Эволюция как идея

Короче говоря, когда угнетенная популяция рвется на клочки, каждый из них поддерживает тех особей, которые хорошо плодятся, даже если они хилы. Т. е. идет не отбор, а нечто совсем иное, и каждый клочок ведет себя как разумное целое. Вот идеализм в действии.

Эффект группы часто упоминается экологами, но не исследуется по существу, противореча мальтузианству, что большинству людей непонятно: разве нехватка ресурсов у одинаковых особей может вызывать что-то, кроме враждебной конкуренции? Нет, коллектив ведет себя как единое разумное целое, будто обладает общим разумом, и особи одного вида далеко не всегда конкурируют – даже если есть острая нехватка ресурса.

Для объяснения эффекта группы иногда тоже привлекают понятие биополя. Оно тут очевидно, если понимать его как сигнальное, как общую среду для согласованного поведения, а не как силу. Главным оказывается, как и для клеток кожи камбалы на шахматной доске, именно согласованное неодинаковое поведение одинаковых элементов (членов группы, клеток кожи и т. п.), тогда как А.Г. Зусмановский имел в виду поле только как средство передачи сигнала.

Является ли поле источником непонятного нам поведения, или сходство поведений – феномен иной природы? Скорее, некое подобие сознания группы как целого следует приписать самому полю, каковое ведет и краевое растение к усиленному росту (отбирая скудный ресурс у соседей), и личинку к нужному ганглию жертвы (диктуя остальным остаться в брюшной полости). Для описания подобия явлений различной природы и различной организованности удобно ввести понятие эдванта.

Эдвант

Эдвантом названо (4-10, с. 321) краткое обозначение для введенного С.В. Мейеном понятия «нетривиальный модус эволюции» [Мейен, 1988]. Громоздкий термин не мог иметь успеха, почему и был предложен термин «эдвант» (от англ, advance – продвижение, улучшение; advanced – передовой, продвинутый). Данное понятие призвано стать ключевым в новом номогенезе (см. LR, т. 13, с. 101). Мейеном было выявлено три эдванта, все ботанические.

1) Нетривиальная дивергенция – это, по Мейену, расщепление так называемых синтетических типов. Так именуют предковые таксоны, у которых по-разному комбинируются признаки таксонов-потомков. Например, первые цветковые растения обладали вперемешку многими признаками более поздних цветковых; прежде это объясняли простой дивергенцией (происхождением от общего предка), но это оказалось не так: один «потомок» может получить от предполагаемого «предка» форму и жилкование листа, другой – форму листа и цветка, третий – тип жилкования и форму цветка и т. д. Попытки назвать одни признаки унаследованными, а другие независимо приобретенными, ведут лишь к бесконечным спорам и хождениям по кругу.

Данный эдвант (расщепление) рушит надежду понять происхождение родов и выше как череду происхождений видов.

2) Нетривиальный параллелизм – это, прежде всего, транзитивный полиморфизм (транпол), т. е. сохранение одной и той же упорядоченности полиморфизма (сохранение рефрена) в исторической последовательности таксонов. Транпол рушит надежду понять утрату (путем естественного отбора) каких-либо свойств за счет частичного истребления особей, их несущих. К тому же модусу Мейен отнёс псевдоцикл – им является, например, эволюция цветка в соцветие и дальнейшая редукция соцветия в одиночный цветок.

Если параллелизм выглядит лишь разделителем между миром дивергенций и миром конвергенций (не все авторы даже считают должным это понятие вводить), то эдвант параллелизма (транзитивный полиморфизм) открыл целую область задач эволюции и систематики [Васильевы, 2009]. Это побуждает и в обычном параллелизме увидеть больше, чем у биологов принято видеть.

3) Нетривиальная конвергенция – это, прежде всего, гамогетеротопия (по Мейену, «перенос признаков с одного пола на другой, в результате чего половой диморфизм… сменяется мономорфизмом»). Мейен объяснял этим эдвантом свою идею происхождения цветковых из беннетитов. Как при любой гетеротопии (вырастании органа на новом месте), эволюция тут возможна только скачком (сальтацией), что противоречит господствующей идее постепенности.

