Песня для тумана

— Нужна? — Сигрид едва выдавила из себя это короткое слово, так пересохло в горле. Грудь сжало сладким томлением ожидания. — Только я?

— Эрик же только в тебя влюблён, — пожал плечами Ульв и сжал в ладони ещё один орех. Скорлупа громко треснула. Сигрид вздрогнула.

— Эрик? — девушка, только что ярко-розовая, сильно побледнела. — А он тут при чём?

— Видишь ли, — Ульв задумчиво перекатывал несколько орешков в ладони, — я должен быть уверен, что он не выберется живым из Зелёных Холмов. А если выберется, то хотя бы никого за собой не приведёт.

— Что? — Сигрид обессиленно упала на лавку напротив. — Как?.. Почему?

— Туман, — заявил Ульв с таким видом, будто это всё объясняло. Супруга непонимающе уставилась на него. Стейнсон вздохнул.

— Твоему ненаглядному приспичило грабить ирландцев аккурат в Самайн. Но это бы ещё полбеды. Ему непременно нужно было изнасиловать девчонку под омелой…

— Эрик не такой! — выкрикнула Сигрид, в отчаянии запустив в мужа полотенцем. Но промахнулась.

— Жёнушка, — снисходительно-ласково произнёс Ульв, — ты хоть знаешь, откуда дети берутся?

Юная супруга залилась смущённым румянцем, а мужчина продолжил как ни в чём ни бывало:

— …трахнуть девчонку у самой границы холмов, под священным дубом Кенн Круаха. И по роковой случайности у неё как раз при себе оказалась семейная реликвия — золотой серп. Предугадать такое редкостное стечение обстоятельств было невозможно. Даже мне. Но самое поразительное в том, что твоему Эрику удалось вернуться из-за грани. И королева Мэб теперь спит и видит, как бы повторить его путь и покинуть холмы, туман вот привязала… Я не могу этого допустить.

Ульв говорил так твёрдо и невозмутимо, что Сигрид не оставалось ничего, кроме как поверить каждому слову. Стейнсон продолжал щёлкать орешки, а у его жены голова шла кругом. Чудовищных усилий стоило просто оставаться сидеть, а не валяться по полу, рыдая и выдирая волосы. Воображение рисовало Эрика. Бездонные синие глаза, рыжие вихры, широкие плечи, могучие руки… сжимающие другую женщину. Сигрид ясно, до боли отчётливо вспомнила видение в омуте. И страсть на лице любимого, жадно припавшего губами к шее незнакомки. Судя по её улыбке, эту брать силой не пришлось бы.

— Его очаровали феи, да? — сдавленно проговорила несчастная брошенная дочь ярла.

— По крайней мере, пытались, — отозвался Ульв. У него кончились орехи.

— И… он теперь останется там? Навсегда? Будет есть, пить и… — Сигрид запнулась, но всё-таки произнесла: — спать с ними?

— Нет, не думаю. Королева Мэб прикажет ему вернуться. Я позаботился, чтобы после того, как туман снова коснётся берегов Ирландии, Эрик стал неуязвим для чар преследования Дикой Охоты. Но она, конечно, заметит мои руны. Так что попытается заставить его взять кого-нибудь с собой. Кого-нибудь, кто пройдёт как нитка в угольное ушко и откроет феям путь в мир людей. Ты мне нужна, чтоб этого не допустить.

— Не проще ли было просто убить Эрика? — безжизненным тоном спросила девушка. Ульв с сомнением повертел в руке сушёную ежевику. Отложил в сторону.

— Я собирался, на самом деле. И его, и весь его хирд. Но твой отец был против. Болтал что-то про долг и честь ярла.

Впервые в своей брачной жизни Сигрид заплакала. Ульв тихо, незаметно сел рядом и стал гладить её по волосам. Слёзы текли и текли, будто воды Эльфюсау, и, кажется, уже положили начало ручейку, впадающему в море. Тогда Стейнсон заговорил:

— Запомни, девочка: нет ничего сильней настоящей любви. Она в песок сотрёт камни, она ливнем зальёт огонь, она вихрем пролетит через море, она развеет любой морок. — Его голос был мягким и тёплым, как весенний ветерок, дурманящим и сладким, как хмельной мёд. — Самое могучее колдовство, самое смертоносное оружие — это любовь. Никто и ничто не сможет ей противостоять.

Сигрид всхлипнула и уткнулась мужу в грудь. Его рубашка немедленно увлажнилась.

