Страница 11 из 84
Я проморгался — у трупа не было рук в полном смысле этого слова, они расплавились до костей, как жир, кожа свисала с головы шутовской шапкой, единственный оставшийся глаз вздулся пузырем, обрамленный расплавленным веком; лицо представляло собой бесформенную застывшую массу, покрытую черной, потрескавшейся коркой.
— Это Нес-Бьорн, — прозвучал чей-то голос, и я обернулся. Это оказался Финн, он задумчиво чесал подбородок; cкрюченные пальцы другой руки как будто просили помощи.
— Три женщины пересекли поле, — проговорил он нараспев. — Одна несла огонь, две других — холод. Та что с огнем — уходи, а те, что с холодом — останьтесь. Огонь, уходи! Холод, останься!
Это было старинное заклинание, которое применялось, когда дети обжигались или ошпаривались, но уже поздно было повторять его над останками Нес-Бьорна.
— Он вышел из моря, как драугр Эгира, — добавил Финн. — Огонь выжег ему глотку, он не мог говорить и еле дышал. Одни боги знают, как Нес-Бьорн держался на ногах. Я оказался рядом. Затем мой «Годи» избавил его от страданий.
На мой немой вопрос Финн поднял свой меч, и я заметил, что у Нес-Бьорна перерезано горло. Ветер нес песок, шелестел жесткой травой, принося запах соли и горелого дерева. Какая-то темная фигура двинулась ко мне, постепенно принимая знакомые очертания, затем кто-то ухмыльнулся и сильными руками приподнял меня, помогая сесть.
— Ты выпил полфьорда, — весело пробасил Ботольв. — Но сейчас уже выблевал почти всю воду, и тебе должно стать легче.
— Уж полегче, чем другим, — мрачно добавил Финн, он присел на корточки и наблюдал за Ботольвом, а тот вздохнул и занялся изучением предмета, похожего на корягу, наполовину засыпанную песком.
— Да, бедняга Нес-Бьорн по прозвищу Колышек уже никогда не пробежит по веслам.
Я окончательно пришел в себя и понял, что мы находимся где-то в дюнах, восточнее Гестеринга. Порыв ветра принес запах горелого дерева, и Финн заметил, как я принюхиваюсь.
— Да, — произнес он с мрачным видом, — наш «Сохатый» сгорел и затонул, а вместе с ним и много храбрых воинов, и как мне кажется, из-за них мы до сих пор живы.
— Я видел, как погиб Хаук, — прохрипел я, и Ботольв подтвердил, что тоже видел его смерть.
— И Гизур тоже, — добавил печально Финн. — Он стоял за рулевым веслом и сказал мне, что сделал этот корабль и погибнет вместе с ним. Так и случилось, два копья торчали в его груди, когда я видел его в последний раз, выпрыгивая за борт.
— Рыжий Ньяль? Хленни Бримилль?
Финн пожал плечами и покачал головой. Ботольв радостно произнес:
— Онунд жив. Я видел, как какие-то люди тащили его с берега.
Финн хмыкнул.
— Онунд ненадолго опоздает на встречу с Хель, потому что враги, конечно же, его прикончат. Греческий огонь... он перекинулся на «Крылья дракона», команда выбросила корабль на берег и стала закидывать его песком. Они пробовали заливать огонь водой, но становилось только хуже.
Я сидел и размышлял, смерть побратимов Обетного Братства, словно вращающимися жерновами перемалывала мои чувства и душу. Гизур и Хаук... я знал их десять лет. Хленни Бримилль и Рыжий Ньяль сражались рядом со мной в жаркой пустыне Серкланда и в снежной степи. Все они были со мной в поисках сокровищ Атли, и думаю, получили достаточно славы и богатства, но тот клад и впрямь был проклят.
— Греческий огонь, — прохрипел я, а Финн сплюнул.
— Гребаные греки, называющие себя римлянами, — с горечью сказал он. — Ну кто еще может сделать огонь, горящий в воде?
— Берсерки, — добавил я и повернулся к нему.
Во тьме белели лишь его глаза. Моя глотка горела от морской воды, и голос был сухим и хриплым.
— Где их взял Рандр Стерки? — спросил я. — Берсерки не заявляются к таким, как он, и не клянутся в верности до самой смерти, да еще двенадцать человек. А сосуды с греческим огнем не продаются на любом рынке, как мед.
— О чем ты, Орм? — спросил Ботольв. — Моя голова трещит, друзья погибли, и я не в том настроении, чтобы разгадывать загадки.
