Игра во всё

Стал, как известно, я тем, кем стал, а тогда около подъезда нашего дома стоял стол, и на нем по вечерам играли в древнеиндийскую игру различными фигурами на шестидесяти четырех клетках. Белые всегда начинают, но не всегда выигрывают. «Козел», конечно, популярней, козлы – они всегда популярней, и не только карточные. Но и шахматам люди разных возрастов и профессий посвящали много свободного времени. Особенно по вечерам, после работы. Солнце уже на закат, а люди разыгрывают, предположим, древнеиндийский гамбит. В Москве, я знаю, играли на бульварах, с шахматными часами. А у нас играли около подъезда, без часов. Сейчас своих детей пытаюсь к шахматам приобщить, но не очень получается. Наверное, потому что компьютерный век, совсем другие игры. А еще говорят, компьютер не обыграешь.

Что еще вспомнить из моих детских забав и ребяческих игр?

Кораблики, вырезанные из коры, с бумажными парусами. Мы их отправляли в плаванье по весенним ручьям, и плыли они наперекор всем бурям и ненастьям наперегонки, и застревали в льдинах, но выбирались и доплывали почти до Волги… А в лото играли значительно выше уровня реки: на чердаке нашего пятиэтажного дома. Приносили ящики из магазина и, сидя на этих ящиках, с упоением резались в лото. Проигравший выпивал стакан воды. Или несколько стаканов воды. Или литра три. Пить уже невозможно, а все равно пьешь: ты же проиграл. На том чердаке мы еще не знали, что пройдут годы – и пропаганда питья воды в значительном количестве достигнет очень высокого уровня. Это необходимо для очистки организма от всяких вредных веществ. Может, говорят, и мозг очистить, да еще так, что в нем просто ничего не останется. Но это крайний случай. Редкость. Сегодня у людей в голове столько мусора, что сколько воды ни выпей, а весь мусор выгнать вряд ли удастся.

Знаменитые казаки-разбойники, теперь почти забытые. Одна из самых захватывающих коллективных игр. Я уже переехал из Костычей, от бабушки с дедушкой, к родителям. В нашу двухкомнатную квартиру на третьем этаже. Два окна выходили на длинную улицу вдоль берега Волги, а одно окно во двор. Там была одноэтажная баня. С разделением на женские и мужские помывочные дни.

«Разбойники» в прочной связке «с казаками» особенно сильно захватывали нас, когда мы сражались в подвале нашего дома. Пятиэтажный блочный дом с тремя подъездами, а под ним длинный подвал. Лампочки давно перегорели: полная тьма. Вбегаешь с улицы и ничего не видишь. Совсем ничего. Пахнет только всем тем, что жильцы в своих сараях хранили. У каждой квартиры в подвале свой небольшой сарай, запиравшийся на замок. Там содержалась разная утварь: инструменты, гвозди, веревки, колеса, мешки, старые газеты и бог весть что еще. И у кого-нибудь из игроков обязательно имелся ключ от сарая, куда он и забирался… Играли команда на команду. Двор на двор. Названия очень выразительные: «Горка», скажем, или «Краснопузые». Ребята с Горки против Краснопузых. Договаривались, кто первый начинает. А чтобы первенство определить, кидали жребий. Или вставали в кружок и считались: «Вышел ежик из тумана, вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить, все равно тебе водить!» Что-нибудь в таком духе. Но это, правда, когда в прятки играли или в жмурки, а не в казаков-разбойников.

Мы потом курили в том же подвале. Болгарские сигареты «Солнышко». Одну сигарету по кругу. Были уверены, что это детские сигарету и их можно детям курить. Взрослые курят «БТ» и «Яву» с фильтром, а некоторые «Дымок» и «Приму». Но это такие большие, взрослые, заядлые курильщики, которые что хотят, то и курят. Я потом, кстати, тоже «БТ» курил, но это уже после Щукинского училища. И еще «Родопи», имевшие гражданское название «Пожопе». А в детском возрасте – «Солнышко». В мягкой пачке. Не одну пачку на всех, а одну сигарету. Но кашлял, помню, страшно. И после первой затяжки очень голова закружилась. Всё как у всех. Помню еще, что мама беседовала со мной на тему о вреде курения и что от этого с человеком бывает, но главное, могут вообще мозги атрофироваться. Я подумал тогда, что вон сколько взрослых курят, а мозги почему-то не у всех атрофировались. У некоторых работают, даже еще лучше, чем у тех, которые не курят. Я маме об этом сказал, а она сказала: «Это тебе так кажется. Вырастешь, все поймешь».

