Ученик афериста

Нет, ни в коем случае я не жалуюсь. У меня мировой отец, да всем бы таких отцов: в меру строгий, серьезный, добродушный, правильный и бесконечно заботливый. Дело скорее во мне.

Взгляните на молодых людей: есть те, кто хорошо рисуют, есть те, кто великолепные спортсмены, есть умники, каких поискать, есть красавцы, есть те самые «душа компании». А есть я.

Да, я — это отдельная категория. Это даже не неудачник, потому что неудачников помнят за их провалы, я же просто некое существо, которое настолько незаметно, неважно и невзрачно, что не будь моя фамилия Поттер, клянусь, обо мне и не вспоминали бы. Но Бог дал мне именитого родителя, который стал причиной того, что окружение ждало от меня определенных высот.

Помню, как родители горели желанием усадить меня на метлу, а декан факультета насильно (клянусь Мерлином, насильно!) записала меня в сборную по квиддичу, явно ожидая, что я повторю, если не превзойду, успехи моего папы — великого ловца. Но закончилось это тем, что я, пролетев от силы метров двадцать, сверзился с метлы и сломал руку в двух местах. Итак, квиддич вычеркнули из списка моих достижений.

По школе бушевал стереотип о том, что Альбус Северус Поттер унаследовал от отца не только внешность, но и страстную тягу к приключениям и нарушениям школьных правил, однако и здесь я сломал систему: возможно, преподаватели и рады были подкараулить меня в коридоре ночью, но я в это время тихо-мирно спал в кровати и видел десятый сон.

Затем в моей жизни на третьем курсе появился Скорпиус. Ну тут уж все, наш тандем имел склонность к поиску приключений, инициатором которых всегда был Малфой, а я лишь следовал за ним, всякий раз переубеждая, вроде: «Скорпиус, не надо поить кальмара в озере огненным виски!», «Скорпиус, не надо создавать секту, тебя могут исключить!», «Скорпиус, нет, мы не полезем в темный заброшенный подвал, где сгорела ведьма, в полночь, при полной луне, в Вальпургиеву ночь, только потому что ты забыл там чернильницу!». В тот период, вплоть до окончания школы, меня знали не только как «тот сын Гарри Поттера», но и как «тот парень, который повсюду ходит за Скорпиусом Малфоем и что-то нудно зудит».

Более того, я был единственным учеником своего курса, кто не бросил имя в Кубок огня для участия в Турнире Трех Волшебников, аргументируя это тем, что «нахрен оно мне сдалось».

Поняли, да, кто я такой? Я — амеба в гриффиндорском шарфике, зануда и нытик. Похож ли я на того самого Гарри Поттера? Похож ли я на того Альбуса, которого ждал увидеть магический мир?

И даже когда мое общество сузилось до обитателей квартиры на Шафтсбери-авеню, я все равно был никем.

Луи — он потрясающе красив. Красив настолько, что когда мы вместе «благодарили» леди Эмилию Тервиллигер, я все ждал, когда она скажет: «Поттер, выйди отсюда и принеси кофе».

Скорпиус — ходячая харизма, помноженная на наглость и неадекватность.

Доминик — умница, выигравшая Турнир Трех Волшебников.

И я. Ну, давайте, не задумываясь, назовите хотя бы один мой козырь.

У меня нет ни талантов, ни целей, ни мечты. Все, что я умею делать — снисходительно приподнимать бровь и втаптывать словами людей, которые делают хоть что-то, в дерьмо. И, знаете, непросто быть таким одноклеточным, когда сын Гарри Поттера должен быть полной противоположностью.

Это была первая сложность рубрики «Быть Поттером». Вторая же будет куда проще, заметная не только мне, но и моему брату и сестре. Заключалась она в том, что у моего идеального отца совсем неидеальная работа.

Наверное, больше моего отца не работал никто во всем министерстве. Когда я был дома на каникулах, отцовский распорядок дня представлял собой незамысловатую систему: уходить на работу, когда все еще спят, приходить с работы, когда все уже спят.

Он безумно любил свою работу, несмотря на то, что в те редкие моменты, когда мы проводили время всей семьей, постоянно говорил, что в Отделе мракоборцев его доконают. Он не знал о том, что существует пятидневный рабочий день. Он был не из тех, кто по приходу домой снимают форменную мантию и оставляют «работу на работе». Иногда мне даже казалось, что в отделе ему комфортнее, особенно после того, как подружился со Скорпиусом: Малфой часто деланно беспечным тоном говорил, что с отцом у него отношения не клеятся настолько, что Драко часто просто прячется от него на работе.

