Щорс

— Да это же Щорс! — в один голос воскликнуло несколько богунцев.

Командир полка доложил начдиву, что Винница уже захвачена богунцами, и начал перечислять трофеи.

Щорс засмеялся:

— Ну, теперь наш батько не найдет себе покоя.

В это время доложили, что с востока на Винницу наступает крупный кавалерийский отряд.

Щорс посмотрел в бинокль.

— Так и есть, батько мчится. Надо его встретить поторжественнее.

Когда Боженко галопом подскакал к вокзалу, навстречу ему вышла группа богунцев. Один из них, коварно улыбаясь, держал в руках каравай хлеба и соль.

— Добро пожаловать, батько. Богунцы просят вас в Винницу.

Боженко огорченно воскликнул:

— Хлопцы, тут вже богунци!

Командир Богунского полка, подмигнув Щорсу, стал перечислять захваченные им трофеи.

Боженко так разволновался, что даже вспотел.

— Немыслимо! — закричал он. — Начальник штаба, ступай до мене! Я з тебе, чортяка, голову зныму.

Начальник штаба не решился приблизиться к Боженко, размахивавшему нагайкой.

— Легче, батько, легче, — тихо сказал Щорс.

— Так вин же, чортяка, меня голову задурыв своею картою, а то я вже давненько був бы у Винныци.

— В Виннице богунцы, а в Жмеринке петлюровцы, — сказал Щорс.

Боженко замолчал: он понял, в чем дело. Щорс держал его в руках незаметно, щадил самолюбие старика. На следующий же день таращанцы лихим налетом захватили Жмеринку. Щорс получил донесение, в котором батько сообщал о богатых трофеях.

Глава шестнадцатая

ЩОРС ОТВЕЧАЕТ ПЕТЛЮРЕ

В конце марта дивизия Щорса попала в очень тяжелое положение. Петлюра получил сильное подкрепление: на помощь к нему прибыли сформированные в Галиции кулацкие полки сечевиков. «Головной атаман» перешел в наступление, угрожая Киеву одновременно со стороны Коростеня и со стороны Бердичева. Щорсовская дивизия, выдвинувшаяся далеко на юго-запад, могла оказаться отрезанной от Киева. Над территорией, занятой дивизией, уже кружили вражеские самолеты и сбрасывали листовки с петлюровским воззванием к богунцам и таращанцам. Петлюра призывал их расходиться по домам. «Вы отрезаны с тыла. Вас заманили в мешок», — писал он, считая, видимо, что предпринятый им маневр уже выполнен. Щорс, разработавший свой контрманевр, решил написать Петлюре ответ. На следующий день красные летчики разбрасывали над станом контрреволюционных войск тысячи экземпляров письма Щорса:

«Мы, таращанцы, богунцы и другие украинцы, казаки, красноармейцы, получили твое наглое обращение.

Как в старину запорожцы турецкому султану, так и мы тебе отвечаем.

Был у нас гетман Скоропадский, сидел на немецких штыках, погиб, проклятый.

Новый пан гетман объявился — Петлюра. Предал бедных крестьян польским панам, заключил с панами помещиками мир. Продал Украину французским, румынским, греческим щукам, пошел с ними против нас — трудовых бедняков Украины. Продал мать-родину, продал бедный народ.

Скажи, Иуда, за сколько денег ты продал Украину?

Сколько платишь своим наймитам за то, чтоб собачьим языком мутили крестьянство, подымали его против власти трудовой бедноты?

Скажи, предатель. Только знай, не пановать панам больше на Украине.

Мы, сыны ее, бедные труженики, голову положим, а ее защитим, чтоб расцвела на ее вольной земле пшеница и была сжата на свободе вольным крестьянством в свою пользу, а не жадным грабителям, кровопийцам, кулакам, помещикам.

Да, мы братья русским рабочим и крестьянству, как и братья всем, кто борется за освобождение трудящихся.

Твои же братья — польские шляхтичи, украинские живоглоты-кулаки, царские генералы, французские буржуи.

И сам ты лживый и блудный, как польские шляхтичи, — мол, всех перебьем.

Не говори гоп, пока не перескочишь. Лужа для тебя готова, новый пан гетман буржуйский французской да польской милостью.

Не доносить тебе штанов до этого лета.

