Страница 2 из 14
А прятаться нет смысла, так как еще больше возникнет подозрение. Поэтому нужно открыть ворота. Я думаю, что люди мне поверят, и сохраним все окружающее от погрома.
Вскоре толпа была запущена на Кремлевскую площадь. Количество людей все росло и росло, а вместе с тем и напряжение, которое могло неожиданно разрядиться в погром.
Нужно было действовать решительно и смело, чтобы предотвратить наступающий бунт.
Борис Годунов торопливо перекрестился на образа и шагнул на крыльцо.
Толпа на некоторое время притихла, а затем взорвалась возмущением:
– Сами убили царя!
– Они убили!
– Если бы не были виноваты, то не стали бы запирать ворота!
– Это вы, бояре, убили царя!
Годунов перекрестился троекратно, поклонился во все стороны народу и крикнул в толпу:
– Клянусь перед Богом, что никто не повинен в смерти нашего царя! Его неожиданно постиг удар, он умер своей смертью!
Толпа притихла. Но вот кто-то с сомнением выкрикнул:
– Может и вправду они тут ни при чем! Говорят, царь последнее время сильно болел!
– А может и вправду, сам помер?!
Какой-то мужичонка тонким голоском закричал:
– Хотим царем Дмитрия!
Люди как будто этого и ждали, вся площадь взорвалась криками. Огромное количество людей задвигалось, разразилось ревом:
– Хотим царем Федора! По праву он наследник престола.
Спор разгорался все яростнее, кое-где в толпе начались потасовки.
Борис Годунов поднял обе руки вверх, призывая горожан к спокойствию.
Площадь притихла. Кто-то, еще не успокоившись, прокричал:
– Не посадите на трон Федора, сами посадим!
– Мы передадим ваши пожелания Земскому собору во главе с митрополитом. Он будет решать, кому быть царем! – ответил Годунов. Наложил на себя крест и, обращаясь к народу, сказал:
– Как повелит Господь, так и будет!
2
Царевич Федор Иванович находился на колокольне Ивана Великого. Он любил это место, где он мог находиться долгое время наедине и думать о Божественном бытие всего мира, об ангелах и святых. Здесь он часами мог молиться за здравие своего отца, жены и всех близких. Федор с трепетом встречал рассветы и закаты солнца, не забывая при этом прочитать молитву «Отче наш».
Особенно ему нравился колокольный звон. Когда он слышал мелодичный перезвон, ему казалось, что душа его стремится вверх и летает вместе с ангелами, и в это время ему всегда хотелось петь божественные молитвы. За это отец Иван Грозный прозвал его звонарем. Его даже не смущало, когда он слышал перешептывание дворян и бояр:
– Блаженный! Не в себе царевич-то!
Федор милостиво улыбался, глядя на приближенных отца, думая про себя: «Моя душа принадлежит богу! А ваши души погрязли в ненависти друг к другу из-за власти и денег. За мое блаженство Господь меня не оставит в беде и возблагодарит».
В этот раз царевич Федор только-только отчитал молитву «Отче наш» и хотел заняться колокольным звоном, как до него донесся небывалый шум на Кремлевской площади. Федор перегнулся через перила и посмотрел вниз. Увидев огромную толпу людей, произнес вслух:
– Что бы это значило? Может, беда какая случилась?!
В это время на площадку поднялся запыхавшийся дядя царевича Никита Романович Захарьин-Юрьев, а за ним его шурин Борис Годунов, и почти вместе выкрикнули:
– Беда! Беда, Федор Иванович!
Федор всплеснул руками и недовольно спросил:
– Что же это за беда такая, которая не дает мне молиться Богу?
– Батюшка твой неожиданно скончался! – выкрикнул Годунов.
Царевич на какое-то время даже остолбенел, затем повалился на колени, протянул руки к небу, взмолился:
– Господи, за что же ты мне даешь такие испытания?! Чем я тебе не угодил: или мало молился, или разгневал чем, или так тебе угодно?! Тогда прими душу грешного моего батюшки!
Пока царевич молился, в душе Бориса Годунова все кипело, он мысленно произнес: «Вот блаженный звонарь! Сейчас будет молиться до тех пор, пока все молитвы не перечитает! А там, у тела отца, его уже ожидают приближенные бояре, для того чтобы митрополит Дионисий зачитал перед всеми завещание».
