Песня для тумана

— Придворным певцам полагается награда за труд, о прекрасная. Я предпочёл бы поцелуй.

Мэб обратила на барда насмешливый взор.

— Я тебя выслушала. Ты мне ещё и должен остался.

Мужчина тряхнул головой, в сияющих изумрудах мелькнули золотые искры.

— К тому же, и пел ты какую-то чушь, — продолжала королева, — цверги не каменеют на солнце.

— На солнце — нет, — ответил бард, изрядно подпортив почтительность голоса выражением глаз, — цверг каменеет, если его сердце разбито и перестало биться.

Мэб внимательно поглядела на него. Встала и подошла вплотную. Бард замер, употребив все силы на то, чтобы согнать с лица дерзкую усмешку. Не до конца преуспел.

Отточенный ноготь провёл по его щеке, и певец подумал, что ногти королевы скорее напоминают когти — так длинны и остры.

— Ты не похож на цверга.

Неуловимым, стремительным движением бард обнял повелительницу фей, его тёплый, чуть шершавый палец обрисовал её высокую скулу, тонко очерченные губы, точёный подбородок, спустился во впадинку шеи.

— Ты не похожа на фею.

Королева Мэб улыбнулась и нежно произнесла:

— Ещё раз так сделаешь — останешься без рук.

________________________________

*Альвис (др. — сканд. Alviss — «всезнающий») — в германо-скандинавской мифологии упоминается как самый мудрый из цвергов. Возгордившись, он решил породниться с асами и переселиться в Асгард. Посватался к дочери Тора Труд. Тор придумал хитрость: сказал, что перед свадьбой желает проверить, так ли мудр цверг, как об этом говорят. На первый вопрос, об устройстве мира, Альвис отвечал более двух часов, на второй вопрос, о всех существах, Альвис отвечал ещё дольше и когда закончил — небо стало светло-серым. Тогда Тор попросил его назвать все звезды на небе, и увлечённый цверг начал отвечать, но наступил рассвет, и он обратился в камень. Так он был наказан за свою дерзость.

***

Пир был в самом разгаре, когда в медовый зал влетел запыхавшийся Бьорн.

— Что? — Альвгейр, нахмурившись, встал из-за стола.

— Я… — запинаясь, произнёс юноша, вдруг осознавший, что его сочтут трусом, если он расскажет, как позорно бежал от старухи, ехавшей верхом на медведе. — Она… — Бьорн вспомнил насмешливый, пронизывающий взгляд шаманки, полученный напоследок. Она знала, что юноша прячется там, в кустах. Видела, как трясутся поджилки при одном взгляде на исполинского зверя, чьё имя он с гордостью носил всю жизнь. И тогда Бьорн побежал.

Альвгейр, сообразивший, что в таком состоянии от мальчишки толку не добьёшься, ухватил его чуть не за шиворот и потащил вон, небрежно бросив собравшимся:

— Пир окончен. Но кто хочет — может продолжать.

Ульв тоже встал и обратился к Онни:

— Идём. Пришло время поговорить.

Ярл макнул юношу в бочку с водой. И подержал там подольше, поэтому потребовалось ещё какое-то время, чтобы Бьорн отфыркался и продышался.

— Говори, — жёстко произнёс Альвгейр, и юноша попятился. Он слышал, конечно, истории о том, с какой доблестью и жестокостью золотоволосый расправился с прежним ярлом. Но только теперь, кажется, окончательно в них поверил.

***

Ульв же отвёл молодого шамана в стоявший тут же, неподалёку, дом Альвгейра.

— Что Акка рассказывала обо мне? — Стейнсон указал Онни на лавку и сел сам.

— Почти ничего, Волк. — Гость воспользовался предложением и с любопытством огляделся. — Говорила, что это только её. Да и дедушка при твоём упоминании каждый раз принимался рычать. Олли поведал немного. Про то, как воевали олени и медведи, а вы с золотоволосым приплыли в маленькой лодке, идущей против ветра. И как ты собрал своих слуг, загнавших окончательно озверевших из рода медведей на корабль Альвгейра, построенный руками людей-оленей.

Ульв задумчиво закопался пальцами в густой мех шкуры, валявшейся на лавке. Альвгейр не отказывал себе в роскоши.

Молодой шаман некоторое время изучал лицо собеседника, но, наконец, не выдержал:

— Ты любил её? Бабушку.

