Страница 4 из 15
– Разве это сейчас важно?
– Наверное, нет. Меня никто не слышит, только вы?
– Никто? Если точно знаешь, что сказать, всегда найдется тот, кому это предназначено! – ответил голос.
Велибор приложил руку ко лбу и глубоко вздохнул. Он пытался вызвать хоть какие-то мысли, но его разум упрямо молчал. Поглощавшее его было необъятным удивлением, препятствующим элементарному анализу.
– Не знаю, о чем говорить, я в замешательстве…
Воздух в темноте возле стула загустел, Велибору показалось, что сам голос стал материализоваться, принимая форму предмета.
– Велибор, ты уже не зритель! Будешь оправдываться перед публикой. Главное, чтобы твои оправдания звучали убедительно и красиво. Публика избалованна, требовательна!
– Почему не зритель? – Велибор отпрянул от сгустившегося воздуха. – Вы же сказали, что этот спектакль для меня!
Попытался встать со стула, но что-то подсказало ему, что лучше этого не делать, и он быстро потушил в себе желание побега.
– Всё это как-то нелепо, что ли, – сомневающимся тоном продолжил он, – план, зрители, не зрители…
Свет стал ярче и Велибор прикрыл лицо ладонями.
Затрещало в одном из углов зала, послышались тихие, настойчивые крысиные голоски. Что-то грузное и медленное проволоклось вдоль стен, глухо опустилось на пол, и крысы испуганно разбежались в разные стороны. Велибор инстинктивно приподнял ноги, чтобы крысы о них не споткнулись.
– Света боишься? – зазвучала речь, с каждым произнесенным словом становившаяся всё громче и быстрее. – Иногда так происходит, Велибор. Кажется, что ты один из сидящих в рядах, один из тех, кто замер в ожидании действа. Но тут свет в зале меркнет. Со всех сторон раздается взволнованный шепот. Свет зажигается вновь, ослепляя тебя, и ты понимаешь, что всеобщее внимание обращено на твою персону, что ты больше не зритель! Поднимаешь вверх указательный палец, призывая других убрать посторонние звуки, чтобы все безропотно внимали тебе.
Перешедший на крик голос оборвался, но в темноте всё еще висело гудящее громовое эхо.
Велибор, оглушенный происходящим, с трудом понимал, что хочет донести до него таинственный голос. Всё вдруг представилось ему отчаянным розыгрышем. В один миг он утратил способность понимания речи: привычные слова лишились своих значений и воспринимались как раздражитель слуха. Но уже спустя мгновенье всё встало на свои места, и тогда Велибор опустил голову и вздохнул с грустью:
– Больше не зритель, говорите?
Он поднял вверх правую руку, попытался выпрямить указательный палец и усмехнулся, смотря на плотно сжатый кулак.
– Но я не могу даже сделать жеста, призывающего к молчанию… – рука его плетью упала на колени.
Свет погас.
Асфальтовые дорожки парка «Тринадцатое июля» были влажными от недавно пробежавшего дождика, на скамейках и кустах разбросаны хрустальные бусины капель.
Утро решительно заявило о себе. На небе догорали последние звезды, тонкой вуалью расстилалась розоватая заря. На одной из скамеек, пробудившись от глубокого сна, сидел Велибор и удивленно озирался по сторонам. Сквозь деревья слышались удары маленьких колоколов церкви Рождества Пресвятой Богородицы на Чипуре.
– И что всё это означает? – задумчиво произнес Велибор.
Послышался писк, и из кармана его клетчатого пальто выбежала маленькая крыса. Заметалась по скамейке, но затем, издав последний воинственный писк, спрыгнула вниз и скрылась в траве.
– Вот это да…
Потянулся и замер с вытянутыми руками, посмотрев на проходившего мимо старика с тростью. Тот остановился и улыбнулся ему.
И каким неуместным показался тогда старик с его невинной улыбкой, но Велибор улыбнулся в ответ.
Старик остановился и, склонив голову на бок, произнес с шутливой интонацией:
– Неуютное местечко для ночлега ты выбрал себе, сынок.