Сейчас Годунова, прежде всего, интересовал важный для него вопрос: кто же теперь будет управлять государством? Ведь преемников было немало. Это, прежде всего, Нагие, Романовы и Шуйские, и вполне может быть, что государь завещал свой трон одному из них, а не своему сыну. Хотя предварительно уже было известно, что наследником станет царевич Федор Иванович, муж его сестры Ирины Федоровны. Но от Грозного можно было всего ожидать, потому что царь в своих решениях был очень изменчив.
Наконец Федор встал с колен и, грузно шагая, стал спускаться по лестнице. Несмотря на то, что ему было еще двадцать семь лет, он был полноват, с кротким, добрым, почти всегда улыбающимся лицом, ястребиным носом и прослыл среди бояр и придворных блаженным, так как любил молиться, часто посещал монастыри.
В палате, где уже лежал покойный Иван Васильевич, прибранный придворными по чину, как полагается быть царской особе, горели зажженные свечи, сильно пахло ладаном, священнослужители читали молитвы. Федор заплакал навзрыд. Он нетвердой походкой подошел к отцу, упал перед ним на колени, долго молился, затем встал, поцеловал его в лоб и направился в кабинет отца, за ним последовали приближенные бояре, придворные и патриарх.
Федор Иванович сел в кресло своего отца и приготовился выслушать оглашение завещания, которое должен сделать митрополит.
Бояре и придворные расселись по лавкам, расположенным вдоль стен. Всем было интересно, кому же все-таки Грозный завещал свой трон.
Митрополит медленно развернул свиток и, не торопясь, стал его читать.
Завещание было коротким, из него следовало, что наследником царского престола становится царевич Федор Иванович, а его младший брат Дмитрий наделяется уделом, городом Углич. Кроме того, в помощь Федору в управлении Россией Грозный назначал опытных придворных: дядю царевича Никиту Романовича Захарьина-Юрьева, князя Ивана Федоровича Мстиславского, князя Ивана Петровича Шуйского, Богдана Яковлевича Бельского и Бориса Федоровича Годунова, чтобы они помогли еще неопытному царю Федору править благочестиво, с любовью и милостью к народу, избегать войн с христианскими государствами. Кроме того, он завещал уменьшить с людей налоги и освободить пленных и заключенных.
Выслушав завещание, которое объявил митрополит, Федор Иванович встал, перекрестился на образа, подошел к Дионисию, поцеловал ему руку, молвил:
– Благослови меня, отец Дионисий, на царствование всея Руси!
Митрополит перекрестил будущего царя, дал поцеловать Федору серебряный крест, сказал:
– Благословляю тебя, раб Божий Федор, на царство над всей Россией, и правь ей так, как завещал тебе твой отец и наш царь Иван Васильевич.
Царевич поцеловал руку митрополита, вернулся на свое место и, приветливо всем улыбаясь, ласково произнес небольшую речь:
– Принимая престол Русского царя, я надеюсь, что люди, которые назначены мне в помощники батюшкой, будут для меня опорой в нелегком деле управления нашим государством, и посему назначаю своего шурина Бориса Федоровича конюшим и моим слугой, главным управляющим в решении всех малых тяжебных дел в моей земле.
Царь Федор снял со своей шеи золотую цепь, подошел к Годунову и воздел на него со словами:
– Снимаю со своей шеи часть своих дел на твою и бремя правления, как внутреннее, так и внешнее, но чтобы без моего ведома и воли ничего не делал и не решал, потому как я царь всея Руси Великой.
После оглашения завещания Ивана Грозного митрополитом и державной речи наследника Федора Ивановича не все бояре и приближенные дворяне были довольны происходящим. Особенно расстроился боярин Никита Романович, дядя царя, который предполагал, что главная роль при будущем царском дворе будет принадлежать ему. Его даже покоробило, когда царь Федор надел свою золотую цепь на шею Годунова, тем самым показывая всем, что главная роль при дворе будет принадлежать новоиспеченному боярину и конюшему. Он даже предположить не мог, что царь назначит управляющим и помощником своего шурина.