Фатум

- Мы не в камере, – оборвала Дафна поток оптимизма.

Николь замолчала, растерянно пялясь во мрак.

- А где?

- В колодце смертников.

И снова Николь впала в ступор. Поняв же, что Никс сказала все, что хотела, Никки решила прояснить внезапно усложнившуюся ситуацию.

- Но, секундочку, разве «Колодец смертников» – это не та пропасть, над которой перекинут мост, и в которую вы сбрасываете приговоренных к смерти зеков?

- Так было не всегда, – вклинился в беседу еще один голос: тихий, скрипучий, омерзительный. Николь вздрогнула от неожиданности и отпрянула от экрана, по ту сторону которого постепенно вырисовывался силуэт Графа. – Колодец смертников в том виде, в каком ты его знаешь, существует чуть больше ста пятидесяти лет. До этого же мы казнили своих братьев иначе, и, должен признать, мне этот обычай нравился гораздо больше.

То, с каким наслаждением хранитель говорил, действительно пугало: казалось, он смаковал каждое слово, точно вкушал внеземное лакомство маленькими пленительными кусочками.

- Слово «Нокс», как ты, возможно, знаешь, переводится «ночь». И этому названию тоже немногим больше полутора века. Видишь ли, сто пятьдесят шесть лет назад на Эстасе случился природный катаклизм, после чего температура на нашей планете начала стремительно расти. Эстас и раньше был жарким местечком, но после того, что произошло, он стал напоминать, скорее, ад. К счастью для нас, провидцы предсказали подобное развитие событий, а потому мы были готовы: мы смогли обезопасить свои строения от лучей Гелиодора, хоть нам и пришлось существенно изменить стиль жизни, – в пещере стало чуть светлее: видимо, свет все же где-то включался. – Именно после этих изменений «Яма» стала «Ноксом». Прежде, когда солнце не было таким губительным, тюрьма не была крытой: заключенные, выглядывая из своих камер, смотрели не вниз, как сейчас, страшась погибели, а вверх – на небо, корчась в муках надежды от осознания того, что свобода была поразительно близко, и так же поразительно недосягаема. Они чувствовали себя бешенным зверьем, угодившим в ловушку, из которой им уже не выбраться. Потому-то это тюрьма и называлась «Ямой».

Николь, нехотя, заслушалась: чего у Крыши не отнять, так это дара рассказчика. Памятуя о том, как мастерски провел ее Тропворт, девушка пришла к выводу, что все телепаты от природы были виртуозами по части рассказывания сказок – будь то правда или вымысел, без разницы.

- Казни же проходили здесь, на этом самом месте, и это было целое искусство, – мечтательно продолжал Морт, его красные глаза загорелись вожделением. – Процедура эта была крайне редкая, и подвергались ей наиболее достойные. Избранных, – не без издевки обозвал несчастных хранитель, – запирали вот в таких вот камерах, – он кивнул на новое обиталище Николь. – И держали впроголодь месяцами, периодически снижая уровень кислорода. Это делалось для того, чтобы развязать особо упрямым преступникам языки, и это работало: в среднем, после трех приступов внезапного удушения и следовавшего за ним затишья, которое было в сотни раз страшнее самого наказания, даже самые закоренелые мерзавцы разбалтывали все свои сокровенные тайны, – альбинос улыбнулся, сверкнув в полумраке оскалом. – После этого их сытно кормили, и оставляли в камере «до пересмотра дела» еще на пару дней, которых было предостаточно для того, чтобы увериться в радужности своих перспектив и увидеть свое будущее в более ярком свете…

Морт замолчал, задумчиво глядя в пустоту.

- Ну и что было дальше? – не выдержала Николь.

- А дальше они пускали воду из трубы над твоей головой, Незабудка, – девушка тут же задрала голову и, под аккомпанемент вновь участившихся всхлипов Дафны, обнаружила тот самый кран, о котором говорил альбинос. – Представь себе их ужас, ужас людей, уверовавших в возможность спасения, и в миг осознавших, что все это было одной большой ложью, самообманом… Мой наставник показывал мне записи некоторых, особо значимых для истории казней, и, признаться, лучшего зрелища мне наблюдать не доводилось…

Больной ублюдок – пронеслось у Никки в голове.

- Видеть, как величайшие умы нашего общества на глазах деградировали до обыкновенных дикарей, в панике пытавшихся заткнуть эту трубу, пробить защитный экран… Смысл этого ритуала, да, да, именно ритуала, заключался как раз в выявлении пороков нашего общества; в выявлении истинной сущности попавшего в камеру человека. Обыкновенная вода вымывала из грязи низменных мотивов настоящего хранителя точно так же, как вымывала золото из горной породы. Стоит ли говорить, что за все время, пока проводились подобные казни, в эти камеры попадала исключительно грязь?

