Страница 171 из 179
— Ну да.
Я настолько погрузился в свои мысли, машинально помешивая в высоком стакане густую свиную кровь, словно чай, что заметил Скорпиуса, лишь когда тот оказался совсем рядом, плюхнув на стол большой минерал, похожий на кирпич, неровно вытесанный из исполинского валуна из рубинов.
— Кто-нибудь, помогите мне распилить эту хрень, — обессиленно задыхаясь, взмолился Скорпиус.
Мы с Луи переглянулись, и, молча, достав волшебные палочки, проскандировали:
— Диффиндо.
— М-м, вы таки умные, — сухо сказал Скорпиус. — Вы думаете, я не пробовал?
Философский камень действительно оставался целым.
— Девять разрушающих заклинаний и циркулярная пила, — пожаловался Скорпиус. — Я отпилил себе три пальца, это хорошо, что они сразу же отросли обратно, а если бы нет?
Я повертел камень в руках. Теплый, будто внутри него горел неугасаемый огонь, шершавый, удивительно легкий для своих размеров — не таким я себе представлял легендарный артефакт, наверное, история слишком его приукрашала золотым свечением.
Скорпиус сел рядом, опустив голову на сложенные руки, лениво наблюдал за тем, как Луи, пытается вклинить в трещину на камне нож, чтоб ударить молотком по древку и расколоть артефакт хотя бы так, и неожиданно повернул лицо ко мне.
— Ты никогда не говорил о своей жене.
Я невольно сжал ладонь в кулак.
— Ее зовут Камила, — произнес я.
Скорпиус и Луи переглянулись.
— Ее зовут Камила, — повторил Скорпиус. — Минус одна тайна.
— Тайна? — фыркнул я. — Вам так интересно, на ком я сдуру женился?
На меня взглянули, как на придурка.
— Мы уж думали, ее личность под грифом «секретно», — хмыкнул Луи, занося руку с молотком над камнем. — Кстати об этом… ты делал из жены такую тайну… она в розыске?
— Сомневаюсь.
Скорпиус усмехнулся и толкнул меня плечом.
— Какая она? — поинтересовался он. — Камила.
Я замялся и закусил щеку.
Так уж сложилось, что ничего хорошего о Камиле Сантана я сказать не мог. Наши недолгие отношения были построены на взаимной неприязни, приворотном зелье, алкоголе и чувстве долга, вдобавок, Камила стала для меня олицетворением всего самого плохого, что может быть в женщине: высокомерная, заносчивая, ветреная, эгоистичная, озлобленная… этот список я мог продолжать вечно. Да, у старика Сантана дети странные и довольно неприятные оба, но тот же Альдо, как бы я на него ни нарекал, был мне ближе и приятнее сестры. В Альдо, несмотря на огромную пропасть отрицательных качеств, было так же непоколебимое чувство долга, уважение и элементарная любовь к отцу, которой у Камилы я не наблюдал.
Что я могу хорошего рассказать о своей жене? Что ее силиконовые имплантаты стоят, как три острова в Карибском море? Что она может в два счета просадить миллион долларов за полчаса? Расскажи я правду о своей жене, у друзей возникнет вопрос о моей вменяемости: нет, ну это же надо жениться на таком экспонате!
Я почти отчаялся и собрался даже переводить тему, как вдруг вспомнил, что не всегда Камила Сантана была мне неприятна. В памяти всплыла Камила, ненадолго «восставшая из мертвых» с помощью Оборотного зелья и самоотверженного Финна, рискнувшего выпить это малоприятное варево.
Сознание быстро вцепилось в то воспоминание, и вот уже я вспомнил, как красива была та, другая Камила, без тонны косметики на лице, с веснушками на смуглой коже и заметными порами, с лохматыми черными волосами, скрученными в неряшливый узел. На ней не было ни дорогих украшений, ни искусственных ресниц, придававших образ глупой куклы, даже пышные формы скрывались за моей клетчатой рубашкой — эдакая простушка, не более того. Вспомнил, какие у нее мягкие и теплые оказались губы, будто и не они когда-то скупо одарили меня поцелуем, похожим на клевок, у алтаря.
— Она красивая, — то ли заторможено, то ли смущенно произнес я, цепляясь за тот образ жены, которым наградило Оборотное зелье Финнеаса Вейна. — Очень красивая, правда, я никогда ей об этом не говорил.
— Ал, женщин надо хвалить, — изрек опытный женовед Луи. — Даже за самые мелкие подвиги. Да даже если и не за что, просто лишний раз надо сделать комплимент, иначе женщина начнет чахнуть.
— Я никогда не говорил ей, какая она, — протянул я. — Она не только красивая. Она… глупая, иногда просто по-детски наивная, но это ее не портит, скорее наоборот.
Глядя куда-то в стену, я усмехнулся.
— А еще она отлично справляется с ребенком. Куда лучше меня, я тот еще папаша. Да вообще она молодец, мне повезло, очень повезло, что я ее встретил, — признался я. — Столько раз меня выручала… не сосчитать.
— Закрывала своей грудью от града пуль? — фыркнул Скорпиус.
Я усмехнулся.
— Скажешь тоже.
Луи снова ударил молотком по философскому камню, но потерпел сокрушительную неудачу: на камне не осталось ни единого скола, зато молоток словно окунули в чан с жидким золотом.
Портрет Николаса Фламеля при виде наших озадаченных лиц ехидно захохотал.
— А что будет, если камень переехать поездом? — Глаза Скорпиуса загорелись очередной «гениальной идеей».
— Будет золотой поезд, — сказал я, забрав у Луи драгоценный молоток. — Скорпиус, это тот редкий случай, когда твоя идея мне нравится.
— А что будет, если погрызть философский камень? — Все, в Скорпиусе проснулся изобретатель — Золотые зубы?
— Сомневаюсь, — покачал головой Луи. — Зубы не из металла.
— Почему? — полюбопытствовал Скорпиус.
— Потому что зубы состоят из чего-то твердого, но точно не из металла.
Всякий раз, когда я осознавал, что Луи работает хирургом, я терял доверие к медицине еще больше, чем когда вспоминал, что его малолетняя бывшая жена протиснулась в эту же отрасль исключительно посредством своей наглости и заклятия Конфундус.
— Почему зубы не из металла? — снова полюбопытствовал Скорпиус.
— Такова воля Божья.
Идея рубануть по камню тесаком также не увенчалась успехом, и в тот самый момент, когда мы с Луи принялись наперебой отговаривать Скорпиуса от безумной идеи «А что будет, если потереть философский камень о подъемный кран?», в гостиной послышались хлопки трансгрессии.
— Конфискуйте у этих неучей бесценный артефакт! — вопил Фламель, первым разглядев незваных гостей.
Мы выглянули из кухни так, словно нас только что застали за ограблением этой самой квартиры.
— Какого черта? — первым спохватился Скорпиус, когда отряд мракоборцев разбрелся по квартире. — Частная собственность.
— Помолчи, это, во-первых. — Последним в гостиной появился мой отец и развернул перед лицом Скорпиуса свиток. — Есть ордер, это, во-вторых.
Наши взгляды с отцом пересеклись. Я выплюнул в раковину жвачку и демонстративно сделал глоток крови из стакана, который держал в руке.
Отец промолчал и отвернулся.
— Он знает? — одними губами шепнул Луи.
— Знает. Или думает, что семь лет назад Карл Моран ударил меня колом в спину в припадке.
Скорпиус тем временем перешел в активное нападение.
— То есть, мне никто не скажет, что здесь в очередной раз ищут? — сверкнул он карими глазами. — Для справки, чертежи атомной бомбы — в первом ящике комода, мертвая сербская проститутка — в ванне, штамм сибирской язвы — в чайничке.
Один из мракоборцев действительно отправился проверять чайничек, явно не зная, что такое штамм сибирской язвы, а Луи поспешно сунул философский камень в холодильник.
— Пока идет обыск, каждый из вас ответит на ряд вопросов, — сухо сказал Гарри Поттер. — По одному.
— Я не буду отвечать, — тут же сказал я.
— С какой радости?
— Я твой сын, ты можешь быть необъективным.
— Тебя опросит другой мракоборец.
Я вскинул бровь.
— Пока здесь не будет моего адвоката, я и рта не раскрою.
Отец будто ослышался.
— Твоего адвоката?
— Да, моего адвоката, — раздраженно повторил я, достав мобильный телефон.
И попутно наблюдал за мракоборцами.
Перспектива пугающая: в холодильнике лежит философский камень, на втором этаже, в спальне Скорпиуса Малфоя покоится Доминик Марион Уизли, свежевыкопанная из собственной могилы.