Эволюция как идея

Можно надеяться, что по ее решении все удивляющие нас явления окажутся в причинно-следственной связи. Основание к этому биофизики Голубевы, отец и сын [2009, с. 154], видят в первичности самого феномена сопряженности (комплементарности):

«… обилие реально имеющихся случаев комплементарности выступает в роли первопричины существования биохимических систем. Но с формальной точки зрения ожидаемая вероятность появления комплементарности между молекулами разных химических веществ должна быть ничтожно низкой – на уровне уникальных единичных курьезов». «Существует общая структурная причина, что и является ключевым условием появления и существования жизни. Структурные параметры химически разных молекул оказываются как бы заранее унифицированными, или подогнанными друг к другу».

То же можно сказать и об иных, нехимических, уровнях бытия.

Голубевы выводят первичную сопряженность из свойств «эфира» (физического вакуума). Правы они или нет насчет эфира, но черты паразита и его жертвы в самом деле сопряжены точно так же, как кодон и антикодон, как антиген и антитело и т. п.

Эти наблюдения позволяют наметить новую картину мира, для чего нужен теоретический инструмент – познавательная модель.

Познавательные модели

Познавательная модель, ПМ (А.П. Огурцов, 1980) – это набор приемов и утверждений, которые данному ученому (ученым) столь наглядны и самоочевидны, что через них принято объяснять (к ним сводить, ими моделировать) иные факты и понятия. Тем самым, ПМ – явление социальное по определению. Огурцов видел в каждой ПМ «базисную метафору». В любой исторический момент в обществе обычно господствует одна ПМ (иногда две), формирующая научную парадигму в каждом разделе знания, а другие ПМ оппозиционны ей.

ПМ отлична от парадигмы по Куну (принятой системы взглядов), исследовательской программы по Лакатошу и темы по Холтону всепроникающей междисциплинарностью (выходящей даже за рамки науки как целого), привязанностью к определенной эпохе и количеством самих ПМ (их, в отличие от программ и тем, всегда немного, но, в отличие от парадигмы, всегда больше одной, хотя господствует обычно одна ПМ).

Каждая ПМ удобна для описания лишь какого-то круга явлений, однако на практике ведущая модель привлекается для объяснения всего на свете, и это часто делает познание односторонним, ущербным. Именно поэтому различные ПМ полезно выявлять.

Эволюция европейской науки достаточно наглядно (пусть и грубо) выступает поочередной сменой господствующих ПМ. Вот их перечень.

Нулевая (донаучная) ПМ. До рождения европейской науки в обществе царило не оформленное логически почитание природы как благого или как злобного начала. Это почитание удобно описать как господство этико-эстетической (религиозной) ПМ. В ее рамках мир (природа и общество) понимался как храм. Считать ее нулевой следует еще и потому, что она характеризует тот эмоциональный тип восприятия мира и идей, который нельзя, строго говоря, отнести к познанию.

Первая научная (знаковая, или семиотическая) ПМ – такой тип описания знания, при к-ром мир выступает как текст, а познание – как чтение, расшифровка. Эта модель исторически была исходной для европейской науки, – ею пользовались Высокое средневековье и Возрождение, когда познание понималось как разгадывание замысла Творца. С нею в науку вошли понятие закона природы и идея математизации науки. Хотя ныне наука, в общем, отошла от знаковой трактовки знания, таковая еще присутствует в ней в форме семиотики – учения о знаках и знаковых системах. Первая ПМ характерна для начальных стадий формирования научных дисциплин. Она безраздельно господствовала в ранней генетике, где и сейчас термин «генетический текст» является одним из главных, хотя мы уже видим, что представление генетической информации как линейной и знаковой чересчур упрощено.

Вторая (механическая) ПМ сменила в 16-17-м веках знаковую. Она мыслит систему мира как механизм, как автомат. В ее рамках утвердились принцип причинности и идея эволюции. До сих пор мы говорим «понять механизм явления», хотя бы явление было вовсе не механическим. Идея целостности занимает мало места в данной модели, но всё же присутствует: каждый объект определяется, как деталь, своим местом в целом механизме. В 19-м веке вторая ПМ обогатилась идеей устойчивости движения – ученые стали считать реально интересными лишь те движения, которые при малых возмущениях не приводят к большим различиям в результатах. Ныне же, наоборот, основной интерес представляют как раз неустойчивые движения, а их невозможно описать без обращения к случайности.

