Игра с отчаянием

— Эй, ты настолько бессмертная, что ли?! Думаешь, свалившаяся тебе на голову балка тебе не навредит?!

Едва он это сказал, буквально в паре шагов от прохода, где они находились, на пол с грохотом рухнул кусок потолка, оставляя уродливые царапины на некогда ровной поверхности мрамора. Парни невольно отступили назад и прикрыли лица руками, чтобы защититься от осколков материала и поднявшейся в воздух пыли. Однако Хиганбана на это даже не обернулась. Она лишь досадливо махнула на них рукой и крикнула:

— А-а, идите уже! Вы меня смущаете, а чем дольше я не начинаю, тем позже я вас догоню!

Аргумент не слишком-то убедил их, но после ещё пары мгновений колебаний Минато наконец неуверенно кивнул, решив довериться ей, и, развернувшись, жестом позвал Ёшики за собой. Тот последний раз взглянул на пару кукол, оставшихся в зале, и поспешил за товарищем.

И вот наконец-то этот момент настал. Момент, которого Хиганбана ждала с того самого дня, как Орхидея сумела вернуть её из глубин её мира — момент возмездия. Сейчас Тау лежала на своём троне, не в состоянии даже принять сидячее положение, способная лишь наблюдать, как рушится всё, что она столько времени создавала — в общем, абсолютно слабая и беззащитная. “И-де-аль-но!” — подумала Хиганбана с предвкушающей улыбкой, неотрывно глядя на своего главного врага. Словно зачарованная, Хина сделала шаг в направлении Тау.

Тау стоило огромного труда разлепить веки. Всё её тело словно придавил многотонный груз, пригвоздив её в трону и напрочь лишив возможности двигаться. То, что она увидела перед собой, открыв глаза, лишь повергло её в ещё более глубокое отчаяние. Всё, что она столько времени создавала, всё, чего она добивалась и на что надеялась — всё это рушилось прямо у неё на глазах, точно карточный домик, лишь чудом не вредя ей последствиями землетрясения (хотя, возможно, дело было в том, что мир всё ещё признавал её своей хозяйкой). И самое горькое было то, что у неё даже не было сил хотя бы попытаться остановить коллапс её мира. Точно песок, все её мечты ускользали из рук, просачивались между пальцев. А в центре этого кошмара во плоти — непоколебимая фигура, спокойно бредущая по направлению к ней, к Тау, невзирая на падающие рядом обломки. В этот момент для Хиганбаны не существовало ничего, кроме поверженного врага перед ней.

Хина приблизилась к трону Тау вплотную. Лёгким прыжком она вскочила на трон, опустилась на колени и, упершись руками в сидение, нависла над Тау. Та невольно нервно сглотнула, глядя в её лицо: глаза Хиганбаны глядели с холодным изучающим интересом, уголки губ были слегка приподняты в пугающей, демонической улыбке, и всё это выглядело вдвойне жутко из-за того, что источник света был за спиной Хины. Некоторое время она просто смотрела Тау в глаза, не проронив ни звука. Наконец, Тау не выдержала этой пытки гнетущим молчанием. Постаравшись придать своему голосу ехидные нотки, она насмешливо (по крайней мере, попыталась насмешливо) поинтересовалась:

— Что, Хиганбана, собираешься уподобиться своему врагу и убить меня?

Хина на это усмехнулась.

— А я должна после всего произошедшего передумать и пощадить тебя? — с издёвкой спросила она. — Может, твои же слова о том, что из нас двоих именно я всегда была безумной, — преувеличение, однако… — Хина сделала паузу, во время которой приблизила своё лицо к лицу Тау и, перейдя на шёпот, проговорила: — Я уж точно никогда не была добренькой. Именно поэтому я сделаю то, ради чего я пришла сюда — я убью тебя, Тау.

Хина отстранилась и невинно улыбнулась. Тау не смогла сдержать дрожи в своём теле. Это было ужасно позорно — вот так лежать перед Хиганбаной, будучи слабой и беззащитной, не способной дать отпор. Ни одно существо в этом мире Тау так сильно не ненавидела и в то же время так не боялась, как Хигабану. Та была одновременно её худшим кошмаром и той, кто забрал себе всё её счастье. “Несправедливо! — думала Тау, дрожащим взглядом наблюдая за улыбающееся Хиганбаной. — Почему всегда всё доставалось только ей, а я, сколько бы ни строила своё счастье, постоянно терплю неудачи?!”

