Святославичи

- В сече под Сновском половец саблей приложил, - ответил Воибор на вопрос Давыда.

Послание Святослава сыну было длинным и злым. Начав с воспоминаний о слабохарактерных поступках Давыда, совершенных им в детстве, о его всепоглощающей лени, на которую жаловались наставники по греческому языку и закону Божию, Святослав затем язвительно прошелся по сластолюбивым наклонностям Давыда. Напомнил и о малодушии в случае с больным зубом.

«Женитьбу же твою на первой попавшейся девке без моего на то благословения я понимаю как результат твоей непомерной глупости и еще более непомерной похотливости, - написал в заключение Святослав. - Может, ты мнишь себя властелином, равным мне? Может, сим глупейшим поступком, Давыд, желаешь убедить себя, да и меня тоже, будто ты истинный муж и князь: что хочу, то ворочу! Так на это, сын мой, будет тебе от меня такой сказ: хотел я тебя в Ростове князем посадить, ан теперь не хочу. В Ростове Олег сядет, он хоть и моложе тебя, да не такой дурень. Тебе же до скончания века в Муроме сидеть. По горшку и крышка!»

Читая отцовское письмо, Давыд бледнел от ярости: отец ни во что его не ставит!

«Попреков целый воз, а насмешек - два! - сердито думал Давыд, меряя шагами тесную светелку на два окна. - И при чем тут Ростов, коль град сей не в отцовском владении?»

Давыд позвал к себе Воибора.

- Братья мои как поживают? Отец в грамотке упомянул, что собирается Олега в Ростове посадить. Так ли это?

- Именно так, княже, - ответил Воибор.

- Но в Ростове княжит Владимир, сын дяди моего Всеволода.

- Старшие князья порешили Владимира в Смоленск перевести, - принялся разъяснять Воибор, который был в курсе дел, - а на его место посадить Олега. Мстислав Изяславич в Полоцке сел, а в Новгород решено отправить Глеба. Роман же сядет в Тмутаракани. Роман еще в мае выступил туда с дружиной. Князь Святослав дал ему в помощники свея Инегельда. В августе, думаю, Глеб уже вернется на Русь.

- Обо мне батюшка речь не заводил? - спросил Давыд.

- Нет, княже.

- А… матушка?

- Женитьба твоя порадовала ее, княже.

- Здорова ли? Отец о ней ничего не пишет.

- Цветет! - улыбнулся Воибор. - Весела и здорова! «Еще бы! Небось не намилуется с Олегом, благо ни меня, ни Ромки рядом нет, а Ярослав еще несмышлен!» - зло подумал Давыд.

Но и в ненависти своей он не мог в душе не восхищаться своей мачехой, ловко обводившей всех вокруг пальца. С каким изощренным умением Ода избавилась от него, Давыда!

- Не ведаю, написал ли тебе об этом князь Святослав, супруга Изяслава родила на Максима дочь в Кракове, которую нарекли Евдокией, - сказал Воибор.

- Отец умолчал об этом, - хмуро промолвил Давыд. Воибор покачал головой, словно извиняясь за то нерасположение, каким платил Давыду его отец.

Неожиданная встреча

Тмутаракань приняла нового князя настороженно. Привел двадцатилетний князь кроме дружины своей еще большую ватагу удалых молодцов из простонародья, набранную в Чернигове. По всему выходило, что не собирается Роман Святославич сиднем сидеть на столе тмутараканском, но жаждет кровью мечи окропить.

Роман и сам не скрывал этого от брата Глеба, который, собираясь на Русь, рассказывал ему, кто с кем в окрестных землях воюет, какие племена наиболее воинственны, про размер собираемой дани упомянул.

- А почто у шегаков дань такая маленькая? - спросил Роман брата.

- Из всех касогов шегаки самые многочисленные и злые в рати, - ответил Глеб, - они сами с соседей своих дань берут рабами и лошадьми. Это осиное гнездо только тронь - греха не оберешься! Проявляют шегаки нам свою покорность и ладно. К тому же они союзники наши супротив диких ясов и зихов.

- Ладно, - промолвил Роман, - поглядим, какие это воины!

Глеб незаметно окинул взглядом плечистого Романа: возмужал, ничего не скажешь!

- Не будил бы ты лихо, брат, - предупредил он. - У племен кавказских грабежи и набеги обычное дело. Покорить их до конца никому не удавалось.

