Таричетай

Я обожаю эти фильмы, потому что не верю, что такое возможно.

Голубое бездонное небо.

И бесконечный звездный купол.

Счастливые лица людей, которые любят.

И радуются этому страданию.

Мир, в котором добро всегда торжествует.

А поверженное зло неискоренимо.

Человек, верующий в Бога.

И распинающий Его.

Я смотрю на экран и понимаю, почему сейчас торжествует зло. Человек сам виноват в этом. Нельзя убивать Бога, даже если Он сам покорно идет на заклание. Однажды убив Его, мы вечно обречены на проклятие. Так было до нас, и так будет после нас. Пройдут тысячелетия, и, когда Бог в очередной раз придет к людям, они снова убьют Его.

Я смотрю на экран, и понимаю, что этого Бога надо обязательно убить, и как можно более изощренно. Только убив его, люди смогли двигаться дальше, став абсолютным злом. Только так они стали главенствующей силой на Земле, – убей в себе жалость к ближнему, и ты станешь сильнее. Став сильнее, ты станешь главным, и получишь всё, что есть на планете.

Бог, который подставляет щеку для удара и прощает того, кто его ударил, обречен.

Видения приходят во снах. Проснувшись, я старательно пытаюсь забыть их, но они лезут сквозь препоны сознания. Я не хочу думать о них, и постоянно возвращаюсь к ним. Воспоминания – это те же изображения, только в моем сознании.

Мертвые тела на бетонном полу. И двое обнимающихся убийц.

Сейчас мне кажется сном то, что было реальностью.

Девушка разорвала рубашку на полосы и замотала кровоточащую руку парня, который сидел и непрерывно говорил о том, что они сделали это, что он смог всех победить, и, главное, теперь никто не властен над ним.

Она ему поддакивала и улыбалась.

Она говорила ему о том, что гордится им.

Она хвалила парня, и тот был рад этим словам.

Потом пришла мать парня. И девушка, помрачнев лицом, протянула руку к оружию, но – парень, вскочив со стула, бросился к своей матери, говоря быстрым речитативом о том, что им всё удалось. Что они убили всех, и что они победили. Что ты, мама, была права, невозможно жить, зная, что тебя могут в любой момент лишить жизни. И что теперь они здесь хозяева. И что Кэт ему так помогла.

Мать, прижав к груди сына-убийцу, гладила его по голове, глядя на женщину с пистолетом. На расстоянии пяти шагов. Практически в упор.

Две соперницы, способные дать жизнь и готовые убивать.

Невидимая глазом дуэль.

Обе женщины были вооружены: одна – пистолетом, другая – сыном. И только поэтому они остались живы.

Потом они искали живых. Или убеждались, что все убиты.

Когда мать убийцы подошла к лежащему на спине Полковнику и увидела, что тот необратимо мертв, она сказала о том, что они зря убили этого человека. Она молчала, когда парень оправдывался тем, что Полковник стрелял в него и показывал на своё забинтованное плечо. Она даже не глянула на девушку, когда та сказала, что выбора у них не было – или Полковник Яков, или её сын.

– Что мы теперь будем делать с этими трупами?

Мать парня спросила спокойным негромким голосом. Вопрос повис в воздухе. Фраза, которая была понятна всем – и убийцам, и пожилой женщине, и мне. Вопрос, ответ на который был только у меня.

Видения приходят наяву. Они прячутся в темных углах моего отсека и освещенных частях бункера. Я их вижу так же часто, как и сны.

Чаще всего, да можно сказать, почти постоянно, Полковник Яков, мрачно улыбающийся и довольно потирающий руки в предвкушении любимого дела. Когда я работаю, он всегда рядом. Чуть в стороне или сзади заглядывает через плечо. Иногда он дает мне советы, часто молчит, и почти всегда – хлюпает носом, словно его мучает вечный насморк. Я не пытаюсь с ним говорить, потому что знаю, что Полковник Яков – видение. Он исчезает от звука моего голоса, а во время работы его присутствие помогает мне.

Иногда я вижу генерала Коробова. Он с оттяжкой бьет кожаным ремнем по голым ягодицам женщины и на его лице написано неподдельное удовольствие. Иногда оборачиваясь ко мне, он подмигивает, будто хочет сказать что-то, но растянутые в улыбке губы безмолвны. И он снова возвращается к прерванному занятию, не замечая гримасу ненависти на лице унижаемой жены Марты.

