Страница 15 из 56
Теперь он пел сам.
Простой бард — лишь пыль под ногами филида, принявшего в себя прошлое, прозревающего будущее. «Я принесу твоей земле процветание».
Облака спустились ниже, набухли и округлились. Ветер бил в лицо: «Ты лукавый чужак, что думает покорить душу Ирландии».
Голос филида наполнил землю жаром, а небо холодом. Дышать сделалось тяжело. Но он пел: «Душе нужно тело, земле — хозяин. Я подарю тебе счастье».
Одна за другой небо прорезали молнии. Это тоже струны. На них можно играть. Если знаешь, как. «Кенн Круах — золотой бог. Под кем ещё вскрикнет камень Фаль? Перед кем разойдутся скалы? Кто ещё может стать тебе мужем?»
Громовые раскаты разбили мелодию. Не просто смеётся королева фей: хохочет. Заливается ливнем. «Кровавый жрец кровавого бога, пожирающего собственных детей! Уходи».
Ветер стих, и серебристые струи дождя падают отвесно. Друид бережно, осторожно перебирает их, заставляя звенеть нежно-нежно: «Золотой бог дарит жизнь за смерть. Он будет ласков. Ведь не пытался взять душу силой, а моими устами поёт о любви к тебе».
Дождь прекратился. В журчании ручья снова раздался смех:
«Ты не друид, мальчик, ты дурак. О любви ко мне? Тебя околдовала собственная арфа. Ей ты поёшь, не мне. Передай Сокрытому в Тумане, что проиграл».
— Проиграл? — Великий Бард оборвал песню на полуслове. Долго молчал, поглаживая гриф… В последний раз его рука нервно дёрнулась. Он поднял свою серебряную трёхрядную арфу и с размаху швырнул на камни.
Когда порванные струны обиженно отзвенели, в кругу каменных стен стояли двое. Мужчина и женщина. Их окружала Тишина.
***
С победным рыком викинг отвалился в сторону и перевёл дух. Первая связная мысль, посетившая его после этого, была о Сигрид. О том, что дочери ярла придётся делить с наложницей не только Эрика, но и крышу над головой — такого чудесного утра у викинга не было ещё никогда. И он намеревался это повторить. Конечно, и с женой можно бы… тут Эрик хмыкнул. Представить, чтобы Сигрид, суровая, своенравная Сигрид, пребольно ткнувшая его в рёбра, когда рука воина всего-то, почти случайно, легла на девичью талию, делала то, что сейчас проделывала фея, было невозможно. Или чтобы позволяла воплощать свои фантазии рыжему викингу. Нет-нет! Из Сигрид выйдет прекрасная жена, которая будет следить за слугами и домом, об руку с которой можно заявиться хоть к конунгу, но в постели… Эрик ласково потрепал по бедру лежащую тут же, на земляном полу, Пёрышко.
Фея потянулась плавно, как кошка, и даже тихонько замурлыкала. Она с подобной страстью тоже столкнулась в первый раз — викинг мало походил на виденных ею прежде мужчин. О Фрейя! И как же он ей нравился! Было в Эрике что-то живое, сильное, яростное, из-за чего обитатели родного леса по сравнению с ним казались медлительными растениями. Пёрышко таяла от одного его взгляда, жадные поцелуи заставляли задыхаться от восторга, и даже то, как сноровисто и по-хозяйски викинг наматывал на кулак золотистые волосы, приводило её в неимоверный восторг.
— Надо найти Болли, — сказал Эрик и встал. Будь на месте рыжего викинга ярл Альвгейр или хотя бы старый Ауд, он мог бы задаться вопросом, отчего лишение глаза и висение на дубе наполнило молодого воина такой кипучей энергией, какой он не ощущал в себе никогда прежде.
Но Эрик не имел обыкновения усложнять себе жизнь досужими размышлениями. Он просто знал, что тут, с Пёрышко, ему хорошо. Так же, как точно знал: нужно возвращаться домой, к Сигрид. То, что вернуться удастся, сомнений не вызывало. Главное — пса разыскать.
***
Одноглазый волк довольно заворчал и чуть отстранился, не переставая, впрочем, тесно прижиматься боком к светлой волчице. Та потёрлась мордочкой об основание его уха. Волк игриво куснул подругу в плечо. Он был уже удовлетворён, но взаимные ласки доставляли не меньшее удовольствие.
Внимание привлёк необычный для леса шум. Кажется, человек кричал. «Болли, Болли!» На секунду крик показался волку смутно знакомым, даже захотелось вскочить и мчаться туда, к зовущему мужчине. Но белая волчица положила голову одноглазому на спину, и направление мыслей сменилось: он стал гадать, какого цвета будут их первые дети.
***
— Не ори. А то тебя кто-нибудь услышит.
От неожиданности Эрик действительно замолчал и заозирался в надежде углядеть говорившего. Тот обнаружился довольно быстро: худенький курносый паренёк восседал верхом на поваленном дереве и смотрел на викинга с забавной серьёзностью.
— Ну что уставился? — ухмыльнулся он Эрику в лицо. — Псина твоя давно уже семейством обзавелась. Не докричишься. Впрочем, — тут облачённый в травянисто-зелёный камзольчик незнакомец лукаво сощурился на болотный огонёк, нервно мельтешащий перед викингом, — я гляжу, и ты не отстаёшь.
— Пак! — Пёрышко снова обратилась девушкой и заломила руки. — Не выдавай нас! Я что хочешь для тебя сделаю!
— Поцелуешь? — с готовностью отозвался Пак и вытянул губы трубочкой. Фея покраснела, а Эрик почти по-звериному зарычал и за руку дёрнул её себе за спину. Угрожающе надвинулся на щуплого нахала.
— Ладно-ладно, — Пак предупредительно выставил ладони перед собой. — Остынь, большой рыжий мальчик. Ты меня напугал.
— Пак… — простонала Пёрышко, и в её голосе послышалось неподдельное отчаяние. Парнишка демонстративно приложил палец к губам.
— Ти-ше. Я же сказал. Королеве сейчас не до вас, но есть тут одна рогатая особа…
— Ты не расскажешь Геро? — Болотный огонёк заискрился недоверчивыми переливами.
Пак поджал губы.
— Нет. Даже больше. Я вам помогу.
— Но почему?! Ты же… она же…
Насмешливая рожица парня вдруг сделалась серьёзной.
— Потому что она очень красивая, Пёрышко. Очень умная. Очень гордая. Почти как королева фей.
— И?
— Ну а я решил взять пример с Барда — Великого Предателя, — пожал плечами Пак. — В конце концов, чем я хуже?
— Ты лучше! — восхищённо воскликнула фея-огонёк. — Ты такой, такой…
— Знаю, — отмахнулся тот и показал Эрику язык. — Я лучше всех.
Пак махнул рукой, приглашая следовать за ним, Эрик на мгновение заколебался, покосился на всё уплотняющийся туман, в котором стали, вроде бы, даже различаться какие-то фигуры, и решительно зашагал за провожатым. Болотный огонёк не отставал, наворачивая спирали вокруг обоих мужчин. Мысли всей троицы были заняты будущим, а потому никто из них не оглянулся, не вспомнил и не увидел как…
***
Королева фей разлеглась на своём широком троне, покрытом дёрном и увитом диким хмелем. Задумчиво подперла рукой подбородок, согнула ногу в колене, пошевелила пальцами.
— Спой мне, — приказала она, не глядя на стоящего перед ней мужчину.
— Великий Бард сам решает, когда ему петь. — Его поза была не менее расслабленной, чем её, но смарагдовые глаза вызывающе сверкали из-под соболиных бровей.
— Ты больше не Великий Бард, — сказала Мэб, разглядывая крону дуба. — Ты — мой придворный певец, пока я тебя не прогнала. Пой.
Мужчина наклонил голову к плечу и с минуту разглядывал королеву. А потом, действительно, запел.
Бард пел про Альвиса*. Но вовсе не так, как поют обычно на северных берегах. В его устах эта история рассказывала не о хитроумии Тора. Теперь это был гимн несчастной любви, поэма о страсти и преклонении, о самопожертвовании, доходящем до самозабвения.
Когда он замолчал, вокруг воцарилась тишина. Феи и эльфы, тесно столпившиеся кружком, кажется, не дышали. Не шумел ветер в ветвях, молчали птицы, и даже ручей забыл журчать, прислушавшись к чарующему голосу.
Восторженная тишина завершилась единым вздохом подданных Мэб. Многие вытирали слёзы. Даже королева выглядела задумчивой. Ободрённый произведённым впечатлением, бард приблизился к трону и произнёс: