Венок Альянса

По знакам зодиака корабли,

И нотный стан, и светоносный стих,

Чтоб открывать оазисы любви.

И знак был дан, и тучи разогнал,

И оком на меня взглянул…

О. Атаманов

Этот день близился, и радостная нервозность у Винтари всё теснее соседствовала с нерадостной. Это был седьмой день рождения Дэвида, который он встречал с ним вместе, но ведь только этот становился неким рубежом… Что произойдёт в этот день, что откроется? Действительно ли она есть, эта грозящая беда, и если есть – сумеет ли он её предотвратить? Уйдёт ли Дэвид в анлашок? И если да – сумеет ли он сдержаться от того, чтоб умолять его не уходить, не оставлять его? Семь лет – но ему казалось, что он обрёл брата только вчера. Что мало с ним пробыл, мало говорил, мало просто смотрел на него. Он уверовал за эти годы, что они выстроили свой собственный, только их двоих, мир, и теперь ему страшнее всего на свете было остаться в этом мире одному. «Я взрослый центаврианин… Я дворянин, претендент на трон, я должен бы думать о своём месте, влиянии, о том, чтоб представлять род… А я, как маленький мальчик, поверил в свою сказку и могу думать только о ней».

Чтобы отвлечься от тревог, Винтари с вечера взялся помогать Дэвиду на кухне – ритуал приготовления обеда для дня рождения был немного проще, чем для торжественной встречи, но готовить должен был именно именинник. Впрочем, участие помощников разрешалось, чему оставалось только радоваться. Часть блюд были обязательными-ритуальными, остальное варьировалось по желанию. Узнав, что как такового запрета на включение в меню инопланетных блюд нет, Винтари решил приготовить джаботи – центаврианские пирожные, Дэвид готовил их на его день рождения, было волшебно спустя столько лет снова почувствовать вкус родной кухни, тем более такого сложного блюда… Теперь захотелось узнать, сможет ли он сам разобраться в рецепте – никогда прежде он, понятное дело, не готовил.

Минбарские праздники поразили Винтари в самое сердце ещё в самом начале его пребывания здесь.

– Мы не справляем день рождения так, как это принято у землян, - сказал юный Дэвид в канун своего девятого дня рождения, - но конечно, этот день является важным для нас. Мы собираемся за торжественным столом, приглашая тех, кто был с нами в этот год, чтобы вспомнить, что произошло с нами, оценить, что этот год принёс нам, в какую сторону нас изменил. Да, мы дарим друг другу подарки – такие, которые бы символизировали наше отношение к одариваемому. Выражаем благодарность и желаем успехов в учёбе и труде. По такому случаю жрец читает какую-нибудь притчу, наставление кого-нибудь из древних мудрецов.

– Бедные дети, - пробормотал Винтари.

– Ещё мы поём песни.

– Вот это уже интересно…

Реальность, правда, отстояла от того, что мог в этом плане вообразить центаврианин (хотя если честно, минбарцев, поющих застольные песни, он и не представлял, за неимением у них застолий в нормальном смысле, а что представлять - откровенно, терялся. Молитвы? Гимны?). Естественно, пение здесь тоже обязано было иметь глубокий и сверхсерьёзный смысл, иначе у них просто не бывает. Пели в общем случае все присутствующие по очереди, впрочем, отказаться можно было, и это даже не было позором или оскорблением. Шеридан-старший вот, как правило, отказывался, заявляя, что его пение может обрушить птиц с неба и поднять мёртвых из могил. Но Винтари хватило невыразимого восторга услышать, как поёт Дэленн. Он имел возможность в своей жизни слышать много прекрасных голосов, и голос Дэленн, быть может, не был самым сильным и самым хорошо поставленным по крайней мере по центаврианским понятиям, но если какой-то голос действительно стоило представлять, читая легенды о таинственных девах, очаровывавших в древности одиноких путников своим волшебным пением, то это, без сомнения, её. Каждый раз отшучиваясь и препираясь, пела Сьюзен Иванова, её голос Винтари тоже очень нравился, в нём было уже больше «центаврианского», он задевал какие-то смутно осознаваемые струны души. Каждый канун дня рождения Дэвида, Дэленн или Шеридана он думал о том, что в прежней своей жизни редко слышал, как кто-то поёт не на сцене и не в крепком подпитии.