- Я предупреждаю Вас, магистр, – наконец подала голос Дафна, видимо, не особо впечатлившаяся рассказом, – если Вы немедленно не выпустите нас отсюда, у Вас будут проблемы. Я, как представитель сената…

- Вы очень своевременно подали голос, сенатор, – отметил Морт, улыбаясь собственным мыслям. – Точно так же и Ваши предшественники полтора века назад осмелели настолько, что уверовали в наличие у самих себя законного права вмешиваться в дела ордена. Так же, как и Вы сейчас, они бесцеремонно вторглись в наш мир со своими разглагольствованиями о правах человека, о гуманизме и прочих человеческих ценностях. Вы начали насаждать свои законы и уставы, замахнулись на то, на что по рождению не имели права даже смотреть! И результатом подобной сердобольной политики стало появление таких, как наш общий знакомый – Кристиан Арчер: самовлюбленных, мнящих себя богами недомерков. Вы это начали, сенатор, как ни крути. Чем больше власти мы давали вам, тем наглее вы становились: ваша жажда власти и ваше фатальное неумение вести дела и держать под контролем государство стало тем, что пошатнуло наше общество. За своими законами, придуманными вами же, вы лишь прятали до безобразия примитивное стремление – стремление выжить любой ценой. И именно из-за него, сенатор, Вы и оказались здесь.

- Не хочется прерывать, но все же придется, – воспользовавшись заминкой, Николь выступила вперед, привлекая внимание Крыши к себе. – Просто, беря во внимание все вышесказанное – я имею в виду изначальное предназначение этих камер – я бы хотела внести некоторую ясность, Геннадий Аркад….то есть, я хотела сказать, магистр. Дело в том, что нас с сенатором топить не обязательно, ведь и без того очевидно, что мы – не золото, то есть, не хранители, так что предлагаю обойтись малой кровью и не тратить драгоценную воду только ради того….

- Ты в этой истории жертва, Незабудка, – словно не слыша девушку, перебил альбинос. – Ты, пожалуй, единственная, кого не должно было здесь быть изначально, однако, время вспять не повернуть.

- Оно и не нужно, если Вы нас отпустите, – гнула свое Никки.

- Я не могу этого сделать, – без тени раскаяния сообщил Морт. – Видишь ли, ты – не заключенный, приговоренный к казни, ты – лишь ее часть. Вы обе.

- Боюсь я не совсем поним…

- Странная вещь – судьба, – рассуждал альбинос, прохаживаясь вдоль камер, шелестя полами своей длинной белой мантии. – Страшная вещь, хотя и наполовину не такая страшная, как ее толкование. На Земле у меня было предостаточно времени для того, чтобы все обдумать и взвесить. В какой-то момент, снова и снова прокручивая в голове пророчество Клементиуса, сделанное им много лет назад, я понял, что все, во что я верил, во что все мы так свято верили, было ложью. Ложью, которую мы сами в себе взрастили. Ведь если подумать, Клементиус лишь сказал о том, что сын Эйдана Малика станет последним главой ордена, что после него ордена не станет, как и нашего общества, но разве он говорил что-то о гибели? О смерти, в буквальном смысле? Нет. Все, чего мы так боялись, было додумано нами самими. Пророчество, само по себе, безобидно, но безобидно до тех пор, пока его никто не истолковал. Разрушение – не всегда плохо. Разрушение может быть началом чего-то нового, не так ли? Но мы были слишком ограничены, чтобы вовремя понять это. Мы из кожи вон лезли ради спасения, в то время как решение проблемы лежало у нас под носом. Само провидение дало нам подсказку! – Граф снова обратил свое внимание на Дафну. – Вы, сенатор, как никто другой, должны понять, о чем я говорю, ведь Вам довелось побывать на Земле и ощутить на себе цепкие когти смерти. Тогда Вы чудом спаслись. Ваш организм оказался слишком слабым, недостаточно развитым для того, чтобы выжить на другой планете. В то время, как организм хранителя смог преодолеть это. И речь сейчас не об Арчере, ведь он оказался полукровкой, а о Риверсе, обо мне и мисс Палмер – все мы успешно адаптировались к новой среде. Вы же понимаете, что это означает, не так ли, сенатор? Это означает то, что мы достигли более высокой ступени развития, той, что сделала нас будущим нашей цивилизации; той, что делала нас достойными идти дальше и вершить историю. Но, как это часто и бывает, мы оказались в меньшинстве. Большинство же, такие, как Вы, сенатор, скорее предпочло бы унести за собой абсолютно всех, лишь бы не умирать в одиночку. В своем эгоистичном стремлении выжить вы были готовы на все, даже уничтожить планету!