— Вас уже осудили?

— Нет. Конечно же, нет! Вернули дело на доследование. Шестой месяц по этапам мотаюсь — то в Благовещенск, в СИЗО, то опять сюда. Возят, возят — а посадить не могут. Обвинение-то голословное, доказательств нет. Но бороться с ними я устал — ужасно! Наверное, старость. Порою так хочется опустить руки, согласиться на все…

— Понимаю, — кивнул Виктор. — Мне вот тоже так.

— Ну-ка! Расскажи, за что и сколько тебе обломилось от нашего народного? Самого гуманного в мире?

Примерно в течение часа Рогов во всех подробностях излагал свою историю. При этом в ходе повествования виноватыми оказывались буквально все, кроме него самого.

— Ясно, — вздохнул полковник, когда рассказчик умолк. — Кругом сплошное свинство. Судьи — упыри, прокуроры — гниды, а уж следаки… Кстати, кто твое дело вел?

— Майор Бичкаускас. Я же назвал, вроде?

— Ах, да. Припоминаю… Редкостная скотина!

— Знаете его?

— Кто же не знает… Прибыл из Вильнюса год назад, и уже семь офицеров посадил. Впрочем, если с тобою — уже восемь получается.

У Виктора защемило сердце:

— Видели из них кого-нибудь?

— Да почти всех, милок. Почти всех. Кто ещё в СИЗО пока, кого уже на зону этапировали…

Резанув по нервам противным визгом, сдвинулся покрытый множеством слоев краски засов. Чуть пониже середины двери, под смотровым глазком открылось окошко-«раздача».

Заглянувший внутрь милиционер произнес:

— Ужин. Болотов, получите.

— Я не один, — напомнил полковник.

— Ну что вы, Валерий Николаевич, — замахал руками Виктор. — Не надо, мне есть совершенно не хочется.

— Не выдумывай! Это тебе не воля. Когда жрать потянет — в магазин не сбегаешь.

Он вновь обернулся к «раздаче»:

— Пожалуйста, разберитесь. Нужна ещё одна порция. Для новичка.

За дверью послышалась какая-то возня, звон посуды. И вскоре Рогов тоже получил еду: картофельное пюре и кусок жареной рыбы в алюминиевой миске. Хлеб, чай…

Прежде чем приняться за ужин, полковник внимательно осмотрел посуду. Пояснил:

— Здесь хоть и не зона, но все же… Поглядывай, чтобы ни на ложке, ни на шлемке дырки просверленной не оказалось.

— Почему?

— Просверленная посуда для «обиженных».

— Для кого? — Поднял брови Рогов.

— Ну, для пидоров, — пояснил бывший полковник медицинской службы. Возьмешь её, и по воровским понятиям сам заменехаешься.

— Ничего не понимаю.

Болотов поморщился:

— Ладно, потом… В общем, нельзя из посуды, предназначенной для педерастов кушать. Если, не дай Бог, такое случится и другие зэки об этом узнают — хорошо, если просто отвернутся от тебя, как от прокаженного.

Посуда оказалась «нормальной».

Пока Рогов устраивал на нарах импровизированный стол, для чего оказалось вполне достаточно расстелить газету, Валерий Николаевич взял от изголовья свою холщовую торбу. Порывшись, он извлек наружу кое-что из сьестных припасов: сырокопченую колбасу, домашние блинчики, огурцы в целофановой упаковке.

— Передача, — пояснил Болотов. — Жена через день носит, когда я здесь… Некоторые из местных деятелей деньжат подкинули — грехи замаливают. Боятся, как бы я лишнего говорить не начал.

Он сделал многозначительную паузу, но заметив в глазах собеседника только недоумение, вздохнул:

— Эх, молодой человек! Поживешь с мое — поймешь, на чем мир стоит. Но это потом будет, там, на воле… А пока, — Болотов подхватил двумя пальцами влажный, крепенький огурчик. — Пока, Виктор, давайте будем кушать, и меня слушать. А то вижу, в арестантских законах ты совсем зеленый. Всего, правда, и сам не знаю, но…

Беседа затянулась — впрочем, о том, что во дворе уже воцарилась сплошная темень, сокамерники могли узнать лишь по предусмотрительно спрятанным часам полковника.

Многое узнал в ту ночь Виктор о неведомой ему дотоле «тюремной» жизни. Что-то пугало, настораживало…

Но вместе с тем что-то непостижимым образом манило Рогова навстречу судьбе.