Страница 40 из 75
– Тебе нужно отпустить Алёну и… вашего малыша. Это не значит забыть, просто принять то, что жизнь продолжается. Хорошая ли, плохая, трудная или нет, но продолжается такой, какой ее делаешь ты сам. Я не так хорошо тебя знаю, но мне показалось, не в твоих правилах сдаваться или пускать что-то на самотек.
– Разве я сдался? – провоцирующий вызов исказил голос Савы до неузнаваемости.
– Нет, – Стася обезоруживающе улыбнулась. – Просто мне кажется, ты запутался в себе и позволил несправедливому чувству вины разрушать себя изнутри.
Испытывающий взгляд Савелия надолго задержался на лице Станиславы, излучающем уверенность в своей правоте, спокойствие и необычайную мягкость, и словно пристыженный скользнул к сложенным на столе ладоням.
– Спасибо. До сих пор я ни с кем не разговаривал о том, что чувствую…
– Я рада, что ты выговорился. Иногда это необходимо, чтобы излечиться и отпустить прошлое навсегда, – она немного помолчала, а потом смущенно коснулась руки собеседника. – Когда умер мой отец, я долго не могла смириться с его гибелью, много плакала и никак не могла пережить, что его, такого доброго, сильного, больше не будет в нашей жизни. Тогда мамина подруга научила меня одному… ритуалу. Если хочешь, я научу и тебя.
– Надеюсь, не придется плясать под дождем шаманский танец? А то танцор из меня никудышный, – стукнув по подлокотнику коляски, Сава скептически улыбнулся. – Да и с дождем придется подождать до весны.
– Ты шутишь, – Стася с облегчением вздохнула. – Но я имею ввиду всего лишь психологический прием.
– Что нужно делать? – рассудив, что все равно ничего не теряет, согласился Савелий.
– Подожди, я сейчас! – вскочив со стула, девушка бросилась в комнату.
Автоматически ковыряясь в остывшем омлете, Сава пытался разобраться, что за сила, вопреки его решимости держать собственные переживания при себе, заставила проявить непростительную слабость, открыться почти незнакомой, но удивительно родной девушке, взвалив на ее хрупкие плечи невыносимый груз чужого горя? И почему сейчас, стоило ей покинуть кухню, он чувствует непреодолимое желание кинуться следом, чтобы вновь ощутить тонкий аромат девичьей кожи, окунуться в теплоту ее взгляда и, может быть, коснуться хотя бы нежных пальчиков с коротко стрижеными ноготками? Но больше всего мужчину изумило то, что боль, ежечасно… ежедневно сжигающая его жажду жизни в своем пламени, словно сдала позиции и отступила… Нет, не совсем. И даже не так глубоко, как хотелось бы Саве, но ощутимо…
Очнувшись от мыслей с возвращением Станиславы, Савелий с удивлением уставился на большой лист белой бумаги, альбомный лист и пачку цветных карандашей в ее руках.
– Мы будем рисовать? – вырвалось у него прежде, чем девушка успела сдвинуть почти нетронутые тарелки и чашки в сторону и расстелить перед ним ватман.
– Ты будешь.
– Хм. Из меня художник… От слова «худо».
– Не имеет значения. Свечу-то ты способен нарисовать?
– Не пробовал, но если нужно…
Сложив альбомный лист в четыре раза, Станислава пригладила сгибы и положила его перед другом.
– Она должна занимать всю площадь листочка.
Короткими штрихами изобразив оплывающую свечу с горящим фитилем, Сава вопросительно посмотрел на Стасю.
– Это все?
– Нет. Свеча – символ твоей боли, твоей скорби. Сейчас ты все воспринимаешь сквозь призму этих переживаний. Теперь помести рисунок в центре большого листа, – дождавшись, когда Савелий исполнит требуемое, девушка кивнула, – теперь мысленно представь, что еще тебя окружает. То, что может заполнить пустоту и составит новый смысл жизни.
Стася замолчала, а Сава, прищурившись, сосредоточился на лежащем перед ним полотне. Медленно, словно нехотя, перед его внутренним взором проступили яркие всполохи счастливых воспоминаний… Оживленное лицо матери, раскладывающей перед ним привезенные из очередной поездки сувениры, пересказывающей смешные моменты… Строгий отец, чьи глаза, стоило Саве отвернуться, зажигались гордостью и глубокой, всепоглощающей любовью к единственному сыну… Давняя вылазка к бурной Сибирской реке, закончившаяся с летним ливнем, насквозь промочившим палатку и все запасы сухой одежды… Первый, такой трудный, но такой победный шаг на медицинских брусьях, подаривший надежду… Вызвавшая волнение сцена чувственной близости с Мариной… Цветущие аллеи парка и радужные детские площадки, заполненные веселой детворой… Но ярче всего перед глазами Савелия светился образ сидящей перед ним Стаси… Нежный, как робкий, но такой сильный подснежник… чистый, как сияние вечерней звезды и пленительный, как забытое счастье… Стаси и ее маленькой дочки, воплотившей в себя мечту о его не рождённом ребенке…
Свеча, занимавшая центр расцвеченного воспоминаниями и образами листа, незаметно потускнела, как будто потерявшись в калейдоскопе лиц и событий, но не погасла, а осталась гореть светлячком памяти о тех, кто навсегда останется с ним. Но эта память больше не причиняла той оглушающей боли, сдавливающей дыхание и мешавшей биться сердцу.
В какой-то момент Станислава, боявшаяся помешать сосредоточенности Савы неосторожным движением, заметила, как посветлел и словно бы налился забытым покоем его взгляд, как неуловимо расправились напряженные плечи, и от всей его фигуры хлынула такая ощутимая сила, что девушка физически почувствовала эту волну. Легкая, задумчивая улыбка скользнула по волевому лицу мужчины и засветилась в серо-стальных глазах крохотными искрами света.