Страница 16 из 74
В Мэгги Дарлинг, наоборот, Хэмиш нашел все, что искал: устойчивую производительность и постоянные залежи материала, взгляды, за которые женщины среднего возраста (т. е. большинство покупателей книг) отдали бы свою душу, и сверхъестественное чутье на то, как продвигать книгу на рынке. Ему также нравилась ее устоявшаяся семейная жизнь; он любил цитировать Флобера по этому вопросу: «Если хочешь быть безумным в том, что ты пишешь, будь нормальным в своих привычках». Вот почему ошеломляющее объявление, сделанное Мэгги по поводу надвигающегося развода, потрясло его сильнее удара по корпусу.
Сидя рядом с его письменным столом в винно-красном кожаном клубном кресле, Мэгги, одетая в похожий на военно-морской китель жакет от Ральфа Лорена и длинную темно-синюю юбку в тон жакету, описала основные подробности инцидента с Лорой Уилки, произошедшего во время рождественской феерии. Она рассказала и о том, как выгнала Кеннета, опустив в своем рассказе лишь ту часть, в которой Кеннет возвращается рождественским утром, и то, что последовало за этим. Она все еще была смущена этим и стыдилась того, что произошло. Хэмиш слушал очень внимательно, положив ноги в сапогах на стол, фактически на рукопись последнего романа лауреата Нобелевской премии Диего Сангея, и смотря в докторской манере поверх своих очков-половинок в оправе из черепашьего панциря.
Ему всегда хотелось симпатизировать Кеннету, хотя это не всегда удавалось. Хэмиш, склонный к размышлениям, полагал, что причиной этому, вероятно, была ревность. Ему нравился его вкус в одежде, его способность зарабатывать большие суммы денег. Было очень нелегко понять, что на уме у этого парня. Кеннет, как и Хэмиш, занимался спортом, но Хэмишу нравился спорт с «кровопролитием», тот, где присутствовали ружья, удочки и животные, а Кеннет предпочитал занятия, требовавшие сложного дорогого оборудования, например парусный спорт. Как-то раз, после выхода в свет второй книги Мэгги («Званые обеды по любому поводу») Хэмиш взял с собой Кеннета на ловлю форели в горы Катскилл. Оказалось, что тот совсем не владеет спиннингом. Они оживленно, но несколько искусственно поболтали по дороге туда. В основном разговор шел о женщинах. Но Кеннет искусно избегал упоминания каких-либо интимных подробностей его жизни с Мэгги. Это разочаровало Хэмиша. У самого Хэмиша было в запасе множество пикантных подробностей о его бывших женах, писательницах, лесбиянках-знаменитостях, аппетитных редакторских помощницах и избранных деятельницах сцены. При подъезде к мосту Таппан-Зее Кеннет умолк, а Хэмиш продолжал нервно болтать, что впоследствии, когда он вспоминал об этом, приводило его в смущение. Он не мог понять, действительно ли Кеннет был молчалив по природе или здесь имела место простая тупость. В результате всего они не стали близкими приятелями.
Но, несмотря на то что новость, услышанная им от Мэгги, слегка подбодрила его еще почти неощутимым намеком на появившуюся для него лично возможность, Хэмиш этим светлым зимним утром почувствовал жалость к Кеннету Дарлингу. По его мнению, Кеннет разрушил замечательные отношения с самой желанной женщиной Америки.
— Мужчины — это бабуины, — серьезно заявил Хэмиш, пока Мэгги копалась в сумочке в поисках салфетки. — Мы воображаем, что жизнь измеряется моральными параметрами, и начинаем стонать, когда кто-нибудь сомневается в нашей мнимой честности, но вот появляется первая попавшаяся кошечка, и мы начинаем резвиться вслед за нашими наполненными кровью органами. Извини за двусмысленную метафору. — Этим утром Хэмиш говорил почти как Орсон Уэллс[9] в средний период своего творчества. — Когда речь заходит о женщинах, то у меня здесь всего лишь одно правило, — добавил он, — нельзя позволять маленькой головке думать за большую голову.
Мэгги грустно усмехнулась сквозь слезы.