- Однако Мстислав Храбрый наложил дань на ясов и касогов, - заметил Роман.

- Мстислав породнился с князем касожским и принимал ясов и касогов в свою дружину. Не силой, а умом брал он верх над иноверцами здешними, - молвил Глеб. - Ты же, братец, как видно, собрался оружием греметь. Дружины мало, так нагнал еще черных людей себе в подмогу! Токмо невдомек тебе, что на твои сотни ясы и косоги тысячи воинов выставить могут.

- Кто желает повелевать над многими, со многими и сражаться должен, - упрямо произнес Роман. - Лучше поведай, что в Тавриде творится. Посол греческий был у отца нашего, плакался, что сладу нет с восставшими рабами и разбойными людьми.

- Были и у меня посланцы императора ромеев, - усмехнулся Глеб, - просили подсобить супротив восставших париков и проскафименов[122]. Да я отказал, своих забот хватает.

- Купцы греческие сказывают, будто уже не первый год чернь бесчинствует в Тавриде, - сказал Роман. - С чего же все это началось?

Добродушие на загорелом лице Глеба сменилось злорадством.

- Это отрыгается ромеям подлость ихнего херсонесского катепана, отравившего князя Ростислава. Воеводы Ростислава, Порей и Вышата, мстили за князя своего, разоряли Херсонес, топили суда греческие, рабов отпускали на волю. Потом Порей ушел в Переяславль ко Всеволоду, а Вышата ко мне подался. Восстание же в Тавриде разрасталось уже само по себе. В Царьграде в ту пору один император умер, а другой все никак на трон сесть не мог, поэтому ромеям было не до Тавриды.

- Кто ныне на троне в Царьграде? - спросил Роман.

- Тезка твой Роман Диоген[123], - ответил Глеб. - Уже второй год с сельджуками воюет, да все без толку! Ему тоже пока не до Херсонеса, вот херсонеситы сами о себе и промышляют.

- Что-то я не заметил средь бояр твоих Вышату Остоми-рича, - заметил Роман.

- Помер Вышата прошлым летом, - вздохнул Глеб, - сын его Ян со мной остался.

Прознав, что в Тмутаракани вместо «коназа Талиба» сядет его брат «коназ Рамман», властелины окрестных племен потянулись к белокаменному граду, раскинувшемуся на берегу Азовского лимана, чтобы заручиться дружбой и расположением нового владыки Боспора Киммерийского, которого местные хазары прозвали Матурбег, что означало «красивый князь».

Первым прибыл в Тмутаракань предводитель шагаков, челдар Мамстрюк.

- Что значит «челдар»? - спросил Роман Глеба.

- Верховный вождь, - пояснил Глеб.

Мамстрюк был невысок, кривоног, с большим животом и мясистым одутловатым лицом желтоватого оттенка, совершенно лысый, зато с густой черной бородой и усами. В ушах у него покачивались золотые серьги, короткие толстые пальцы были унизаны перстнями, на которых переливались драгоценные камни. Одет он был в облегающие штаны из бухарской ткани шафранного цвета, короткие кожаные постолы, перетянутые на щиколотках тесемками, и короткий кафтан без рукавов, надетый прямо на голое тело. Мускулистые руки Мамстрюка были украшены золотыми браслетами, на шее болталась золотая цепь, на широком поясе висел кинжал в золоченых ножнах с костяной рукояткой.

Знатные шегаки в свите челдара были разодеты в шелка и бархат самых разнообразных оттенков, так что одеяние их предводителя на этом фоне выглядело довольно неказисто. Золота и драгоценных камней на них было ничуть не меньше.

Роман принимал гостей так, как посоветовал ему Глеб, сидя не на троне, а за столом с яствами.

- Тем самым ты одновременно покажешь гостям и свое радушие, и изобилие, - сказал Глеб.

Сам Глеб деликатно держался в стороне, давая возможность брату с самого начала проявить себя так, как ему хочется.

И все же Мамстрюк сначала обратился с приветствием к Глебу, а уж потом к Роману. Он свободно говорил по-русски и держался с той легкой развязностью, какая обычно присуща людям дерзким, но не злобным.

[122] Парики и проскафимены - зависимые земледельцы в Византии.

[123] Роман IV Диоген - византийский император в 1068-1071 гг.