Третья (статистическая) ПМ видит мир как совокупность балансов, средних и инвариантов. С нею в науку вошли такие понятия, как закон сохранения, торговый баланс, баланс природы, однородное и изотропное пространство физики, процент, а также рыночная идеология. Возникла эта ПМ впараллель со знаковой: впервые понятие баланса родилось в бухгалтерии 15-го века, оттуда идет традиция видеть государство и природу как исконно сбалансированные Богом (прообраз идей экологии и равновесия властей) и приводить доли к единой форме – процентной.

Эта ПМ завоевала науку в 18-19-м веках и до сих пор занимает в ряде дисциплин центральное положение. В ее рамках любая неоднородность (и любая структура или сопряженность) требует объяснения, а однородность якобы самоочевидна. В ее терминах трактуют всё, что связано со случайностью, в том числе естественный отбор случайных вариаций. Сам факт быстрой победы эволюционной идеи связан с тем, что Дарвин выступил с нею в статистической форме, притом в годы быстрого роста популярности работ Адольфа Кетле (с 1837 г.) по статистике населения[15]. Ныне «эта линия является тупиковой, поскольку усовершенствовать в данной концепции уже нечего, разве что приписать еще одну творческую силу естественному отбору» [Воронов, 2009, с. 94].

Четвертая (системная) ПМ видит во всем целостность, уподобляет мир организму. С нею в науку вошли идея оптимальности (экстремальные принципы) и идея самоорганизации. В практику ученых эта ПМ входит в настоящее время. Основной изъян системной ПМ – уверенность в наличии единственно правильного решения каждой задачи о поведении систем, т. е. она игнорирует феномен разнообразия (не видит, что одна и та же задача на практике решается разными по сложности путями).

Эволюционные возможности данной ПМ лежат на пути отказа от идеи оптимальности. См., например, серию статей В.В. Суслова, где, в частности, показана «неадекватность оптимизационных сценариев» [Суслов, 2014, с. 126]; вместо них предложен сценарий физиологический, т. е. тоже системный (по сути – ламаркистский).

Пятая (диатропическая, от греч. диатропос – разнообразный) ПМ зародилась в 1990-х как социальное явление, и многим представлялось, что она станет ведущей ПМ начала XXI века. Финансист Жак Аттали писал о грядущем “множественном порядке” (polyordre) [Attali, 1986, с. 357]. Эта ПМ видит в мире прежде всего разнообразие, видит природу как сад или как ярмарку (а не как огород или рынок, лишенные эстетического элемента), она моделирует природу обществом – совокупностью, в которой ни один элемент не обязателен, но в которой некоторая трудно уловимая целостность (часто – не функциональная, а эстетическая) есть. Разнообразие имеет собственные законы, достаточно общие и существенные, но не формальные и не строго однозначные.

Вся пятерка сменяющих друг друга научных моделей грубо, но, в общем, верно описывает процесс европейского научного познания как социальное явление, характерное для ушедшего тысячелетия. Каждая ПМ заимствует у предыдущей много черт, и потому их часто путают; но столь же характерно и более интересно сходство (в иных отношениях) моделей одинаковой чётности; чётные модели (начиная с нулевой) тяготеют к целостному знанию (особенно четвёртая, системная), а нечётные – к расчленяющему, элементному знанию (особенно третья, статистическая). Если от одной чётной модели к другой человеку перейти довольно легко, то от чётной к нечётной и обратно – отнюдь. Замечу, что модели 1 – 4 соответствуют четырем типам причин по Аристотелю, а пятая – средневековой causa exemplairs (причине уподобляющей) (4-90, с. 14).

15

В ее рамках большой вред для понимания природы наносят «подсчеты вероятностей» там, где вероятностей нет. Так, для противника эволюции вероятность естественного рождения жизни ничтожна, тогда как сторонник [Кастлер, 1967] видел ее приемлемой (одной триллионной), исходя из минимальной сложности гипотетической клетки. Характерно, что уже тогда Л.А. Блюменфельд, редактор перевода, счел такие подсчеты бессмысленными (там же), но горячо рекомендовал всю брошюру Г. Кастлера, ибо сам мыслил еще в рамках 3-ей ПМ. Через 30 лет, беседуя со мной, он уже прямо объяснил, что нужна не статистика признаков, а понимание сути системы. Увы, «подсчеты вероятностей» продолжаются.