Ульв потёр подбородок и бросил на Онни быстрый взгляд.

— Она ведь всё ещё в Срединном мире. Так что — нет.

— А она… — молодой шаман невольно запнулся. Начал с другого конца. — Дед просто взбесился, когда она плыть к тебе решила. И его с собой не взяла. До сих пор боится, что ты её заберёшь. Как прочих. Потому и через Нижний мир прошёл. Ты… не сердись на него.

Стейнсон оскалился по-волчьи, но уже через мгновение глядел спокойно. Даже с любопытством.

— Хотел бы забрать — ты бы на свет не родился. Чуткий такой. Я и сам едва медведя заметил.

— Я следил, — со сдержанной скромностью пояснил Онни. — Знал, что дед следом пойдёт.

— Всё равно.

— Я сильный нойд. Сильнее всех, после бабушки. — И тут же молодой шаман поправился: — Из живых.

Ульв слегка поморщился и развалился на широкой лавке, как на ложе, полуоблокотившись о стену.

— Где ты вырос? У медведей или оленей?

— После того, как нойд Олли ушёл в Верхний мир, саамы живут вместе, не делая различия между предками, — вежливо ответил гость.

— Как это произошло? — в голосе Ульва прозвучал интерес, но глядел он не на собеседника, а в бревенчатый потолок, хмурился, постукивал пальцами по согнутому колену.

— Когда вы с золотоволосым уплыли, было тихо и мирно. Какое-то время. А потом к оленям стало приходить всё больше медведей. И оставаться. Кто-то женился, как дед, и входил в дом своей женщины, кто-то просто перевозил семью. Жаловались на своего нойда. При прежнем медведе жил тише воды ниже травы, но когда стало понятно, что вы с золотоволосым не вернётесь, сделался вождём. Он был жесток и, кажется, безумен. Но среди медведей тогда сильных нойдов не было — дедушка ещё не набрался опыта, прочих ты увёз.

Ульв, наконец, повернул голову, видимо заинтересовавшись рассказом.

— Но однажды безумный нойд умер, да?

Онни утвердительно наклонил голову.

— Никто не решался его хоронить. Все знают, что после смерти нойды становятся сильнее. И когда все медведи перебрались к оленям, Олли попрощался с бабушкой и дедушкой, оставил им заботу о людях, а сам…

— Это сколько времени прошло? — перебил Ульв. — Мертвец должен был уже встать!

— Да, — печально вздохнул Онни. — Так и было. Отчаявшиеся медведи пытались сами его похоронить. Но многого не знали. Когда труп поднялся, один из них ударил его ножом. И на следующую ночь у безумного нойда оказались железные зубы. Он рыскал по деревне, по лесу и убивал. Когда кто-то пытался спрятаться на дереве — перегрызал ствол.

— И Олли удалось его одолеть? — Ульв недоверчиво хмыкнул.

— Нет. Безумный нойд его убил. — Онни произнёс это просто и буднично, как будто речь шла вовсе не о его предке.

— Но после смерти нойды становятся сильнее, — задумчиво протянул Стейнсон. — Особенно те, кто попадают в Верхний мир…

— Так и было, — повторил молодой шаман и вежливо улыбнулся догадливости собеседника.

— И ты там бывал? В Верхнем мире, я имею в виду? Говорил с ним?

Онни снова кивнул.

— Нойд Олли представил меня оленю-предку Мяндашу. Сказал — я ему понравился.

— Тебя, должно быть, в будущие вожди теперь прочат? — усмехнулся Ульв. Его глаза весело заискрились золотом, но лоб всё ещё прочерчивала трещинка морщины. Казалось, он на минуту отринул от себя тяжёлые думы, чтобы умилённо взглянуть на играющего ребёнка.

— Нет, — ответил Онни и улыбнулся в ответ. — Я хороший нойд, но не лучший вождь. Слишком непоседливый. Когда отец уйдёт в другой мир, направлять саамов будет мой старший брат. Он достойный и рассудительный человек.

С каждой минутой Онни нравился Ульву всё больше и больше. Он даже подумал, что, задержись он тогда в Суоми подольше, этот мальчик-счастье* мог быть его внуком, а не медведя. Устыдившись этих мыслей, Стейнсон потёр лицо ладонями.

В этот момент в дом ворвался Альвгейр.