— Почему тебе победа всегда достаётся легко, а мне приходится грызть землю и в итоге ничего не получать?! — со слезами в голосе воскликнула Тау. Лицо Хиганбаны перед ней расплывалось.

Хина склонила голову набок с выражением невинного удивления.

— Разве? — спросила она. Затем Хина приняла сидячее положение, в задумчивости приложила палец к губам и, некоторое время просидев в такой позе, с лучезарной улыбкой вынесла вердикт: — Может, что-то не так с твоими методами?

Тау в удивлении распахнула глаза, а затем неуверенно, запинаясь, переспросила:

— М-методами?

— Методами, — уверенно повторила Хиганбана и с готовностью пояснила: — Помнишь, как ты для поддержания своего существования в этом мире вытягивала жизни из невинных людей на протяжении сотни лет? Помнишь, как ты для того, чтобы выбраться из моего мира привела меня к Лирии, прекрасно зная, чем это для меня обернётся? — После этих слов тон Хиганбаны резко сменился с невинного на угрожающий, и улыбка превратилась в грозный оскал. — Помнишь, как тратила свою энергию в моём мире на досаждение мне вместо того, чтобы попросить о помощи? Думаешь, от этого тебе было лучше? Прости, но лучше бы тебе было, если бы ты попыталась достучаться до меня и объяснить свою ситуацию — в конце концов, мне и самой было вовсе не комфортно иметь в своём мире посторонний субъект. Но нет, ты решила сделать иначе — едва у тебя появилась возможность связаться со мной, ты решила, что лучше потратить её на паразитизм и потихоньку начать выкачивать у меня энергию на поддержание собственного существования. Именно поэтому ты и не заслужила награды — ты просто паразит, Тау!

Тау вздрогнула, а затем горячо возразила:

— А ты попробуй выжить, не утешая себя какой-нибудь надеждой! Моя надежда — моя вера в то, что всё это было испытание. Я всегда успокаивала себя тем, что должна уничтожить соперников, и только тогда отец бы признал меня, сочтя достойной — о каких просьбах о помощи речь?! Просьбы о помощи — это признание своей слабости! Отец может признать лишь сильную…

Услышав это, Хиганбана удивлённо захлопала глазами, а затем вдруг громко рассмеялась.

— Отец — признать? — с издёвкой переспросила она и вновь хохотнула. — Тау, до чего же ты наивна! Неужели ты до сих пор не поняла? Мы для отца — просто орудие, средство показать своё превосходство над учителем. Ему плевать на каждую из нас, ему главное выставить гением себя!

Тау задрожала ещё сильнее от ярости. Как она может продолжать насмехаться? Разве ей недостаточно того, что она разрушила её мир — теперь Хиганбана хочет разрушить её идеалы?! “Отец бы никогда так не подумал! — убеждала себя Тау. — В конце концов, он просто не мог не оценить всех моих усилий! Он ведь всегда наблюдал за мной, верно?..”

“… Тогда, если он всегда наблюдал, почему он меня бросил? — спросила она саму себя, чувствуя, как к глазам подкатывают слёзы, а в груди разливается горечь. — Почему не откликнулся на мольбы о помощи? Почему оставил страдать в том проклятом мире? Почему вынудил испытывать всю ту боль? Конечно, всё же совсем просто: ему плевать, — заключила она с невесёлой улыбкой, и по её щекам побежали влажные дорожки. — Ему и правда плевать. И так было с самого начала и до самого конца”.

В этот момент что-то внутри Тау сломалось. Какой-то стержень, до этого заставлявший бороться, преломился пополам, и, лишившись опоры, вся её мотивация рассыпалась. Всё, ради чего всё это время старалась Тау, всё, чем она жила — всё это оказалось иллюзией, которая тут же разрушилась, столкнувшись с реальностью. Конечно же, она и прежде где-то глубоко внутри хорошо осознавала мнимость своих идеалов, но всё равно упорно продолжала обманывать себя, закрывать глаза на истину, чтобы не сойти с ума. А когда ей бросили эту правду в лицо, Тау больше не нашла в себе сил защищать свою драгоценную ложь. Именно поэтому она в итоге и отчаялась.