…Словно отзываясь на его мысли, Дэвид сказал:

– В этот раз, Диус, мне хотелось бы, чтоб вы спели.

– Что?!

– Вы не хотите? Просто, я подумал… вы знаете столько наших песен, едва ли не больше, чем многие из нас.

– Дэвид, я пел только будучи пьяным. А здесь мне выпить как-то нечего. В трезвом состоянии я реально оцениваю свои данные и не уверен в благозвучности своего голоса.

– Диус, вы же знаете, дело не в благозвучности. Любой голос, воспевающий прекрасное, приятен вселенной. Вселенная слушает и моими ушами, и мне хотелось бы слышать вас.

– Отказать вам в просьбе я просто не могу. Тем более в такой день. Ради вас, Дэвид, я как-нибудь переживу этот позор.

Дэвид улыбнулся.

– Поскольку я тоже буду петь, ещё посмотрим, чей это будет позор.

Что стоит отметить – утра праздников дней рождения не бывали суетными. Всё было готово заранее, всё совершалось спокойно, чинно, но не скучно. Просто не было никаких неловкостей, никаких недоделок. Приглашены были несколько друзей Дэвида по учёбе, Андо с К’Ланом, Тжи’Тен с Аминой, Рикардо, Маркус с дочерьми. Ше’Лан с Тжи’Ла и другие ребята их набора, увы, были в эти дни далеко от Минбара, но обещали вручить свой подарок, как вернутся. Зато смог присутствовать доктор Шон Франклин – его очередной визит на Минбар выдался совсем коротким, но выпал как раз и на этот день. Может быть, и формально неправильно было приглашать того, кого Дэвид видел-то третий раз в жизни, не то что не общался с ним последний год, но доктор Франклин полюбился и Дэвиду, и всей семье, а возможности видеться было не так много.

Разумеется, без обрядов и умствований было никак, но Винтари сейчас это уже практически не напрягало. По правде говоря, центаврианское буйное веселье или земные шумные празднования сейчас были бы совершенно не по силам ему душевно. Гости рассаживались вокруг стола, именинник сам накладывал угощение в их тарелки из общего большого блюда, при этом говоря несколько общих слов благодарности угощаемому и его значению в своей жизни. Затем гости, каждый понемногу, откладывали долю в тарелку именинника, благодаря его за то внимание, что он им оказал и в целом за то, что он случился в их жизни. Винтари при этом, конечно, не мог не вспоминать все их разговоры за эти годы, неизбежно возвращавшиеся к теме двойственной природы Дэвида. Казалось бы, удивительно должно быть, когда взгляд цеплялся за торчащие из копны чёрных волос костяные острия, осознавать, что в этом почти-землянине есть минбарская кровь, но гораздо чаще Винтари с удивлением вспоминал, что это на большую часть человек, а не минбарец.

«Можно, пожалуй, сказать, что ему выпала редкая возможность выбирать, кем быть, кем себя считать, - думал Винтари, наблюдая, как его юный друг накладывает запечённые фрукты в тарелку Андо, следя за движением его губ, но не слыша, впрочем, его слов, - и наверное, это как-то грустно, что Землю, людей он - не выбрал. Стоило ведь ожидать иное, человеку, особенно в юности, свойственно идеализировать то, чего у него нет, Земля могла быть для него чем-то привлекательным, заманчивым, в противоположность знакомому и нудному Минбару, три четверти земной крови должны тянуть сильнее, чем одна…».

– Дэвид никогда не будет ни полностью минбарцем, ни полностью человеком! – громко шепнула сидящая рядом с Винтари Талечка, - он – мост между расами!

– Таллия! – сестра пнула её под столом, - ты же знаешь, это нехорошо!

– Но он думал так громко!

– А тебя тоже вечно что-то за язык тянет? Если не сумела заблокировать чужие мысли – это повод совсем не для гордости!

– У меня не получается! Когда тебя нет рядом, я ведь и так почти ничего не слышу!

Винтари уже знал, что дочери Ивановой унаследовали телепатические способности практически на уровне матери, то есть, очень слабые. Практически, общаться мысленно они могли только внутри семьи, Сьюзен, Софья и Талечка. Порознь девочки редко могли слышать мысли других людей, но когда они были вместе, их способности странным образом усиливались.