Под кроной памяти

Велибор шел быстрым шагом. Он давно оставил позади парк «Тринадцатое июля» и необычного старца, свернул за здание Влашской церкви и сейчас уже практически достиг цели. На подходе к дому он пробежал пальцами по изгороди.

– Не верю я в совпадения, – еле слышно произнес он, – хоть вера в них и не противоречит здравому смыслу…

Открыл калитку и пошел по мягкой утренней траве. Толкнул дверь, которая оказалась незапертой, вошел в прихожую и опустился на диван.

С виду его дом казался неухоженным и заброшенным. Но как только попадаешь внутрь, чувствуешь, что он слишком живой, здесь даже неодушевленные предметы кажутся понимающими.

В гостиной, напротив входной двери – просторный диван темно-красного бархата, гостеприимно раскрывающий свои объятия.

Здесь же камин с вечно тлеющими углями, над ним репродукция картины Магритта «Возвращение пламени». На полотне – таинственный человек в черном впивается в комнату смелым взглядом. В гостиной – трельяж с зеркалами настолько мутными, что, кажется, если глянуть в них, то увидишь тех, кто использовал мебель много десятков лет назад. Над трельяжем небольшая репродукция картины черногорского художника Войо Станича, на ней силуэт сидящего спиной одинокого человека, перед которым синие небеса, укрытые кусочками облаков, пористый лунный диск и очертания чего-то угловатого и таинственного.

Возле окна с серыми туманными занавесками – маленький столик светлого дуба, к которому приставлены два изящных стула на трех витых ножках.

К стенам прилажены полки, наполненные книгами, разноцветными переплетами, скрывающими за собой чужие неизведанные миры.

На ступенях лестницы, ведущей на второй этаж, лежат радужные блики, падающие от огромного витражного окна сверху. Этот витраж, на котором море в лучах заката и силуэт острова, пару месяцев назад придумал Велибор. В композиции столь много оранжевого, отчего даже в серый день кажется, что в доме солнечно.

Множество вещей поступило сюда из лавочки, которой когда-то владел Велибор. Но в один момент он забросил лавочку, решив отдать Берту некоторые из вещей, и теперь всё хранилось в этой маленькой пристройке.

Просидев на диване с полчаса, Велибор почувствовал, как на него накатывают волны дремоты, которым было трудно противиться, поэтому он крепко заснул. И вокруг всё исчезло на время.

Кому-то, может, становится страшно от того, что привычное глазу исчезает в одно мгновение. Но с непривычки пугающее, пройдя испытание временем, становится обычным.

Во сне появлялось навязчивое ощущение: Велибора волокли чьи-то сильные руки, но кому принадлежат эти руки и куда они волокут его, было совершенно неясным.

Велибору удалось преодолеть кошмар, он проснулся от сильного толчка и понял, что, свалившись с дивана, лежит на полу.

Приподнялся на неуверенных руках, ощупал лицо и голову, сел и протер глаза. Взглянул на часы – те показывали пять утра.

– Неужели я проспал сутки напролет? – спросил себя Велибор. – Впрочем, это не так важно.

Окончательно проснувшись и воскресив в памяти события минувших ночи и утра, Велибор решил как можно скорее обозначить для себя грань между привидевшимся и виденным. Он поднялся, за несколько минут привел себя в порядок и, выйдя из дома, направился к Берту, который, как-то так вышло, был для него главным слушателем и советчиком. Приблизившись к обители брата, Велибор уже занес было руку над дощатой поверхностью двери, но в последний момент замешкался. Он развернулся и вышел за ворота, решив прежде своего визита побродить и собраться с мыслями.

Он прошел всего несколько десятков метров, как вдруг внезапно позади него послышался звук затихающего машинного двигателя, и уже через секунду раздался знакомый голос: «О, а ты куда это вышел в такую… рвань? То есть, это… в рань».

Велибор обернулся, но тут же быстро отвернулся, чтобы скрыть вспыхнувшее в глазах недовольство. За спиной стоял Генти с двумя собратьями-разнорабочими. Они возвращались из села Негуши, где иногда помогали какому-то человеку с приготовлением пршута, в Донье поле. На них была прокопченная рабочая форма, которую, впрочем, они зачастую носили и на досуге. Все трое были подвыпившими, грязными, от них пахло вяленым мясом и чем-то приторным.