— Ульв! — от слёз нос совсем опух, прозвучало гнусаво, — а та… ну, в омуте которая… это королева Мэб была?

Стейнсон тихо рассмеялся. Словно горсть драгоценных бусин рассыпал.

— Нет. Просто маленькая фея. Ничего особенного.

— А… королева. Она какая? — Сигрид действительно было интересно. Она уже успокоилась. А вот на лицо Ульва словно наползла тень. Скулы заострились, а глаза вместо весенней листвы застыли узорчатым малахитом.

— Она… другая. Если увидишь, ни с кем не перепутаешь. Но, надеюсь, никогда не увидишь.

***

Если вас зовут Пёрышком, вы ожидаете, что в жизни вам не придётся поднимать ничего тяжелее перелётного паучка.

Викинг весил, кажется, как целый Мировой Змей. Снимая его с дуба, болотный огонёк приложила Эрика об дерево. Несколько раз. В том числе и головой.

— А дальше? — отчаяние притушило волшебный блеск глаз. Волочь эту неподъёмную тушу Пёрышко не сможет. А когда вернётся однорогая…

В руку ткнулось мокрое и холодное. Пёс викинга глядел на болотную фею умным взглядом.

***

Тёмные глаза королевы Мэб больше не метали молнии. Они были холодны, как северное море, с берегов которого начинали путь чёрные стаи драккаров. Прекрасное лицо повелительницы фей дышало спокойствием и уверенностью. Длинные бледные пальцы перебирали в воздухе, будто королева играла на арфе. Это, конечно, было не так. Она играла на тумане. Геро не сразу решилась подойти.

— Говори. — Мэб не глядела в её сторону, но альва низко поклонилась.

— Вы предсказываете будущее не хуже филида, моя королева, — почтительно сообщила Геро. — Пёрышко погрузила рыжего на собаку и повезла на болото.

— Если бы филиды могли предсказывать будущее, их бы не перерезали, как телят. — Мэб сделала глубокий вдох и закрыла глаза, подставляя всходящему солнцу лицо.

В Самайн, когда викингам удалось уйти, Геро опасалась бешеного гнева королевы. Тем удивительнее было увидеть улыбку на её губах. Впервые за многие годы зима в Ирландии выдалась мягкой, а весна ранней. Вот и теперь Мэб витала в облаках. Альва напомнила себе, что неуёмное любопытство уже лишило её рога. Но тут же подумала: от одного рога толку в любом случае немного — можно и второй раз счастья попытать.

— Как вы узнали, моя королева?

— А что ещё оставалось бедной девочке? — Рассветный луч окрасил бледные щёки лёгким румянцем. — Она ведь слышала, как пел Бард.

— Я тоже слышала, моя королева. — Любопытство, снедавшее Геро, затмевало собой даже жажду мести. Мэб покачала головой.

— Нет. Он пел не для тебя. Наш маленький предатель не может по своей прихоти вызывать чувства — только усиливать те, что уже есть.

Геро растерянно молчала. Королева обернулась и открыла глаза.

— Пёрышко тебя ненавидит. За гордость, за высокомерие, за силу, за смелость и за удачливость. Даже за твои рога. А тут мужчина. Такой же сильный, смелый, удачливый. И твой враг.

— Меня ненавидит Пёрышко? Я даже не знала, что такой болотный огонёк существует.

Улыбка королевы теплела, подобно весеннему утру.

— Именно за это яростнее всего и ненавидят. Больно быть тем, кого не замечают.

— Но какой прок в этом Барду? — выпалила альва. — И откуда он мог знать?

— Он не знал, конечно. — Кучерявые облачка разбрелись по небу, как стадо овечек. — Но у него тоже не было выбора: Ульв слишком далеко. Нет колдовства сильнее любви, её Бард и использовал. Викинг этот молодой и смазливый… был. — Улыбка Геро вовсе не казалась тёплой и мечтательной. — Наверное, есть у него зазноба за северным морем. А может, даже и не одна.

— Опасно ведь, — совсем осмелела альва. — Чем длиннее цепь, тем легче порвать. А Бард такой хитрый, предусмотрительный… почему сам ближе не подошёл?

— Он не осмелится, — вроде бы, ничего в королеве не изменилось. Но Геро вдруг вспомнила золотого бога Кенн Круаха. И подумала, что после его убийства сама Мэб — Сокрытая Туманом.

— Скоро Бельтайн.

***