Стук тыгдымского коня

шестка, пода и еще кучи непонятных терминов. Странный мир и очень хрупкий, полностью исчезнувший в девяностые годы.

Никита, воспитанный в духе материализма, иногда пытался просвещать бабушку.

- А бог ведь создал человека? - улыбаясь спрашивал он ее.

- Бог,- соглашалась она.

- Но ведь человек от обезьян произошел.

- Да. Говорят, от безьян всяких.

- А как же... - юный пионер предвкушал идеологическую победу. - Как же и бог создал, и от обезьян произошел?

- Не знаю, как у них так получилось.

Ну как тут поспоришь с такой житейской мудростью.

Гришка между тем оседлал одного жеребца, и гладил второго, поменьше.

- Моя радость ты. Сла-авный. Никит, смотри какой кутак у него. - Уханову был продемонстрирован огромный, похожий на шланг, конский член. - Хочешь себе такой?

- Не. Не хочу.

- Ну и зря.

Наконец кони были оседланы и осторожно, чтобы не разбудить сторожа, выведены в поле.

- Садись, - Гришка похлопал жеребца по крупу.

- Прям на коня?

- Ага. Садись, по степи прокатимся.

- Я боюсь. Не умею я на них.

- Садись. У тебя в крови это. Не ссы в компот.

Не дождавшись согласия, он закинул Никиту в седло.

- Эге-ге-ге-ей. Поскака-али.

Уханов, сначала испугавшись, сжался и зажмурил глаза, но постепенно чувство радости сначала понемногу, а потом и целиком завладело им. Это был дикий восторг. Цветущий ковыль колыхался волнами, как пенное море, и братья рассекали это море на степных кораблях. Только ветер свистел в ушах, оседая на губах полынной будоражащей горечью. Высоко в небе кружил кречет. Стоявший в отдалении старик в гимнастерке, сложив ладонь лодочкой, вглядывался в скачущих.

- Кто это? - прокричал Никита.

- Дедушка. Он иногда тут ходит.

- Куда ходит?

-Не знаю. Ходит и все. Его еще мой отец маленьким видел, и деды. И птица его. Вроде Атеоном ее зовут. Птицу. Или как-то так. Сворачиваем. Там дальше бездонный колодец будет. Нам к нему не надо.

А потом их пороли крапивой. Ехор-мохор порол.

- Так и знал, что Семигрядовы (многочисленные братья и сестры Никиты носили разные фамилии, но в деревне всех их звали по фамилии деда). Только ваше племя кучерявое все безобразия учиняет. Стрешный бы вас расшиб.

После расправы Гришка учил брата, как надо сидеть в корыте с родниковой водой, опустив туда голый зад, чтобы не зудел.

- Почему ты его не побил? - обиженно шмыгал носом Никита. - Ты же самый сильный в деревне, а он старенький.

- Он старше, и воевал. Я не смею.

Гл.16

За окном бибикал подъехавший Лепехин. Никита захватил завернутый в газету РСП и вышел из дома. Во дворе мама через забор переговаривалась с соседкой.

- Вот чует мое сердце, что скрывает что-то, - доносилось до него. - Ты же моего Никиту знаешь. Не пьет, не курит, мухи не обидит. Учится в университете. А его бьют. Постоянно бьют наркоманы.

Соседка, охая, поддакивала. Уханов покачал головой и вышел на улицу. Бросил сверток в люльку и залез на сидение.

- Где стрелу забили?

- Возле барской усадьбы ,- сообщил Сашка трогаясь. - Где мы гуся продавали.

- Хорошее место, - засмеялся Никита, вспомнив детское приключение. - Тихое.

Случилась эта история где-то лет двенадцать назад. Как-то Уханов, уже тогда бывший заядлым книголюбом, притащил домой из библиотеки целый ворох книг, и среди них одну о сказаниях и легендах славян. В этой книге он и вычитал способ добычи неразменного рубля. Способ, по его мнению, не очень сложный. Нужно было в пятницу, тринадцатого, прийти на перекресток трех дорог ровно в полночь, и продать там зажаренного до углей гуся некоему типу. Любитель гусятины описывался в книге, как высокий черный мужик, который будет всячески устрашать продавца, в надежде поживиться на халявку. В общем, главное было не бояться, и твердо стоять на своем. Тогда-то мужик и одарит храбреца рублем, который сколько на него не покупай, всегда останется у хозяина. Окрыленный идеей, Никита побежал к Лепехину.