Когда иду на продуктовый склад, в котором сейчас пустые стеллажи, я вижу майора со спущенными штанами и на столе Кэт, которая раздвигает ноги, обнажая белизну внутренних поверхностей бедер. И она подносит палец к губам, словно говоря мне, чтобы я молчал. Она хочет жить, я могу это понять, поэтому молчу и прохожу мимо. Наливаю из канистры жидкость в ведро и ухожу, старательно отводя глаза от её прекрасного тела. Мне так хочется смотреть на него, что я сжимаю зубы до боли в челюстях. И она это чувствует, провожая меня заливистым смехом. Она знает, что я хочу её тело.

Я вижу многих, и они видят меня.

Я знаю про всех, и они знают про меня всё.

Жизнь и смерть – это реальность, в которой я сейчас живу.

12

Мясо. Жилистое, трудно жующееся, но – свежее вареное мясо, о вкусе которого он уже почти забыл. Экватор с удовольствием отрывал куски зубами и медленно жевал, наслаждаясь вкусом. Продлевая наслаждение, не торопился глотать, – в какой-то степени, он уже не был сильно голоден, поэтому растягивал удовольствие, как мог.

Женщина, сидящая напротив, сумрачно смотрела на него. Когда в очередной раз Экватор поймал её взгляд, он на мгновение перестал жевать, чувствуя, что она хочет что-то сказать. И подумал о том, что именно сейчас совсем не хочет услышать её слова.

Марта, поймав его взгляд, открыла рот и начала говорить:

– Раньше он был совсем другой. Хороший добрый мальчуган. Он ненавидел отца, который издевался надо мной и, в какой-то степени, над ним. Особенно, когда он был маленьким мальчиком. Мой сын пытался защищать меня от издевательств мужа. А теперь я смотрю на моего мальчика и вижу – точная копия отца. Он всё делает точно так же, как его отец. И почему так происходит? Почему хорошие милые мальчики с ямочками на щеках, добрыми глазами и способность жалеть, вырастают в тупых и беспощадных мужчин?

Женщина задала вопрос, но явно не ждала на него ответ. Экватор, тем не менее, пожал плечами и стал обсасывать кость.

– Понимаешь, Экватор, я его мать. Я не могу не любить своего сына, но сейчас очень часто я проклинаю его. Естественно, молча, – и, чуть наклонившись вперед и понизив голос, она продолжила, – вообще-то, я его боюсь. Кэт что-то наговаривает на меня, и порой мой сын смотрит на меня странными глазами, словно не верит мне. И тогда мне становится страшно. Он легко убивает, словно человеческая жизнь для него ничего не стоит. Я пытаюсь не ненавидеть его, я оправдываю его, говоря, что жизнь в этом проклятом бункере сделала его таким, но – я все чаще думаю, что он способен и меня убить.

Экватор, забыв о том, что у него кость во рту, смотрел в глаза матери. Там было так мало разумного, что он испугался. Но совсем чуть-чуть. Все-таки Марта показалась ему не настолько безжалостной. Но безумие в глазах настолько явное, что не испугаться невозможно.

Вытащив кость изо рта, он сказал:

– Я тоже его боюсь. Он сначала бьет, а потом говорит. И в его глазах нет ни капли доброты. Там на поверхности, когда я первый раз увидел его, мне показалось, что это герой, спаситель, посланный Богом. Сейчас я уверен, что глубоко ошибся. Он – ужаснейший монстр из ада.

Женщина кивнула. И, сжав губы, насупилась.

– А худой мужик? Он кто? – спросил Экватор.

– Консерватор, – ответила Марта, – по-моему, у него с головой совсем плохо, но он нужен нам, потому что делает то, что никто из нас не может сделать. Хотя, если подумать, у нас у всех с головой плохо.

– Что он делает?

– Консервирует мясо, – объяснила Марта, – это же понятно из его имени.

– Какое мясо? – поднял брови Экватор, с удивлением подумав, что, возможно, добыча мяса здесь поставлена на поток. Или Генерал регулярно выходит на поверхность Земли, и приносит вниз свежую дичь, или кто-то им постоянно поставляет мясо.