Страница 12 из 84
Резкий запах горящего дерева ударил в нос, и я заметил впереди неясную тень, похожую на мертвого кита, на которого тихо накатывают волны – это оказался корабль Рандра, «Крылья дракона», выброшенный на песок, наполовину обгоревший. Ботольв приглушенно усмехнулся, увидев это, и мы спрятались в тени корабля, там, где вонь была сильнее, а тени гуще. Сразу за ним, у пристани, был пришвартован второй корабль, незнакомый мне.
Я уселся на песок, снял мокрые сапоги и передал их Финну, затем мы замерли, услышав чей-то громкий вопль, словно лис взвыл в отчаянном страхе. Этот голос показался мне знакомым — кто-то кричал от страшной боли.
Я взглянул на Финна, потом на Ботольва, затем начал пробираться к длинному дому Гестеринга, мокрые шерстяные штаны сковывали движения, песок вперемешку с острыми ракушками и галькой поскрипывал под ступнями. Лодыжка горела, словно пронзенная раскаленным гвоздем Рефа — последствия старой травмы, как и обрубки моих отсеченных пальцев, которые иногда безумно чесались; поэтому я знал, что имел в виду Ботольв, рассказывая о своей деревянной ноге.
Я нашел то, что искал, и удостоверился, что внутри никого нет, затем взобрался на нужник, оттуда перепрыгнул на крышу свинарника, примыкающего к главному залу. В подошвы ног впивались занозы от дранки крыши, я старался, чтобы она не трещала и не скрипела под моим весом. В конце концов, я добрался до конька, увенчанного драконьими головами, слепо пялящимися во тьму, разинув пасти.
Там я остановился, дрожа от холода, свежий ночной ветер продувал мокрую от пота рубаху. Затем я схватился за драконью голову, свесился вниз и протиснулся через темное квадратное отверстие дымохода, достаточно широкое для меня. Внизу сквозь голубую дымку звучали голоса, огонь в очаге горел.
Вместо того, чтобы сделать отверстие дымохода по центру, мастер-датчанин, когда-то давно построивший длинный дом Гестеринга, все устроил иначе. Хотя два отверстия имели свои преимущества — они засасывали дым по всей длине зала, поднимая его высоко к стропилам, прогоняя насекомых, окуривая подвешенные для копчения туши, но самое главное — я оставался невидимым в тени деревянных балок.
Я проскользнул внутрь, удивившись, что пришлось с таким трудом протискиваться — я не осознавал ширину своих плеч и все еще представлял себя щуплым пацаном. Но все получилось, наверное, я был просто слишком напуган.
Голоса стали громче, едкий дым щипал глаза, кто-то открыл дальнюю дверь, дым от очага поднялся выше, скапливаясь возле дымовых отверстий. Я коснулся рукояти сакса, зажатого между коленями, стараясь успокоить дыхание, сердце бешено колотилось, а горло и глаза жгло от дыма; настало время сделать что-нибудь глупое или что-нибудь смелое.
Я сидел в пепельной тьме, словно ворон на ветке, и смотрел вниз, сквозь слабо освещенную дымку, свесившись чуть вперед и зацепившись для равновесия одной рукой за балку. Подо мной покачиваясь куски китового мяса, сыры и рыба, черные от дыма и раздражающие ноздри запахами. Я сделал шаг, еще один, и остановился — в нос ударил запах жареного мяса, принесенный сквозняком откуда-то снаружи.
Нидинги. Трусы, проклятые Одином во всех девяти мирах. Они жарили на вертелах моих быков, на моей собственной кухне, меня опечалила утрата имущества. У меня было пятнадцать мужчин-трэллей, большинство из них наверняка разбежались в панике, быки же стоили больше, чем двенадцать трэллей, а их содержание обходилось еще дороже.
Упряжкой быков можно вспахать гораздо больше земли, чем если запрячь в плуг всех пятнадцать трэллей, и сейчас жирное мясо моих быков пожирали, напавшие на нас жестокие воины. Я старался не думать об этом или о тех временах, когда мы сами совершали набеги, или об умирающем быке на Сварти. Отгоняя мрачные мысли, я прищурился, и сквозь дымный и зловонный полумрак попытался разглядеть, что происходит внизу.
