Страница 15 из 28
В отличие от многих (взрослых) людей ученый в той или иной степени сохраняет детское восприятие мира: ребенок, как известно, перерабатывает внешние факты посредством удивления, восхищения и даже благоговейного трепета. Аналогом удовольствия для исследователя является такое состояние ума, при котором окружающий мир воспринимается – интуитивно или вследствие аналитической работы – как совокупность привычных связей и соразмерных явлений. Диспропорция, разрыв привычного и ожидаемого хода вещей порождает у ученого чувство детского удивления, быстро переходящего в досаду. В свою очередь, на смену досаде почти сразу приходит особая экзистенциальная эмоция. Ее – в духе Серена Кьеркегора – можно окрестить «страхом и трепетом». Нечто неведомое в виде нерешенной проблемы не дает ученому покоя и воспринимается им как некая дисфункция его собственного ума.
Выход из этого мучительного состояния, по Смиту, только один: необходимо найти адекватное объяснение и тем самым вернуть ум в прежнее состояние, при котором он созерцает покой, пропорции и взаимодействие различных равновесных систем внешнего мира. Таким образом, найдя приемлемое объяснение необычному или непонятному факту, ученый переводит свойственное удивлению и досаде состояние беспокойства в состояние душевного равновесия. Опуская промежуточные звенья этой логической цепочки, можно утверждать, что именно из астрономических исследований Смита, из созерцаемой гармонии космических явлений берет свое начало и смитовская теория экономического равновесия.
Интересно, что уже неоднократно упомянутый близкий друг Адама Смита шотландский философ Давид Юм пришел к идее равновесия с другой стороны, а именно развивая собственную теорию аффекта. «Некоторые люди отличаются известной утонченностью аффекта [delicacy of passion], что делает их особенно чувствительными ко всем событиям жизни. Каждое благоприятное происшествие вызывает у них большую радость, а каждая неудача или несчастье – глубокое огорчение… Несомненно, что людям такого типа свойственно испытывать в жизни более сильные радости и более тяжелые огорчения, нежели людям холодного и уравновешенного характера. Однако я уверен, что если все взвесить (курсив везде мой. – С. К.), то не найдется ни одного человека, который не предпочел бы иметь уравновешенный характер, будь это в его воле»[69].
Помимо идеи равновесия, второй важной составляющей научного наследия Смита является идея симпатии. В «Теории нравственных чувств» Смит так же, как и Юм, опирался на идею симпатии как базовую эмоцию морали, но позднее стал применять ее и к исследованию экономических фактов. В области этики оба шотландца были сенсуалистами. Другими словами, и Юм, и Смит отрицали рационалистские основания этики. Вслед за лордом Шефтсбери (1671–1713 гг.) и Френсисом Хатчесоном (1694–1746 гг.) они были одновременно критиками и продолжателями философского сенсуализма Джона Локка (1632–1704 гг.). В области этики Смит по праву признавал первенство Юма, который был, на наш взгляд, одним из самых проницательных и точных теоретиков «морального чувства».
Используя аргументы сенсуализма, Юм отрицал примат разума как регулятора человеческого поведения и вполне по-локковски видел в ощущениях единственный источник познания. Познание не может преодолеть границы опыта, другими словами, «знание» и «опытное знание» суть синонимы. Знание до опыта или вне опыта невозможно. По убеждению Юма, моральные правила не являются следствием дедуктивных умозаключений, «мы, скорее, чувствуем нравственность, чем судим о ней (курсив мой. – С. X.)»[70].
Трудно отрицать, что между идеей равновесия и идеей симпатии существует «семейное сходство» (Л. Витгенштейн). Так, в области психических явлений симпатия некоторым образом выполняет функцию баланса, или – по крайней мере – тенденции к равновесию. Впрочем, по верному наблюдению Адама Смита, эта тенденция действует избирательно, или асимметрично.
Сочувствовать чужому горю или даже простой печали нам обычно ничто не мешает. Однако сорадоваться чужой радости нам нередко мешает либо зависть, либо просто наличие собственных проблем. Неслучайно в отличие от слова «сочувствие» слово «сорадование» практически не употребляется в обыденной речи и даже на письме выглядит искусственно.
Смит выражает эту мысль следующим образом: «Мы расположены к большему сочувствию небольшой радости и сильной горести посторонних людей. Человек, которого неожиданное счастье возносит выше положения, в котором он родился, может быть вполне уверен, что сочувствие лучших его друзей не вполне искренне»[71]. Отсюда Смит делает вполне экономический вывод: «Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов. Мы обращаемся не к их гуманности, а к их эгоизму и никогда не говорим им о наших нуждах, а об их выгодах»[72].
Здесь мы сталкивается с третьим важным источником экономической теории Смита, а именно с имморалистской концепцией Мандевиля. В значительной степени экономическая доктрина Смита представляет собой лишь прикладную этику свободного предпринимательства, которое, как известно, никогда не осуществлялось высоконравственными людьми. Другими словами, Смит так же, как и Мандевиль, задался целью оправдать в лице предпринимателя естественного человека, но только не за счет диффамации нравственного начала человеческих поступков. Таким образом, как этическое, так и экономическое учение Адама Сита можно рассматривать как более или менее удачную нейтрализацию имморализма Мандевиля.
Бернард Мандевиль (1670–1733 гг.) – подобно Кенэ – был врачом, а не философом и тем более не экономистом. Вместе с тем он создал оригинальную концепцию «этики от противного» в своей скандально знаменитой «Басне о пчелах» (1714 г.). Основной тезис басни Мандевиль выразил в подзаголовке к ней («Пороки частных лиц – блага для общества»). Мандевиль весьма остроумно доказывает, что успех человека в обществе зависит вовсе не от положительных моральных качеств (общительность, чувство сострадания и т. п.). Напротив, двигателем социального успеха конкретного человека, по мнению Мандевиля, являются «наиболее низменные и отвратительные свойства» человеческой натуры[73].
Выше мы видели, что, по мнению Смита, обычные, «естественные» люди все-таки способны сорадоваться чужой радости, если она небольшая. Иначе говоря, сорадующийся может ассоциировать с чужой удачей свои собственные ожидания и возможности. Макроэкономическая польза от такого сорадования очевидна: «если некто знакомый достиг определенного скромного успеха, – думает сорадующийся, – то аналогичный успех открыт и для меня». Мы видим, что Смит как бы разворачивает аргументацию Мандевиля в противоположную сторону и иллюстрирует, каким образом порок (зависть) при определенных условиях может превращаться в т. н. слабую добродетель (соревновательную сорадость).
Современная психология дает дополнительные аргументы в пользу позиции Смита и против позиции Мандевиля. Социальный вред любого имморализма заключается не только в его практических следствиях, но и в том, что он провоцирует негативную внутреннюю установку. Ведь любая психологическая установка представляет собой самоисполнимое пророчество. Следовательно, человек, который считает себя порочным или хочет им стать, в той или иной степени уже является таковым или непременно им станет в ближайшем будущем. При этом он не обязательно получает те дивиденды, которые ему обещает теория и практика имморализма. Порочный человек по необходимости вовлекается в порочный круг общения с другими имморалистами, где его ждет гораздо больше неприятностей, чем социальных дивидендов.
69
Юм Д. Малые произведения. М.: Канон, 1996. – С. 7.
70
Юм Д. Сочинения: в 2 т. М., 1965. Т. 1. – С. 619.
71
Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997.– С. 61.
72
Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов // Антология экономической классики. Т. 1. – С. 91.
73
Мандевиль Б. Басня о пчелах. М., 1974. – С. 45.