Надвигается шторм

— Руку себе хочешь отстрелить? Сексом ты тоже по инструкции занимаешься? — Я вздрагиваю от неожиданности, кончики ушей вспыхивают от грубости чужака; он упёрто, как танк, разрывает стылое, пыльное пространство полигона и движется ровно на меня.

Его много. Он занимает собой всё помещение от каменного пола до скальных сводов потолка, оживший монумент цинизма и нездорового самолюбия. Чувствую, как воздух густеет, искрит от напряжения, а в горле липкой горечью оседает запах пороха и трансола. У Эрика есть потрясающая способность заставлять человека чувствовать себя последним дерьмом; мне хочется свалить прочь и сдать этот кусок железа туда, где взяла. Не получается выдавить из себя ни единого звука, будто я снова та мелкая девчонка в очках и могу только кусать до крови губы, чтобы не разреветься.

— Не направляй оружие на человека, если не собираешься стрелять. Это первое правило, — он берёт моё запястье и заставляет опустить руку с пистолетом вниз. Я не заметила, как рефлекторно выставила его дулом вперёд. — Тут надо чётко понимать, что ты делаешь. И чувствовать.

Эрик забирает оружие из моих рук, придирчиво осматривает, я же в этот момент не менее придирчиво осматриваю его. Гладко выбрит, опрятно стрижен, а лидерские татуировки на мощной, как колонна, шее, добавляют ему лоска и статуса. Он знает себе цену, это видно по небрежной свободе его движений, по гордо расправленным плечам, по едко поднятому уголку губ.

— Могла бы обратиться.

— Я никого здесь не знаю, — звучит, как оправдание, хотя я пытаюсь добавить голосу больше строгости.

— Ну, меня-то ты знаешь, — он улыбается, переводит взгляд на меня; две чёрные бусины у него над бровью гладко бликуют в приглушенном свете, смотрю на них, цепляюсь, как за спасательный круг.

— Не думаю… — звучит двусмысленно, потому завершаю фразу, — что у тебя есть время со мной возиться.

— Я отвечаю за внешние связи. С Эрудицией в том числе, — Эрик разворачивается ко мне боком, становится за стойку на одну линию со мной, не глядя, тянет мне оружие рукоятью вперёд. — Значит, так. Проверяешь патроны. Вот здесь кнопка, — мне на ладонь выскакивает обойма, — передёрни затвор, убедись, что в патроннике не осталось патрона. Вынь их из магазина, — стараюсь не тупить, выходит неважно, кручу в руках чёрный прямоугольник, как обезьяна, пока патроны не посыпались на стойку из моих неловких пальцев. — Вставляй обойму назад до щелчка. Сними предохранитель, флажок опускаешь вниз. Запомнила? — Он резко поворачивается ко мне, я рассеянно киваю. У него острый профиль и чуть вздёрнутый нос, покатый лоб и выдающиеся надбровные дуги, как у неандертальца. Совершенно не в моём вкусе, да и не понимаю, с какой стати я его оцениваю? Последствия контузии, не иначе. — Да ты не на меня смотри, а на пистолет! Постреляем холостыми пока, а то вторую руку покалечишь.

Мне кажется, каждый мой мускул наливается свинцом, стою, как деревянная, когда Лидер поправляет мне стойку, легко бьёт коленом под колено, чтобы я их чуть согнула, сгибает мне руки в локтях, даже палец поправляет на рукоятке.

— Да расслабься ты! — звучит где-то в районе макушке, но мне от такого вторжения в личное пространство не по себе; организм, как по команде, реагирует совершенно наоборот. Я —  мошка, попавшая в липкие паучьи сети, ни пошевелиться, ни сдвинуться на шаг не могу. — Стой ровно. Сведи мушку с целиком так, чтобы мушка встала посередине.

От обилия новых для меня терминов трещит голова. Эрик в своём деле профи, и это не может не вызывать уважения; заточка под Эрудицию дала ему явное преимущество для такого карьерного взлёта. Я слышала, что его считают самым молодым Лидером фракции за всю их историю.

— Чтобы попасть, не ожидай выстрела, целься и плавно нажимай на спусковой крючок. Не смотри, куда летят гильзы, и не смотри, куда попала пуля, смотри только на мушку.

Слышу щелчок, оружие отдаёт вдоль руки до локтя лёгкой вибрацией. С непривычки мне трудно, спусковой крючок тугой, начинаю сомневаться в том, что вообще осилю эту науку. Я привыкла людей спасать, а не стрелять в них, конченый пацифист из Отречения плачет во мне кровавыми слезами. Я могла бы поддаться своей панике, бросить всё и позорно уползти в свою нору, но не сейчас. Нас учили контролировать эмоции, воспринимать мир через призму логики и фактов, и пусть мне это давалось сложнее, чем другим, я справлюсь. Мы не выбирали время, время выбрало нас, и распускать сопли я не имею права.