— Ты такой лгун, — сказала она. — Почему даже еще до того, как ты покинул Клариссу, ты поочередно встречался с… — Мэгги назвала имя молодой писательницы, первый роман которой наделал так много шума, — и… — она нараспев произнесла имя сексуально ненасытной, немного чокнутой киноартистки, выступавшей тогда в Нью-Йорке в каком-то из бродвейских спектаклей. — А также… — она напомнила имя симпатичной, но грубой на язык артистки так называемого перформанса, впоследствии написавшей под опекой Хэмиша воспоминания о нью-йоркской художественной сцене 1990-х годов.
— Я не вспоминал об этой кокетке уже вечность, — отпарировал Хэмиш, театрально мигая. Казалось, что он воспринял это перечисление как признание его мужских достоинств. — О боже! Ну кошмар!
— О чем ты?
— По сути, обо всей этой ужасающей кавалькаде. Как ты можешь помнить всех этих шлюшек в то время, как я едва помню то, что ел на завтрак?
— Но ты никогда не завтракаешь.
— Наверное, стоит начать. Может быть, память улучшится. Если бы Кларисса умела готовить, как ты, то все могло бы пойти по… ну, хорошо. Ведь могут же быть между нами небольшие секреты, да, Мэгги?
— Я тебе благодарна за то, что ты всегда на месте, когда мне нужна твоя помощь.
— Я сделаю все, чтобы ты чувствовала себя хорошо.
— Пригласи меня пообедать в «Four Seasons».
— Договорились.
Они вышли и прошли пешком пять кварталов по Мэдисон-авеню. Серое небо с бархатными облаками придавало оживленной улице интимность комнатки с низким потолком. Мэгги замерила, что многие прохожие таращили на нее глаза, безусловно узнавая ее по фотографиям на обложках книг и видеокассетам. Одна юная особа, абсолютно незнакомая Мэгги, в пальто из верблюжьей шерсти, с жемчугом в ушах и копной блестящих рыжих волос, фактически взяла ее за руку, сказав при этом:
— Привет, Мэгги. Мне так нравится ваша утка в бальзамическом уксусе. Я теперь всегда готовлю ее для гостей как основное блюдо.
Мэгги была немного удивлена вниманием, которое она привлекала к себе, но еще больше ее поразило то, насколько это поднимало ей настроение. Мысль о том, что слава приносит положительные эмоции, всегда казалась ей немного неприличной. Но непосредственная доброжелательность этой незнакомки, хотя бы всего на время, скрасила ее жизнь. Хэмиш, шедший рядом с ней, сиял так, будто он вел на поводке самую выдающуюся победительницу собачьей выставки.
2
Происшествие в гриль-зале
В ресторане они сели за столик на возвышении в гриль-зале. Здесь в каждом углу были знакомые лица, улыбающиеся или хмуро смотрящие: два бывших члена правительства (госсекретарь и министр торговли), киноактер, известный своей неувядаемой внешностью и небольшим ростом, его влиятельный агент, президент общенациональной телевизионной компании, плейбой, унаследовавший итальянскую автомобильную империю, премьер-министр Дании, заместитель мэра и такое количество исполнительных директоров компаний, что хватило бы на целый номер журнала «Форчун», не говоря уж о еще нескольких представителях книжного бизнеса одного ранга с Хэмишем, встречавшихся здесь со своими популярными авторами. Элегантная геометрия зала и уютный свет действовали на Мэгги как успокоительное средство. Она заказала себе креветки-гриль на кукурузных хлебцах в имбирно-кориандровом соусе и салат из мелко нарезанных (как для жульена) корнеплодов, а Хэмиш — большую порцию рагу из оленины с полентой, приправленной травами.
— Мне хочется рассказать про свою последнюю книгу, — сказала Мэгги, когда официант принес им напитки: ей — бледно-желтую мадеру, а ему неразбавленное односолодовое шотландское виски.
— Ты меня просто удивляешь. В подобных обстоятельствах — такое усердие, — сказал Хэмиш.
— Ты знаешь, на мне большое хозяйство, а Кеннет напустит своих гнусных адвокатов, которые станут дергать за каждую ниточку в суде высшей инстанции, чтобы подольше потянуть даже с временным договором о разделе имущества. Кроме того, мне нужно доказать, что я могу обойтись в жизни без него и его грязных барышей. Отсюда следующий пункт: Джойс намерена просить весьма значительный аванс.