– Я не выбирал… А вообще, вы правы, оно не очень уютное…
Велибор изучал облик старика. С каждой новой подмеченной им деталью глаза его раскрывались всё шире и шире. Всё в этом человеке было таким неестественным и одичалым: и длинный серый плащ без единой пуговицы – на месте, где предполагались оные, клочками висели обрывки прочных белых ниток, – и высокие коричневые незашнурованные ботинки, и трость, перекошенная, вся в каких-то бугорочках, напоминающая растрепанный камыш.
Старик смотрел вглубь аллеи, но казалось, что взгляд его обращен внутрь себя самого.
Бывают утра, когда всё тихое и восторженно замершее в ожидании чего-то значительного. И сейчас было как раз такое.
– Я каждое утро прогуливаюсь по городу, – старик глянул на Велибора, – встаю часов в пять и иду на прогулку. Это полезно для моего старческого здоровья, – проговорил он, засмеявшись и легонько затрясшись от кашля.
Велибор промолчал. Он стряхнул с себя остатки недоумения, встал со скамейки и принялся очищать одежду, молотя руками по штанам и пальто. От ткани летели редкие пылинки.
«В непонятных ситуациях лучше всегда что-то делать, – сказал он про себя, – физические действия препятствуют формированию неправильных выводов».
– Как-то раз я видел тебя около Влашской церкви в четверть шестого, – заявил старик.
«Вовремя не замеченные неправильно сделанные выводы порождают почву для формирования предубеждений», – продолжил Велибор свой внутренний монолог, отряхивая пальто, но, осознав смысл сказанного стариком, прервался и выпрямился.
– Что? – строго спросил он.
Старик сделал невозмутимое лицо.
– Ты и там спал, но ты не выглядишь как нищий.
Велибор огляделся по сторонам, почесал подбородок и осторожно ущипнул себя за руку.
– Сейчас пять утра? – нервно спросил он.
Старик оставил вопрос без внимания.
– А в другой раз я видел тебя около монастырской стены, тоже в начале шестого.
Велибор потряс головой и посмотрел в лицо старика. Глаза у старика были светлые и ясные, от них расходились лучистые морщинки.
– О чем вы? – спросил Велибор.
– Я говорю, что видел тебя под самой монастырской стеной, – старик поднял тросточку и указал ею в направлении, где стоял спрятавшийся за деревьями монастырь. Старик опустил конец трости на землю и оперся на нее двумя руками.
– Это же был не я, – тихо возразил Велибор, натянув шарф почти до глаз, – вы не меня видели.
– Тебя, тебя, я тут всех знаю, а ты не кажешься мне знакомым.
Велибор всплеснул руками, но быстро успокоился.
– Я только два месяца как переехал к брату… мой брат Альберт, – ответил он. – Может, поэтому не кажусь знакомым?
– А-а-а… – протянул старик. – Вы теперь с отцом и с…
– Это не мой отец! – оборвал Велибор. – Это отец Альберта!
Лицо старика на миг покрылось грустью, которая, впрочем, быстро испарилась.
– И зачем мне спать на улице, когда у меня есть дом? – удивленно продолжил молодой человек.
– Не знаю, сынок, может, душно тебе в твоем доме, – предположил старик.
– Сейчас мне тоже душно, – Велибор начал обмахиваться руками.
Старик ничего не ответил, а Велибор, обнаружив, что у него развязался шнурок на ботинке, присел его завязать. Пальцы его работали механически, он чувствовал, что обрел что-то важное, от чего зависела если не вся жизнь, то, по крайней мере, ближайшие месяцы.
«Предубеждения всегда во вред», – подумал про себя Велибор.
Поднялся, похлопал по карманам и очень удивился, извлекши из одного несколько сухих листьев. Он выбросил их на дорогу. Листья хитро закружились и опустились один за другим на влажный асфальт.
– Вы извините, но мне уже пора, – бросил Велибор.
Он постоял немного, потом как будто собрался что-то добавить, но тут же передумал.
– Пора? Ну, в добрый путь! – усмехнулся старик.
– Да, – пробурчал Велибор. – Всего вам доброго.
Двинулся вперед, и расстояние между ним и стариком стало быстро увеличиваться. Весь парк еле заметно задрожал, как если бы озяб от утренней росы и сквозняка, резвившегося между стволами деревьев. Силуэт Велибора скрывался за деревьями, а старик остался стоять. Он чертил на пыльной поверхности дороги ровный замкнутый круг.