- Это сколько всего накупить можно, - восхитился Сашка. - Нам бы такой рубалек.

- Санек мы можем его добыть. На этой неделе как раз пятница тринадцатого.

Загоревшись идеей друзья помчались искать глухой перекресток. Нужное место отыскалось неподалеку от живописных развалин барской усадьбы.

- То, что надо, - объявил Никита. - Три дороги, и место тихое.

- Не подойдет, - остудил друга Лепехин, - говорят, что после революции учитель здесь лошадь застрелил, и теперь ее огненный дух ночами носится по развалинам.

- Зачем?

- Отомстить хочет.

- Заливаешь ты все. Дристанул, и выдумываешь ерунду.

- Честно, не вру. Хочешь до красного дотронусь? - отверг обвинения Лепехин и дотронулся рукой до красных кед.

- Звездочку покажи, - все еще сомневался Уханов.

Сашка изобразил звезду, широко расставив ноги и вытянув в стороны руки.

- Че не веришь-то? Мне соседка говорила, что сама видела. Чуть со страху в сугробе не померла. Лениным клянусь!

Клятва Лениным считалась самой нерушимой, и Никита загрустил.

- Ну и что теперь делать? Слушай, а эта лошадь каждую ночь здесь бегает?

- Нет. В ту, когда застрелили.

- Так это зимой было. Сам говорил, что соседка в снегу валялась. А сейчас можно.

- Ну тогда ладно, - согласился Лепехин неуверенно.

До пятницы друзья строили планы, что и как будут покупать, когда заимеют неразменный рубль. И вот наконец-то долгожданный день. С раннего утра начались приготовления. У зажиточных Чапыгиных они утащили гуся, выманив несчастную птицу со двора хлебом, замоченным в молоке. Потом долго жарили его на костре в овраге. Подальше от взрослых глаз. Когда гусь превратился в кусок угля, его надежно спрятали, и разошлись по домам, договорившись встретится в одиннадцать ночи. Ровно в одиннадцать Уханов вылез в окно, и поспешил к условленному месту встречи, там его уже поджидал Лепехин с гусем, положенным в болоньевую сумку. Темными переулками они вышли к пустырю. При свете луны он производил гнетущее впечатление.

- Мне кажется, что из окна на нас шишиги смотрят. Ну, про которых ты мне рассказывал, - шепнул Сашка.

- Шишиги в банях живут, - возразил Никита, сам уже жалевший о том, что затеял всю эту канитель.

- Тогда кто? Может лошадь?

Ребята никак не решались выйти на открытое место. В это время в развалинах что-то зашуршало, захлопало, и они, заорав от страха, помчались по домам, бросив сумку с гусем, и позабыв про желанный рубль.

Пока Уханов вспоминал свои школьные проказы, мотоцикл доехал до назначенного места. На вершине холма, который образовался на месте разобранной за годы беззакония усадьбы, сидел Питон.

- Здорово, Чебурек, - ухмыльнувшись, пожал он руку Лепехину.

Сашка, не любивший свое школьное прозвище, недовольно сморщился. Не обращая на его гримасу никакого внимания, беспардонный Женька полез здороваться с Никитой.

- А это кто у нас такой кудрявенький ? Неужели наш добрый У-ух, - он обнял Уханова за плечо, и перешел на шепот. - К тебе участковый приходил?

- Нет.

- А, ну да. Ты же примерный. Это...короче... если че, мы с тобой вчера в Серебряково карасей ловили, и нас там какие-то злые алкоголики побили, -он заглянул в люльку. - А чем разбираться будем? Нунчаки против трубы фигней оказались. Да и потерял я их.

- У меня ключ разводной, - отозвался Сашка. - А Уханыч ракетницу взял.

- Ключ...ракетница, - передразнил его Женька. -Вы бы еще новогодних хлопушек привезли. Деревня, блин. Хорошо я позаботился о вас. Сейчас Туранчелло черенки от лопат притаранит.

- Зачем? - удивился Лепехин.

- Затем, что бит бейсбольных в поселке нет, и не было никогда, а у нас разборка, как ни крути. Должно быть все, как у взрослых. А вон, кстати, и мой быстроногий олень скачет.

- Он живой еще? - хохотнул Уханов.

- Живой, гаденыш. Ну чего с него взять. Жалко мне его.

- Вот, - показал друзьям четыре черенка запыхавшийся от бега Таракин.- Валялись в сарае без дела.