Я вырос, а понял далеко не все. Всю жизнь разбираюсь. И чем дальше, тем больше непонятного. Далеко не все просто было в театре, когда пришел туда после Училища, потом во МХАТе замечательные роли, но сложные отношения с Олегом Николаевичем Ефремовым. Сыграл разных людей в 120 фильмах, но пока нет той главной и заветной роли, за которую мог бы отдать все 120. Все непросто было и в личной жизни: три брака по любви и три развода по «итальянскому варианту»: чемоданы летели с третьего, пятого и девятого этажа. А что творится за пределами театра, в так называемой обычной действительности… Там вообще черт ногу сломит. Не хочется даже думать о том, каков этот чёрт и какая у него нога. Куда всё летит?

Детство тоже очень загадочно. Пора сладкая, но крайне таинственная. Я, например, до сих не понимаю, что толкает человека с помощью шеста пытаться управлять льдиной во время ледохода на Волге. Бабушка по берегу бежит: «Володя! Володя! Да что же это, господи помилуй!» Сколько раз падал в ледяную воду и приходил домой по пояс мокрый. Как только выжил. Тоже мне экстремал. Этот же «экстремал» съезжал с крутого склона на детском велосипеде, упал и разодрал бок. И он же, спускаясь на лыжах, врезался в поперечину забора, которая была сантиметров десять толщиной. Пришел домой с лицом, на котором, кроме огромного распухшего носа, ничего больше не было. Отец увидел меня и, не сдержавшись, рассмеялся. А мне так обидно стало, что отец надо мной еще и смеется, что кружкой в него запустил. Он увернулся, а кружка разбилась вдребезги.

А зачем съел полтюбика маминого крема для лица? Я знал, что космонавты на борту космического корабля едят не как все люди ложками, вилками и из тарелок, а питаются исключительно только из тюбиков. Меню у них вкусное, питательное, разнообразное, но полностью, так сказать, тюбичное. Наверное, чтобы в этом убедиться, я и съел полтюбика маминого крема. В результате чего вырвало меня со страшной силой. Бледный стал, как этот крем. Мне мама, когда пришел в себя, говорила: «Ты же понимал, что это не еда?» – «Я, мама, – говорил я, – понимал, но попробовать очень хотелось». – «Но зачем?» – «А вдруг это то, что и космонавты едят?» Она засмеялась и отправила меня делать уроки. Теперь много лет прошло, а я иногда думаю: «Что бы было, если бы кто-нибудь из космонавтов съел полтюбика питательного крема для лица? Могло бы на этом закончиться освоение человеком космического пространства?»

Свой двор – вотчина и убежище от нашествия «чужаков». Одноэтажное здание бани высотой метров пять удачно подходило для борьбы и сражений. С луками и стрелами, играя в «Чингачгука Большого Змея», прыгали с плоской крыши помывочного комплекса на землю и каким-то чудом ноги не ломали. Но какой бы ты ни был отважный Чингачгук, не в свой двор неосторожно сунулся – можешь и в торец получить. «Эй ты, паренек, ты кто такой?» Стоит перед тобой такой мелкий, в кепке и с сигаретой во рту. А за ним – еще человек пять. Кепке-то можно ответить: «А тебе какое дело? Не к тебе пришел!» А с теми, какие неподалеку, как быть? Все шансы вернуться домой с синяком под глазом. Чужая территория. Ты – пришлый, посторонний. Ты, стало быть, вали отсюда и не огрызайся.

Октябрьские танцы

Поясню теперь то место на правой стороне Волге, где я родился и вырос. Откуда уехал в Москву. Я его уже пояснял, а теперь чуть подробней.

Октябрьск – небольшой промышленный город не очень крупного районного масштаба, в 154 километрах от Самары (Куйбышева). Узловая станция с десятками железнодорожных путей, с пристанционным голосом на весь город; там на тепловозе работал машинистом мой отец. Помимо станции: железнодорожное депо локомотивов, асфальтовый завод, швейная фабрика, завод изоляционных материалов, комбинат стройдеталей, хлебная база (элеватор), речной причал для песка, речной причал для нефтепродуктов. Возможно, я не все предприятия перечислил, но эти были основные. А главная достопримечательность, знаете, какая? Сызранский, он же Александровский, мост через Волгу длиной без малого полтора километра – крупнейший в Европе в XIX веке. Движение по нему открыли в 1880 году. Кроме того, два кинотеатра, о которых уже рассказывал.