Война со смертью

А возвращение в город это бесплатная медицинская помощь по месту жительства, это аптеки на каждом шагу, это "Скорая", что примчится через три минуты после тревожного звонка.

Александр Васильевич был приписан к поликлинике по мету жительства, где главный врач его хорошая знакомая Андреева. Это была лучшая поликлиника Севастопольского района Москвы.

У него была маленькая надежда: Андреева не забыла его. Она часто к нему обращалась за помощью, когда случался засор, когда не работал кран, или случайно оказалось выбитым окно, а он никогда не отказывал. Посылал рабочих.

Сейчас Александр Васильевич поднялся на лифте на четвертый этаж, нашел кабинет главврача, но молодая тетка средних лет, воевавшая с мухой, заметила его и тут же стала у входной двери.

‒ Кто вы и что вам нужно?

‒ Мне к Надежде Андреевне, ‒ скромно произнес Веревкин бодрым голосом.

‒ Надежда Андреевна уже не работает, а Лилия Геннадиевна Аршинина занята, она читает свежую газету "Спид Инфо". А то, возможно, готовится к докладу. Хотя, какое наше дело, чем она там у себя занимается. Факт тот, что они никого не принимают.

‒ Но...

‒ Никаких но. Они приказали никого не пущать. Никого. Понимаете вы это?

‒ А у нее дни приема есть?

‒ Пока нет, но будут. Вы по какому вопросу?

‒ Мне нужна помощь, мне бы посоветоваться с кем. Мы с Надеждой Андреевной были друзья. А как теперь быть, право не знаю.

‒ Идите в регистратуру, предъявите пачпорт и согласно прописке, вас направят к врачу-терапевту. Терапевт вас оголит, вернее, заставит раздеться, выслушает при помощи прибора, как он называется, уже забыла. А такая трубочка с кружочком и двумя проводками ‒ трубочками, что втыкаются в уши.

‒ Стетоскоп.

‒ Ах, да, светоскот, вспомнила. Так вот, спускайтесь на первый этаж. А что касается Лилии Геннадиевны, то они пока к приему не готовы. Да и незачем. У нас больных тышши. Вы представляете, что это невозможно...принять такое количество людей, а они все нервные, жалкие, но каждый себе на уме.

‒ Что ж! так и запишем.

‒ Зачем писать? Просто спуститесь на первый этаж. На лифте, бесплатно.

Веревкину пришлось спускаться пешком на первый этаж, поскольку лифт застрял. Ступеньки из мрамора, стоптанные, гладкие, скользкие, благо поручень был исправным, можно уцепиться и крепко держаться, чтоб не упасть, да еще с четвертого этажа.

На первом этаже длинная очередь в регистратуру. Картотека на высоких стеллажах по ту сторону ажурной решетки, изготовленной на заводе Металло-хозяйственных изделий, лет пять тому, его Веревкина, рабочими и несколько окошек, у которых больные образовали длинную очередь. Все ждут талонов к врачу. А он, Саша, новичок, ему надо зарегистрироваться, а значит иметь паспорт, поскольку ты без паспорта, что овца без бирки. К счастью, паспорт оказался в кармане, это его обрадовало, и он встал в конце длинной очереди. Минут двадцать спустя, очутился у окошка, отдал паспорт. Девушка перелистала и тут же сказала:

− Становитесь вон в ту очередь. Я обслуживаю другой квартал. Следующий!

Мужик крепкого телосложения толкнул его плечом, поскольку Васильевич не двигался с места, и назвал свой адрес. Видно было, что он здесь не первый раз. Пришлось стать в другую очередь. Девушек много в регистратуре, но они бегают туда-сюда, и кажется: мешают друг другу заниматься делом. Очередь движется медленно, а уже двенадцать дня. Не успею, решил Веревкин, но принципиально не двигался с места. Видя, что такие же новички, те, кто первый раз достают паспорта, и он стал нащупывать свой паспорт. А, паспорт есть.

‒ Вы записаны на прием к врачу? ‒ спросил девушка, когда пришла его очередь.

‒ А разве? Я...не знал. А где производится запись?

‒ Я заведу на вас карточку, а потом будете записываться у автоматов. Вон у колонны.

Получив паспорт, Веревкин, вытолкнутый из очереди, очутился у колоны. За колонной стояли три аппарата, там тоже очередь. Больные долго возились, нажимая на разные кнопки, и у каждого выходило не то, что требовалось.

Александр Васильевич ... впервые в жизни столкнулся с тем, что он ничего не понимает в этих аппаратах. Наконец подошла девушка в белом халате и, не глядя, стала надавливать на волшебные кнопки, и аппарат выдавал талон к урологу.

Старички просто ахали от восторга. У них, бесполезных, никому теперь не нужных, своя жизнь. Любое общество понимает, что старость приходит к каждому, и добровольно взвалив их на свои плечи, поддерживает, продлевает старость, кого длинным, кого коротким путем до кладбища и эта миссия никогда не кончается. Люди работают не только на себя, но еще...на оборону, на содержание чиновников, содержат детей, инвалидов, немощных и, конечно же, стариков пенсионеров. А куда от них денешься? Этот круговорот повторяется из поколения в поколение.

Веревкин только сейчас об этом задумался. Совесть в нем проснулась и начала грызть его, как крыса цементный пол. "Зря я обижаюсь на кого-то, ведь теперь меня кормят те, на кого я обижаюсь. Экая у нас славная молодежь: не выставляют своих стариков на улицу кусать локти".

Он получил талон к терапевту Орловой. Дата приема значилась в конце ноября, через три недели. Но ведь это слишком долго.

‒ Доживу ли? мне бы на завтра, в крайнем случае, на субботу, − сказал Саша.

‒ Все хотят! скажите спасибо, что получили талон. У нас врачей не хватает, а ему сегодня надо, ишь, чего захотел, ‒ произнесла девушка в халате, как−то пренебрежительно, не глядя на посетителя. ‒ Вы, должно быть, новичок, первый раз, так? Доживешь, не переживай, дедуля, а не доживешь, туда тебе и дорога. Много вас тут шлындает.

‒ Освободите аппарат, ‒ сказала дама в очках, что стояла сзади. ‒ А вы, девушка, не отходите. Я тоже не знаю, как вести себя с этим аппаратом. Ты, сучка, рассказывай и показывай! тебе платят? платят, так отрабатывай, а то к Лидии жаловаться пойду. Наставили тут всякую ерунду. С загнивающего запада навезли. Небось, на свалке там подобрали. Мы им газ, а они нам металлические ящики. Гм, только этого нам не хватало.

Веревкин вернулся с одним талоном. Он разозлился и дал себе слово не ходить больше в поликлинику. И дома сказал о своем решении во всеуслышание.

‒ А что делать? ‒ сказала супруга. − Теперь без поликлиники никак. И мне уже пора. Ты еще, ежели бы не сердце, мог бы трудиться. Это эти оглоеды виноваты, выставили человека за два года до пенсии. Какой-то Музякин−Какин занял место... сколько раз я его кормила, поила и денег взаймы давала, которых он никогда не возвращал.

‒ Да, это его работа. Но, ничего не поделаешь. Везде так: чем больше добра делаешь человеку, тем он алчнее становится и старается тебе же ножку подставить. Словом, русский мужик не очень.

Александр Васильевич после трех месяцев пребывания в больнице, выглядел похудевшим, немного ссутулился, лицо стало желтоватым и украсилось несколькими глубокими морщинами, покрылось прыщами. Но он все равно не сдавался: совершал прогулки по пешеходным дорожкам, даже один раз на рынок прошелся, преодолев расстояние в два километра, старался не лежать на диване.

Отсюда

И ждал конца ноября. И дождался. В этот раз он получил медицинскую карту и отправили на третий этаж к врачу Орловой. В талоне было указано время, поэтому ему не пришлось долго стоять у кабинета врача.

− Рассказывайте, − произнесла Орлова, не глядя на больного.

− Что рассказывать? сердце. Будь оно неладное.

− Раздевайтесь и ложитесь. А чего, собственно, ко мне? Есть же кардиолог. К нему и надо было взять талон. Сколько лет?

− Пятьдесят восемь.

− Где работаете?

− Нигде.

− Жаль, − сказала Орлова, как бы теряя к нему интерес. − Скоро все начнется.

− Что начнется?

− Болячки начнутся. Вон мешки под глазами, а это значит: почки. Да только рубашку снимайте, брюки оставьте в покое. Я все же дама, как-никак.