Освобожденная Венгрия протягивает к нам братские руки, а руки ограбленных панами крестьян Польши, Галиции тянутся к твоему горлу, Иуда.

Прочь от нас, проклятый! Подавись, собака!

Именем крестьян, казаков-украинцев командиры красных казаков атаманы Щорс, Боженко и другие».

Тем временем Щорс погрузил полки своей дивизии в вагоны и по железной дороге Казатин — Фастов перебросил таращанцев под Бердичев, а богунцев — в направлении Коростеня, навстречу наступавшим на Киев петлюровцам. Этот молниеносно выполненный Щорсом контрманевр сорвал петлюровский план окружения дивизии.

Когда штаб украинского фронта по прямому проводу запросил: «Скажите, какое положение в Киеве», — штаб киевской группы ответил: «Богунцы исправят все, а к вечеру мы их ждем».

После одного дня пути богунцы высадились из эшелонов на станции Бородянка и пошли навстречу кулацким полкам сечевиков, рвавшихся к Киеву. Несколько дней шли упорные бои. Села переходили из рук в руки несколько раз в сутки. Но после двух-трех штыковых атак богунцев сечевые полки Петлюры потеряли боеспособность.

Петлюровцы пытались взорвать мост через реку Тетерев. Прикрываясь огнем бронепоезда, они сбросили на мост ящики с пироксилином, — осталось только поджечь бикфордовы шнуры. Головная рота богунцев кинулась на мост, но была почти начисто сметена огнем. Тогда командир следующей роты, выходившей из леса, скомандовал: «За мной, в атаку!» и опять богунцы бросились вперед. Десятки богунцев легли на мосту; по их трупам остальные ворвались на западный берег реки, по пути потушив руками бикфордовы шнуры.

На бердичевском участке положение было гораздо напряженнее. Петлюра сосредоточил здесь свои наиболее боеспособные части. Пользуясь своим численным превосходством, они заставили таращанцев отступить.

Щорс получил от командующего армией приказ: «Удержать Бердичев во что бы то ни стало».

Он приехал в Бердичев на бронепоезде. Была ночь. Петлюровцы уже подходили к городу. На вокзале толпились красноармейцы разных частей бригады. Чувствовалась полная растерянность. Щорс выскочил из вагона, сейчас же собрал всех красноармейцев, выстроил и повел на поддержку цепей, отступавших уже в город.

Так началась борьба за Бердичев. Она продолжалась девять дней. Город переходил из рук в руки. Щорс называл эти бои «бердичевским кошмаром».

Были такие моменты: в лоб на таращанцев наступала несколькими густыми цепями отборная пехота петлюровских синежупанников, на левый фланг неслась кавалерия, а в тыл, под прикрытием бронепоезда, заходили роты юнкеров. Таращанцы не выдерживали, поворачивались, бежали. Щорс, осаживая на всем скаку коня, преграждал дорогу бегущим, стреляя из револьвера в воздух, и кричал охрипшим голосом:

— Ни шагу назад!

И таращанцы останавливались, рассыпались цепью и шли за Щорсом.

Были моменты, когда Щорс, скомандовав: «За мной, в атаку!», бежал впереди, задыхаясь от приступа кашля. На него страшно было смотреть. На давно не бритом, осунувшемся от бессонных ночей лице лихорадочно блестели большие глаза.

Были моменты, когда Щорс действовал, как рядовой боец. Видели, как он подползал к железнодорожному полотну, наперерез заходившему в тыл бронепоезду. Видели, как он клал на рельсы пироксилиновые шашки, как поджигал бикфордов шнур, и видели, как потом вздрагивал от взрыва бронепоезд.

Были моменты, когда все силы таращанцев иссякали, они отходили, охваченные паникой, но у самого города неожиданно появлялся Щорс со свежей поддержкой. Он пополнял поредевшие ряды таращанцев еврейской рабочей молодежью Бердичева. Пережившая кошмарные дни петлюровских погромов, молодежь бралась за оружие.

— Щорс бежал впереди нашей роты, — рассказывал после боя какой-нибудь таращанец.

— Не может этого быть, — возражал другой, — в это время Щорс был у нас.

И люди спорили до пены у рта, каждый был убежден, что он прав. Послушав таращанцев, можно было подумать, что Щорс вездесущ. Воспитанные Боженко, обожавшие своего батьку, они пели о Щорсе: