Страница 3 из 14
«А вчерась мне была выволочка. Хозяин выволок меня за волосья на двор и отчесал шпандырем за то, что я качал ихнего ребятенка в люльке и по нечаянности заснул. А на неделе хозяйка велела мне почистить селедку, а я начал с хвоста, а она взяла селедку и ейной мордой начала в мою харю тыкать».
В классе при этих словах кто-то засмеялся, но тут же затих. Смешно же в самом деле, ежели человеку мордой селедки в харю тычут, но и очень грустно из-за хамства и грубости этого действия в отношении человека.
Но тогда я этого не сформулировал. Я это потом стал для себя формулировать. Но тоже, наверное, не до конца.
Чехова я потом тоже читал. В моей программе при поступлении в Щукинское училище был рассказ «Володя». Страшный рассказ. «Семнадцатилетний юноша, некрасивый, болезненный и робкий» застрелился из-за пошлости, лжи, лицемерия. Никто его не понимает, никому он не нужен. Все, кто его окружает, погрязли в своих мелочных заботах, всецело ими поглощены и выдают сущие пустяки за самое важное и необходимое в мире. Банальность превыше всего. А он не нужен никому и никому не интересен. И первая его любовь оказалась никакой не любовью, а жестоким обманом: «…все слилось в одно ощущение острого, необыкновенного, небывалого счастья, за которое можно отдать всю жизнь и пойти на вечную муку, но прошло полминуты, и все это вдруг исчезло. Володя видел одно только полное, некрасивое лицо, искаженное выражением гадливости, и сам вдруг почувствовал отвращение к тому, что произошло».
Я в своей программе дочитал этот рассказ до трагического финала: «Володя опять вложил дуло в рот…» Читал я на грани не то что слез, а какой-то обиды, досады. Человек гибнет от несовершенства мира, от непонимания. Что такое его собственная жизнь в этом мире? Нужна ли она кому-нибудь? Вот это цепляло меня сильнее всего. Обида, несправедливость, непонимание… Вопросы совести, так, наверное, нужно сказать. Моя тема…
А в четвертом классе я читал письмо, все глубже погружаясь в жизнь и чувства Ваньки, и впервые в жизни достиг того, о чем только через несколько лет узнал, как это называется. Я уже был студентом, когда узнал, что это называется «искусством перевоплощения». А тогда я интуитивно почувствовал, что надо всему классу, то есть всем моим зрителям, показать то, что Чехов написал: «Ванька покривил рот, потер своими черными кулаками глаза и всхлипнул».
И я скривил рот, потер кулаками глаза и всхлипнул. И крупные слезы стали капать из моих глаз на разложенный передо мной лист бумаги. Я читал дальше и плакал. Я «вошел в образ». Я стал этим маленьким Ванькой, человеком с невыносимо грустной судьбой. Я почувствовал, что никогда не будет у него ни «елки с гостинцами», ни «золоченого ореха», и никто не спрячет этот орех в «зеленый сундучок». И никогда дедушка Константин Макарыч не получит письма своего внука: нет такой почты в мире, ее просто нигде не существует, той, которая смогла бы доставить это письмо по адресу: «На деревню дедушке».
Учительницу нашу я своими слезами очень напугал. Она не понимала, что случилось со мной, и спрашивала: «Что это такое было с тобой?» Я старался объяснить; это не очень у меня получалось, а она смотрела на меня и говорила: «Ну ты, Володя, и артист!»
Артист… Тогда, наверное, впервые в жизни я понял, что стану именно артистом. И в классе меня так и звали. Я умел за несколько секунд всех насмешить каким-нибудь изображением кого-нибудь из учителей. Учитель выходит из класса, а я всем показываю, как он это сделал. А еще показываю, как он забавно садится на стул или делает всем замечание. Немного по-хулигански выходило, но очень смешно. А потом небольшими группами шли из школы домой. Дорога вдоль Волги была от школы до дома длинной: Октябрьск, как и большинство приволжских городов, сильно вытянут, почти на десять километров. Узкая полоса домов. Внизу Волга, над ней – железная дорога, а потом сам Октябрьск. Со всеми домами, жителями, учреждениями, двумя кинотеатрами и без какого-либо театра.
И вот по дороге домой у меня был свой личный стихийный театр. Я импровизировал. Я обязательно стремился что-нибудь изобразить, и все мои друзья смеялись над тем, как я это делаю, и прохожие, которые видели это, тоже смеялись. А дома мама мне говорила: «Весь город уже знает, что ты на улице играешь, как настоящий артист». Мама потом, когда я стал старше, повезла меня в Ленинград, и мы ходили на спектакли в Большой драматический театр (БДТ), где главным режиссером был Георгий Товстоногов. Я учился в девятом классе. Два спектакля видел я в БДТ… Всего два спектакля: «Генрих IV» и «Три мешка сорной пшеницы». Первый – гениальное творение Шекспира в постановке Георгия Товстоногова; второй – по пьесе Третьякова и тоже в постановке Товстоногова. Но это были такие спектакли, и такие артисты были на сцене, и так захватывающе было то, что играли они, и такая великая сила во всем этом чувствовалась, что сомнения уже не было у меня: «Я только артистом хочу быть, и больше никем».
Я даже клоуном уже не хотел становиться. Хотя и клоун, конечно, тоже артист. Иногда выдающийся. Как Юрий Никулин, Олег Попов или Карандаш с его черной вытянутой собакой Кляксой. Я еще в восьмом классе хотел стать клоуном. Всего лишь за год до этих, судьбоносных для меня, спектаклей в БДТ. Я даже собрал документы, чтобы поступать в цирковое училище. Я уже умел всех смешить, пародировать; пластика тоже была у меня на очень хорошем уровне; ребята говорили: «Ты прямо как нож складной». Эти качества при их совершенствовании мне очень потом пригодились, и я об этом еще расскажу.
Чиполлино
Первая моя встреча с театром состоялась не в БДТ. Мне было пять лет. В Октябрьск приехал кукольный театр, какой-то неизвестный, трижды областной. Я не помню, откуда он приехал в наш город. Я помню, что со своей соседкой, Лилей Кутумовой, которая училась в третьем классе, отправился на один из его спектаклей.
Как точно назывался этот спектакль в помещении школы номер тридцать (там теперь дом престарелых), я тоже не помню. Наверное, «Приключение Чиполлино». Или просто «Чиполлино». Нет, скорее всего, было в названии слово «приключение»… По мотивам сказки итальянского писателя Джанни Родари. Тогда, в СССР, одна из самых популярных сказок. Горькая, смешная и всенародная. Про захватывающие приключения овощей и фруктов, которые и были персонажами этой сказки: сапожник Виноградинка, кум Тыква, девочка Редиска, мальчик Вишенка и другие. Чиполлино – мальчик-луковка. Он был сыном Чиполлоне. «И было у него семь братьев: Чиполлетто, Чиполлотто, Чиполлочча, Чиполлучча и так далее – самые подходящие имена для честной луковой семьи. Люди они были хорошие, надо прямо сказать, да только не везло им в жизни. Что ж поделаешь: где лук, там и слезы».
Иначе говоря, он – не в прямом смысле луковица, при чистке которой текут слезы, а живой и отважный герой, как выяснилось по ходу действия. С физиономией, надо сказать, весьма веселой.
На протяжении всего кукольного действия он боролся против притеснений бедняков со стороны синьора Помидора, принца Лимона и других. А притеснения – очень значительные и коварные. Отца Чиполлино, старого Чиполлоне, посадили в тюрьму. Не за какое-нибудь ужасное преступление, а только за то, что он случайно наступил на любимую мозоль принцу Лимону. Чиполлино обещает освободить отца из тюрьмы. Он уходит из дома и путешествует по стране. А страна эта такая, для которой подходит определение «диктатура». Там безраздельно, нагло, тупо и грубо правят принц Лимон и графини Вишни. И Чиполлино вступает в конфликт со всем этим властным самоуправством. Но прежде всего с синьором Помидором, главным функционером, олицетворением «фрукто-овощной» тирании и бессменным управляющим графинь. И в пылу борьбы Чиполлино приобретает новых друзей. С их помощью он в конечном счете одерживает верх над синьором Помидором, принцем и графинями.
Таково краткое содержание, которое стало мне известно во всех подробностях, когда я научился читать и прочитал книгу Джанни Родари, а потом множество других книг. Дома у нас была хорошая библиотека. В этой библиотеке особое место занимали 200 томов Библиотеки всемирной литературы. Не скажу, что я их все прочитал, но многие – точно, и своей любви к чтению посвящу несколько страниц. Пока не знаю, сколько, но точно, что не одну.