Фатум

- Дэвид? – девушка склонилась над мужчиной, похлопывая его по спине: абсолютно бесполезный в данном случае жест участия. Но ни на что другое Николь была не способна: она просто не знала, что делать.

- С-собери ор-ружие, – прокряхтел Дэвид, кивнув на оставшиеся позади тела. – Обыщи их…У них должен быть передатчик, рация, хоть что-то… Давай же!

- Да, да…сейчас, – усадив его у стены, Никки неуклюже встала и побежала к солдатам. – Я сейчас, я быстро!

Ну, тут она себе польстила: тел было семь, не считая Риверса, но все они были свалены в одну большую кучу-малу – видимо, солдаты пытались убежать от «роя» пуль, посланного Маликом; впрочем, безуспешно. Они были одеты в тяжеловесное обмундирования войск спецназа: увешанные какими-то примочками, с огромными оттопыренными карманами – их одежда была адом для сыщика. Обыскав первых двух солдат и не найдя ничего стоящего, Николь обернулась на Дэвида, который, кашляя и давясь кровью, сидел у стены с закрытыми глазами и хмурился. Его лицо блестело от пота и крови, кисти рук подрагивали.

- У них только Узи, – скорее, сама себе отчитывалась Никки. – Обыкновенные, земные. Пистолеты, калаш – здесь все это бесполезно…

- Рация, – прохрипел у нее из-за спины Малик, который, судя по всему, ее все-таки слушал. – У них должна быть какая-то связь с штабом.

- Рация? – Николь бегло осмотрела тела, но ничего похожего не было. – Нет, раций нет, но…, – в руке одного из землян была зажат какой-то предмет. – Постой, кажется, я что-то нашла.

- Что?

- Я не уверена, что это.

- На что похоже?

- Вот, посмотри, – Николь разогнула одеревеневшие пальцы, отобрала у трупа что-то среднее, между пейджером и тетрисом и показала мужчине. Тот хрипло рассмеялся.

- Очень смешно, Никки, – приоткрыв здоровый глаз, Малик покачал головой. – Я нихрена не вижу. Опиши.

- Ну, – девушка повертела в руках находку и, найдя кнопку включения, нажала на нее. – Кажется… Не кажется, а так и есть! Это – схема здания! – не веря своему везению, Николь начала усиленно изучать карту.– Здесь есть медицинский пункт. В соседнем секторе, мы совсем ряд…

Внезапно Николь услышала шаги. Они приближались, и весьма стремительно, а потому девушка резко встала и заняла боевую позицию: направив бластер туда, откуда вот-вот должен был появиться гость, Никки обратилась в слух.

- Уходи, – пропыхтел Малик, сползая по стенке на пол. – Убери эту пукалку и вали отсюда, их слишком много.

- У меня хотя бы эта пукалка есть, – огрызнулась та, пытаясь успокоиться: сердце девушки неслось галопом. – А что будешь делать ты?

- Притворяться мертвым.

Николь прыснула. Однако потом, встретив взгляд Малика, она поняла, что тот говорил на полном серьезе.

- Уходи, – повторил Малик. – Одно дело – убить полоумного недо-телепата с манией величия, и совсем другое – идти против группы вооруженных до зубов убийц. Уходи, Николь. Бери карту и уходи.

- Но ты…

- Я уже мертв, – Дэвид, теперь уже полностью лежа на полу, закрыл глаза. – На войне, сестренка, по трупам ходят, а не присматриваются к ним. Уходи. И да, если встретишь Дэни, передай ему, что мы квиты.

- Что? – нехотя, девушка начала отступать, пряча бластер за поясом. Ей прежней хотелось забиться в угол и расплакаться, в надежде, что этот кошмар когда-нибудь закончится, и кто-нибудь ее спасет. Ей новой, Незабудке, претила же сама мысль о том, чтобы сбежать: она понимала, что Малик был прав, однако, в ее планах пункта «выжить» так-то не было, а потому она могла бы с радостью остаться и умереть в неравной схватке, попытавшись прихватить с собой как можно больше врагов. – В смысле – «квиты»?

- Он поймет, – усмехнулся Малик. – Иди.

И она пошла. Даже побежала, едва разбирая дорогу, что, в принципе, было легко, учитывая, что у коридора не было ни ответвлений, ни дверей. Карта гласила, что они были в служебном отсеке, из которого было два выхода: первый – на мостик, к одному из пультов управления; второй – на мост, тот самый «лифт», протянутый над колодцем смертников, с помощью которого охранники добирались до своих постов. Николь не имела ни малейшего понятия, что делать дальше – куда идти, кого искать – потому как Малик был прав: сейчас «своих» не было. Единственный «свой» сейчас лежал, полумертвый, в коридоре: брошенный всеми и обреченный на единственный возможный финал. Интересно, в какой момент Николь вдруг стало жаль его? В какой момент слезы, струящиеся по ее щекам были, вызваны не ее болью, а чужой?

Николь бежала, давясь рыданиями, во весь опор, пролетая один поворот за другим; больно врезаясь в стену, спотыкаясь и падая, а затем поднимаясь и снова двигаясь в никуда. Она бежала не столько от противников – она не слышала за собой погони – сколько от собственных мыслей: ей казалось, что если она будет бежать достаточно быстро, ветер унесет с собой все ее тревоги и непрошенные думы.

Малик умрет. Возможно, он уже был мертв, и у Николь больше не будет возможность поговорить с ним, увидеть его, понять его. А ведь она хотела этого, хоть и не знала, откуда вдруг взялось это стремление. Ей бы ненавидеть его, презирать или, на худой конец, бояться его, но вместо этого она чувствовала лишь тоску. Ей вдруг стало по-настоящему страшно. Страшно оттого, что человек умирал прямо у нее на глазах, а она ничего не могла сделать: не могла помочь, не могла утешить, не могла спасти; она просто бросила его. Бросила точно так же, как его бросали все на протяжении всей его жизни. Ей было так легко ненавидеть его раньше, когда он был полон сил и могущества! Она с такой легкостью увидела в нем чудовище… И лишь теперь, за миг до конца, она наконец-то узнала в нем своего друга. Того самого мальчишку, которого с самого детства пинали, как заблудшую дворнягу; мальчишку, который был чужим везде, где находился; неприкаянного, израненного изгоя.

Люди не рождаются чудовищами. Чудовищами они становятся, пожив среди других.

Дэвид всю жизнь был один. Непохожий на других, он наверняка и сам считал себя уродом, монстром; считал себя таковым так долго, что вскоре и сам в это поверил. Никто не объяснил ему, кто он такой. Никто не объяснил ему, как пользоваться своим даром. Он внушал другим ужас, но только теперь Николь поняла, что больший ужас испытывал он сам. Ужас от самого себя, от окружающих, от мира в целом. Судьба повернулась к нему спиной, и он лишь ответил ей тем же: Никки не стремилась оправдать его поступки, однако, теперь она хотя бы начала понимать их. И, как всегда, понимание пришло лишь тогда, когда стало слишком поздно.

Наконец, коридор закончился, приведя девушку к развилке: дверь справа, если верить надписи, вела к мостику, лестница вниз слева – к мосту. Недолго думая, Николь повернула направо: какой ей смысл был идти дальше, вслепую? С таким же успехом она могла бы просто продолжать бежать, пока не встретит очередную группу прихвостней Графа и не умрет в неравной схватке, как она и хотела несколько минут назад.

Двери автоматически раскрылись перед девушкой, так что она даже не успела толком попереживать из-за того, что не догадалась забрать у своих мертвых «приятелей» пропуск или ключ карту. Внутри ее ждали еще три трупа с перерезанными глотками: троих хранителей, а это были именно они, судя по одежде, прирезали, как свиней, вспоров им горло. Они сидели в креслах, каждый напротив своих пультов, и пялились пустыми покрасневшими глазами в потолок. Под ними разливалось море крови, в воздухе пахло ржавчиной. Техника же, наоборот, выглядела совершенно нормально: ничего не дымилось, не искрилось, не пищало. Более того, рука одного из операторов замерла на каком-то ключе. Подписи к нему не было, однако, у Николь вдруг возникло нехорошее предчувствие: хранителей определенно убили земляне, ведь только земное оружие оставляло столько крови. Вместе с тем следов борьбы девушка не наблюдала, отчего создавалось впечатление, что хранители просто сидели и выполняли свою работу, а потом спокойно приняли свою участь. Но кто в здравом уме позволил бы убить себя, да еще и так безропотно? И что это был за ключ?