Я увидел группу людей, при виде которых мое сердце забилось чаще. Двое из них — Рыжий Ньяль и Хленни — были живы и сидели со связанными под коленями руками. Третьим был Онунд, обнаженный и подвешенный за большие пальцы, он блестел от пота, на белой коже отчетливо выделялись темные линии, похожие на ожоги. Четвертый лежал, улыбаясь двумя улыбками, кровь пропитала покрывало. Это был несчастный Скалли, управляющий ярла Бранда, видимо, ему перерезали глотку, когда он был при смерти.
Внизу царил беспорядок после учиненного этими людьми грабежа, и у меня кольнуло в сердце при виде гагачьего пуха, лежащего на полу как снег; это были любимые подушки Торгунны, о которых она будет горевать.
Еще я увидел незнакомца, он сидел на скамье, с топором на поясе, перед ним на столе лежал меч. Воин жевал хлеб, не спеша отламывая куски, его одежда была перемазана древесной сажей, видимо, он сражался на горящем корабле. На лбу отпечаталась красная линия от обода шлема, на носу — следы ржавчины от металлической носовой планки.
Кроме него внизу находились еще двое. Один — свей, его выдавал акцент, у него была впечатляющая черная борода с седыми локонами, так что его лицо походило на барсучью морду. Волосы — такие же черные с проседью, заплетены в толстую косу, свисающую справа, ее конец увенчан серебром. Он был обнажен по пояс, вся правая рука, от запястья до плеча — черно-синяя от татуировок в виде переплетающихся узоров и фигур, среди прочего я разглядел дерево и сцепившихся животных.
Я знал его с тех давних пор, когда он еще не был таким матерым волком. Даже если бы я с ним не встречался, то татуировки подсказали бы мне — это Рандр Стерки, хорошо известный своими магическими знаками, он нанес их, как защитное заклинание, придающее ему силу и оберегающее. Если бы я все же сомневался, на его шее я увидел кожаный ремешок с ценным трофеем Рандра — серебряным носом Сигурда.
Он шагнул к очагу и сунул железный прут в огонь, затем повернулся ко второму воину. Тот сидел на лавке, положив руку на бедро, и с усмешкой на чисто выбритом лице наблюдал за Рандром. Его длинные усы змеились вниз, рыжие волосы стянуты ремешком и заплетены в одну косу. Рыжий был облачен в голубую рубаху и зеленые штаны, на руках — серебряные браслеты, он явно следил за внешностью. Одной рукой воин держался за богато инкрустированную рукоять меча. Все это дало мне понять, что это кормчий второго корабля. Я ни разу не встречал этого человека, он говорил с интонациями дана.
— Это не поможет, — сказал он Рандру Стерки. — Мы теряем здесь время.
— Я трачу свое время, как хочу, — ответил Рандр Стерки, мрачный как туча, заталкивая железный прут еще глубже в раскаленные угли очага.
— Нет, — нетерпеливо сказал другой. — Твое время принадлежит Стирбьорну, который и отправил нас сюда.
— Твои воины невредимы, а корабль не выгорел до ватерлинии, Льот Токесон, — проревел Рандр Стерки, кружа вокруг воина. — Это я сражался с Обетным Братством, а не ты... И где-то здесь закрыто серебро Орма Убийцы Медведя, где-то прячутся его женщины и он сам…
Он замолк и схватил со стола меч. Воин, жующий хлеб, отпрянул, чтобы клинок ненароком не отсек ему ухо.
— У меня его меч, — прошипел Рандр. — И мне нужна рука, которая его держала.
Льот Токесон был мне незнаком, но он точно из людей Стирбьорна, одной с ним закалки, потому что мало кто из воинов Рандра мог говорить с ним таким тоном, особенно когда Рандр держал в руке клинок — мой меч, подобранный на «Сохатом».
Льот хлопнул ладонью по скамье, раздался шлепок, как о мокрый барабан.
— Не только твои люди сражались и погибли, Рандр Стерки, — возразил он. — Трое медвежьих шкур мертвы. Трое. У моего брата было двенадцать берсерков, они сражались за него четыре сезона, и все это время без потерь, а ты потерял троих только за один день.
Рандр шумно выдохнул и тяжело осел на скамью, раздраженно схватил кувшин и стал жадно пить, эль стекал по его подбородку, и он медленно вытер бороду рукой.
— Обетное Братство... Они сражались отчаянно, — согласился он. — Поэтому греческий огонь не помог.