Но когда я прекращал думать как придурок и вспоминал, что мой отец — полная противоположность деспотичного, холодного и озлобленного на жизнь мистера Малфоя, я был спокоен: Гарри Поттер много работает, потому что без него отдел просто-напросто рухнет.

В те редкие моменты, когда отец все же вспоминал о выходных, праздниках и, реже, об отпусках, работа не отпускала не давала ему покоя. Дом в Годриковой впадине в такие моменты был заполонен ухающими совами, на столах теснились горы писем, орали Громовещатели, постоянно чья-то голова появлялась в камине благодаря сети летучего пороха и требовала Гарри Поттера, причем немедленно. И в доме царил бедлам.

Отец бегал из комнаты в комнату, чувствуя себя бесконечно виноватым, но, что делать отвечал на письма, подписывал документы и сжигал Громовещатели. Мама, нарочно бережно обходя кипы бумаг, которые вагонами приходили из отдела, ходила с таким лицом, словно сейчас сожжет дом дотла. Джеймс обычно трезво оценивал обстановку и уходил куда-то на весь день, а то и на ночь. Лили делала громкость своего очередного сериала предельно громкой, чтоб персонажи перекричали сов, ухающих в гостиной. Я же недовольства не высказывал, лишь терпеливо отсиживался в комнате, заткнув уши наушниками.

Да, это тяжело, но я не буду эгоистичным ребенком и не стану ныть, что «отец променял семью на работу», потому что это бред. Он просто был трудоголиком, но я всегда знал и верил, что если что-нибудь нерадостное случится, вся работа, весь этот Отдел мракоборцев, все эти письма и документы полетят к чертям, и отец всегда поможет, из кожи вон будет лезть, но сделает то, что должен.

Мне пришлось поверить в это и тогда, когда мой образ жизни и способ заработка вразрез пошли с законом и моралью.

***

— Старый, а почему наркотики? — поинтересовался я.

Наземникус, бережно отмерив ложечкой горсть белого порошка, одарил меня таким проникновенным взглядом, словно вечность ждал этого вопроса.

Мы сидели в довольно большом подвале, который, как я понял, мой учитель использовал как своеобразный склад. Мешки, клянусь, мешки веселящих веществ, довольно странного вида колбы, пробирки и горелки, замусоленная клеенка с прожженными дырами, яркая лампочка без абажура на потолке и все тот же старенький патефон Наземникуса с заезженными пластинками джаза.

Именно в этом помещении мы с аферистом приводили в исполнение мою давнюю стратегию по получению дополнительной прибыли, а именно мешали кокаин с толченым мелом.

План был прост, как все гениальное: смешав половину дозы с толченым мелом, мы продавали сэкономленный (и тоже разбавленный) кокаин в другом месте, а картель, на который мы работали, не получал ни копейки от нашего заработка на стороне.

Правда, к самому процессу смешивания двух белых порошков меня Флэтчер не подпустил. Мне доверили протирать тряпочкой листики конопли, горшками с которой были заставлены практически все горизонтальные поверхности.

— Это очень правильный вопрос, Поттер, — кивнул Наземникус. — Помнится, был на дворе год две тысячи восьмой, когда наша хваленая капиталистическо-хуестическая система дала очередную трещину…

Я не сдержал смешок. Понимая, что сейчас старый жулик начнет ностальгировать по былым временам, я уже не удивлялся.

— Кому нужны те котлы с гниющим днищем, когда денег нет даже на портвейн? Вот и нужно было вертеться, а у маглов на стороне безопаснее было, как раз тогда твой папаша меня чуть не посадил в очередной раз, — отрывисто вещал Флэтчер. — А тут еще Морана из тюрьмы выпустили…

Далее рассказ чудеснейшим образом перетек в заверения о том, что капитализм нас всех погубит, при Фадже было лучше, молодые волшебники совсем стыд потеряли, жизненных ориентиров у них нет. Как это все было связано с заданным мною вопросом я мало понял, потому как очень увлеченно полировал нежно-зеленые листья конопли в кадке.