Часто бывало так, что утром, еще затемно, Генти поднимался с кровати и шел к умывальнику, прибитому к сырой стене хижины. Умывшись, он бросал суровый взгляд в кусочек зеркала, косо прилаженного над умывальником, и злился, глядя на обозначившуюся на лбу морщину, нехарактерную для людей его возраста. Пыль, ежедневно оседавшая на его лице, въелась в кожу и придала ей землистый оттенок. Толкнув напоследок своего деда, чтобы тот храпел не так громко, Генти выходил в синеющую прохладу. Всякий раз он вспоминал, какая работа ему предстоит. Иногда он доезжал до Скадарского озера, а затем плелся по проселочной дороге в сторону широких виноградников, над которыми еще витали обрывки утреннего тумана и уже раздавались хриплые, надрывистые голоса виноградарей. Голоса, эхом разносившиеся под куполом небесного свода, терялись среди небывалой свободы, которая им не ощущалась.

Вечером Генти навеселе возвращался домой. Бывало, что первую часть пути он преодолевал в сопровождении других рабочих, среди которых были хорваты, албанцы, боснийцы и т. д. Обнявшись, они шли по проселочной дороге, горланя песни, порой каждый на своем языке, и смеясь. Сплетенная шеренга молодых мужчин раскачивалась из стороны в сторону, и временами крайние в ней ненароком сваливались в придорожные кусты, и их приходилось вытягивать оттуда, что, впрочем, немало веселило всех.

А позади оставались широкие поля, прикрытые темной вуалью ночи, посеребренные лунным светом. И над полями этими таяло эхо неистового веселья, смешанного с отчаянием.

– Куда ты вышел? – повторил Генти.

– Я вышел за ворота, Генти, – ответил Велибор неприветливо и тихо.

Он поежился и поправил шарф, закрыв им часть лица.

– Что? – удивился тот.

– Ты, видимо, хотел спросить, для чего я вышел?

– Я так и спросил, вообще-то, – криво усмехнулся Генти, подойдя ближе неуверенной походкой.

– Я вышел подышать свежим воздухом, Генти, – ответил Велибор, демонстративно набирая полную грудь. – Воздух этим утром необыкновенно свеж!

Велибор подавил в себе призыв тошноты и нерешительно попятился.

– Да ну? Какой еще свеж? Воздух как воздух, – резко возразил парень.

Один из его собратьев зажестикулировал, изображая что-то ведомое им одним, на что Генти громко рассмеялся, кивнул и сделал ответные пару жестов.

– А книга твоя… это самое, где? – спросил Генти заплетающимся языком.

– У меня их много, Генти, неплохая домашняя библиотека, есть очень редкие издания, и все-все мои, например… – Велибор сложил молитвенно руки, – впрочем, какая тебя интересует?

Троица смотрела на него в упор, все они ехидно улыбались.

– Какая вас интересует? – переспросил он, обращаясь уже ко всем.

– Ты же, типа, говорят, что вроде как писатель… писать тут приехал… твоя книга, понимаешь? – пояснил Генти.

– Ах, да!

Велибор почувствовал, как нервно встрепенулось его сердце. Все эти случайные кратковременные встречи с тремя собратьями очень тревожили его, эти люди казались ему неуместными, непонятными и неподходящими для его реальности.

«Но реальность предлагает свое… – подумал Велибор и прикоснулся к холодному стволу рябины, – всегда, когда вижу их, мне вспоминается мышиный король из сказки Гофмана о Щелкунчике, – Велибор изящным движением сорвал двумя пальцами огненную ягодку рябины и приблизил ее к глазам, – никак не получается скорректировать свои ассоциации, а так жаль».

– Эй! Ты чего задумался так? – удивился Генти. – Это же просто вопрос!

Велибор посмотрел на три пары глаз, веки которых от усталости медленно опускались и поднимались, а зрачки с трудом фокусировались на предметах.

«Совсем одинаковые, – решил Велибор, – взгляд, телосложение, даже эта стрижка „под горшок“ у всех троих. У одного только эта нелепая соломенная шляпа».