— Вставляй патроны, — наверное, я слишком глубоко задумалась и не заметила, что Лидер, сложив на груди руки, с едким скепсисом смотрит на мои жалкие потуги совладать с огнестрельным. Вспоминаю, где кнопка, сама, без напоминаний вытаскиваю пустой магазин, собираю в кучку латунные эллипсы, пытаюсь затолкать их в обойму. — Да не так, круглый край вперёд!

Глубоко выдыхаю, приказываю себе собраться, вставляю двенадцать штук один за другим, пытаюсь передёрнуть затвор. Не выходит, слишком туго.

— Сильнее! — Эрик теряет терпение, ходит позади меня, как дрессировщик с кнутом. Меня словно в угол загнали, я не просила помощи, а теперь чувствую себя обязанной оправдать столь высокое доверие. Бросаю на него быстрый взгляд из-за плеча; стоит широко, устойчиво, нетерпеливо перекатываясь с носок на пятки. Неплохой из него вышел манипулятор.

С третьей попытки слышу заветный щелчок, целюсь. Выстрел, я на мгновение глохну. Отдача сносит меня назад, от падения и лишних, неоправданных травм меня спасает его грудь, в которую я упираюсь спиной. Он жесткий, словно я влетела в стену, и моим костлявым лопаткам почти больно. Куда попала пуля, не имею понятия — мишень осталась девственно нетронутой.

— Забыла про стойку, — подскакиваю на месте, когда он касается моей талии, пересчитывает пальцами ребра, трогает выступающие косточки таза. Это уже запредельно, я извиваюсь как змея, выскальзываю из капкана его крепких рук, отодвигаюсь на пару шагов от него, инстинктивно крепче обхватываю рукоять пистолета.  — Ты есть пробовала вообще? Ветром не сносит? — переводит взгляд на опущенное дулом вниз оружие. — Палец со спуска убери и предохранитель не забывай.

Он забирает у меня пистолет.

— Не обязательно давать спусковому крючку полностью вернуться в исходное положение, у тебя полуавтомат. Когда почувствуешь щелчок, можешь жать на него опять, если с первого раза не попала.

Я не успеваю уследить за ним, лишь закрываю ладонями уши. Он встаёт напротив мишени и почти мгновенно всаживает всю обойму в центр. По стрельбищу гремит эхо, Эрик возвращает мне пустой пистолет с видом вселенского превосходства. Едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза; бестолковая трата боеприпасов на показуху.

— Тренируйся. Норматив по стрельбе сдашь мне лично, — уходя, добавляет. — Начни с пробежки. Больше белка. Мне нужны выносливые бойцы. Медики в том числе.

Прошло не больше получаса, но я чувствую себя вымотанной и вывернутой наизнанку. У меня трясутся руки и колени, спина липкая от пота, а кожа под плотным хлопком чёрной униформы чётко помнит его прикосновения.

3. Живая

Лечу через ступеньку по срочному вызову, запахиваю на ходу больничный халат, надетый прямо поверх чёрной униформы. Смена сегодня не моя, но мой заместитель, врач из урожденных лихачей, не вышел. Вчера его вынесли из бара в полном неадеквате. Сдали нервы.

На днях в плен повстанцам попался один из Лидеров, Марс, командир внешней разведки. На поиск были брошены три отряда, а нашли его спустя двое суток возле канализационного люка к северу от границ Отречения. Если бы изгои не выбросили его сами, сомневаюсь, что Марса когда-нибудь бы нашли. Это послание или показное великодушие Тобиаса Итона к своим идейным врагам? Я слышала, что Беатрис Прайор куда кровожадней.

 Не мне рассуждать об этом, будь то вслух или мысленно, потому без лишних прелюдий толкаю дверь палаты. Вижу его, на счёт три закрываю глаза и глубоко выдыхаю.

Мало назвать его состояние плачевным, оно ужасающе. Санитары ножницами срезают с него одежду, жесткую от засохшей крови. Его пытали — все до единого пальца переломаны и вывернуты под разными углами, а ноги в районе голени прострелены или пробиты чем-то острым. Издалека мне не видно, нужно отмыть и обработать раны, надеюсь, что коленные чашечки целы. Марс под лошадиной дозой обезболивающего, но в сознании, а я краем глаза замечаю Эрика, неподвижно стоящего возле окна. Он с ног до головы в дорожной пыли, а на берцах ошмётки грязи; лазарет лихачей и без того не блещет стерильностью, и ему здесь совершенно не место.