Гамогетеротопию подробно рассмотрел для животных (не давая названия явлению) И.И. Шмальгаузен [1945] и признал, что обычным естественным отбором ее не объяснить. Самый поразительный ее пример: у пятнистой гиены Hyaena crocuta наружные гениталии самки имеют типично мужской облик, что крайне затрудняет половой акт и деторождение (отчего, замечу, у них очень высока родовая смертность самок и, особенно, щенят.) Хотя в заглавии работы [Шмальгаузен, 1945] и упомянут стабилизирующий отбор как причина, но в тексте объяснения нет, ни там, ни позже. Его и не могло быть, так как автор сам признал, что гамогетеротопия гиен вредна весьма и безусловно, а потому должна уничтожаться обычным отбором.

Самое длинное изложение стабилизирующего отбора [Шмальгаузен, 1946] о гамогетеротопии молчит. Нет ее и в последующих трудах автора – он верен был правилу, которое можно выразить так: «нелепость печатаю лишь однажды». Позже он на такие публикации изредка ссылался как на источник, где якобы дано фактическое обоснование защищаемого тезиса, верно рассчитывая на то, что почти никто по ссылкам не следует. Так поступил он и с гетеротопией: в рукопись 2-го издания добавил ссылку на статью 1945 г. и только. Но вышло оно посмертно, и наивные редакторы вставили весь текст об «отборе» гамогетеротопии у этой гиены [Шмальгаузен, 1968, с. 124–143] из той статьи, оказав покойному худую услугу.

Пример гениталий пятнистой гиены обсуждается полтораста лет, их дефект объясняют как физиологически (у самок высока концентрация мужского гормона), так и экологически (она сильнее врагов и конкурентов, поедает всё подряд, потому может выжить с изъяном), но зачем и как изъян исторически развился, осталось тайной.

Хороший популяризатор Иорг Циттлау [2010, с. 115], верно критикуя саму идею общеприспособительного хода эволюции, не считает, однако, как не считал и Шмальгаузен, что здесь нужна какая-то теория разнообразия, а не просто игра в термины. Вот, кстати, весь теоретический арсенал Циттлау: «Спор, что движет эволюцией – случайность или необходимость к приспособлению, продолжается до сих пор» (с. 142). Ничто третье ему в голову не пришло, и ситуация эта, к сожалению, обычна.

А с позиции актирефа дело выглядит достаточно понятно: это гермафродитизм (точнее, псевдогермафродитизм; настоящий гермафродит – индивид, имеющий дееспособные женские и мужские железы, у раздельно-полых видов очень редок. А как видовая норма известен среди позвоночных лишь у немногих видов рыб), он обычен как индивидуальная патология у различных видов, т. е. образует ряд. Гениталии пятнистой гиены занимают в нем крайнее положение – наивысшее развитие патологии, граничащее с утратой способности жить. Удивительно только, что у нее она является видовой нормой. Но этим лишь реализовано правило Кренке, по которому у какого-то вида, экологически и физиологически прочного, может быть нормой то, что у остальных видов лишь уродство.

Словом, тут Шмальгаузен повторил тот же самый ложный прием, каким прежде ввел само понятие стабилизирующего отбора (см. LR, т. 13, с. 101–103). Тогда, в годы сталинского террора, такая маскировка спасала от преследований за вольнодумство и тем оправдывала автора, но ложный прием продолжает жить как самообман, пресекая его адептам саму возможность понять эволюцию. Пример: вновь поддался ему генетик В.В. Суслов (Новосибирск). Сперва он ввел отбор так, как принято в СТЭ, однако тем же словом затем назвал ламарково обучение: «отбор за несколько поколений сформировал ряд…» [Суслов, 2014, с. 118]. Начавшись, самообман сам собой продолжился: преадаптации Суслов признал как образованные вне отбора, но оперирует с ними как с итогом отбора, думая, что обошелся этим без номогенеза.