— Он о том, что за этим кроется нечто большее, — яростно прорычал Финн. — Большее, чем просто месть Рандра Стерки.
Ботольв заерзал и покачал головой.
— Возможно. Но сейчас я думаю только о том, что мы оказались в положении тех, на кого сами раньше совершали набеги.
Мы помолчали, неприятные воспоминания нахлынули на нас, и Ботольв, который не был с нами на Сварти, но слышал о том, что там произошло, поник, опустив могучие плечи. Он взглянул на меня, его глаза блеснули во тьме.
— Лучше бы ты не рассказывал о той женщине на мертвом быке. Когда мы шли дорогой китов, следуя за носовой фигурой, тогда все было просто и понятно, и все, чем мы тогда владели, умещалось в наших морских сундуках.
При упоминании о женщине на мертвом быке Финн поднял голову и перевел взгляд с меня на Ботольва и обратно, заворчал и поник, видимо, от тех же воспоминаний.
— Хорошо, сейчас у нас есть слава, земли, женщины и дети, — сердито сплюнул он. — Таковы дары Одина. Должны ли мы отвергнуть их, потому что мы такие, какие есть?
Ботольв пожал плечами.
— Какими мы были, — поправил он угрюмо. — Сейчас на нас напали, и кто-то из наших женщин может оказаться на мертвом быке.
— Да заткнись ты уже, — разъярился Финн. — Много ли ты понимаешь? Взгляни на себя. У тебя даже мышиных мозгов нет. Где бы ты был сейчас без Гестеринга, без Ингрид, без маленькой Хельги Хити, а, скажи? Это, конечно, твоя судьба, но, если сейчас сбежать обратно, на дорогу китов, и снова следовать за носовой фигурой, это не изменит ни нас теперешних, ни того, что мы когда-то сделали. Да, и я могу сделать это снова, потому как я северянин, викинг, и буду им, пока меня не сожгут на погребальном костре, как человека, верного Одину.
Я был поражен. Финн больше всех ворчал и противился тому, чтобы мы обрабатывали землю, обзавелись женщинами и детьми. Ботольв насупился в ответ на эту вспышку гнева, он не знал, что Финн и был тем последним любовником умирающей на мертвом быке женщины. Финн же, хотя и любил хвастаться, похоже, осознавал, что в какой-то мере из-за его болтовни Рандр Стерки и напал на нас, и сейчас в опасности маленький Хроальд, его собственный сын, с которым он не знал, как поступить.
— Ты не должен был так говорить, — пробормотал Ботольв. — Что у меня нет даже мышиных мозгов.
— Хорошо, — язвительно согласился Финн. — Я возьму свои слова обратно. У тебя, пожалуй, есть мышиные мозги, но не более.
— Хватит! — мне удалось вклиниться в их перебранку, затем я закашлялся и сплюнул; боль вернулась, грудная клетка ныла и горела. — Думаю, все мы сойдем с ума, если не будем действовать. Я думаю, что Рандр Стерки не удовлетворится победой над Обетным Братством, украв несколько кур и свиней. Не за этим пришел человек с толпой берсерков и греческим огнем.
— Верно, хватит спорить, — согласился Ботольв, он немного успокоился, заметив, что Финн тоже уступил.
— Что нам теперь делать, Орм? — спросил Финн. — Это будет трудный бой, что бы ты ни решил.
Я бросил на него быстрый взгляд, он даже не пытался скрыть радости в голосе. Мне не нравилось то, чем нам предстояло заняться. Нам предстояло выяснить, что происходит в усадьбе, а для этого кто-то из нас должен туда проникнуть. Пока мы не видели зарево пожара, значит враги еще не запалили Гестеринг, и Рандр Стерки со своими люди внутри, и кто-то должен выяснить, чем они там занимаются.
Оба уставились на меня в темноте, один просто не умел делать что-либо тихо, второй был как колченогая скамейка; нетрудно догадаться, кто окажется в роли лиса-воришки.
Финн передал мне свой сакс, словно заключая сделку.
Звезд не было видно. Мутная луна словно спотыкалась о тучи, гонимые ветром, который срывал пену с волн и бросал песок в глаза. Мы крались тихо, как косули, по направлению к темной громаде длинного дома Гестеринга, чуть подсвеченной кострами вокруг.
Для своего немалого веса и одной ноги Ботольв передвигался достаточно тихо, песок поскрипывал под его деревянной ногой, а Финн полз по-кошачьи. Мы остановились, вспотев, как дерущиеся жеребцы. Я облизал сухие губы.