Венок Альянса

Офелия улыбнулась.

– Да, наверное, вы действительно такая. Надеюсь, годы вас не изменят. Серьёзно, такие люди нужны миру. Тихих мышек хватало и будет хватать во все времена.

Виргиния села на пол, чтобы удобнее было заполнять нижние полки шкафа.

– Когда Андрес рассказывал мне о Колодце вечности, где им посчастливилось побывать, он сказал, что рад, что меня не было с ними. Потому что он не хотел бы, чтобы я хоть что-то в себя оставила, признала неправильным, ненужным. Но думаю, его суждение обо мне всё же неполно. Не бывает такого человека, которому нечего в себе было бы подвергнуть строгой редакции, пересмотреть и, возможно, отринуть. Но вообще-то, кое от чего я именно отказалась. И это не жертва, не какой-то болезненный перелом, не более, чем отказ от одежды, из которой ты вырос… Я отказалась от своей прежней жизни, жизни девушки из богатой семьи, всем обеспеченной, не имевшей проблем. Я была обласкана богом с самого детства, на самом деле, у меня была прекрасная семья, любящая, счастливая, и при том не знавшая материальной нужды и всех тех печалей, которые она так часто несет. Я понимаю, что очень многим обязана именно этому факту, что я сформировалась именно так потому, что меня ничто не ломало, у меня было всё, что могло быть мне нужно. И всю жизнь я не видела в этом ничего неестественного. Всё-таки, ведь с Сэлом для меня не шла речь о том, чтоб жить на съёмных квартирах и голодать, моя семья не отказалась бы от меня. Я это твёрдо знала и даже не рассматривала такой вариант. Мы оба могли остаться собой и всё же быть вместе. Если бы Сэл этого хотел, конечно… Но там, на Арнассии, на Бриме… особенно на Бриме… я многое переосмыслила. Я увидела, что делает с некоторыми богатство, знатное положение. То есть, не то чтоб я не видела этого раньше. Среди друзей семьи были разные люди… И отец с матерью рассказывали мне достаточно историй, чтоб знать - деньги и власть очень даже портят людей. Ну, разумеется, это никогда не касалось меня и моей семьи, это всегда было где-то, и было как будто каким-то отвлечённым моральным вопросом, то есть, я верила, что это просто люди такие, а положение в обществе тут ни при чём. Я видела, может быть, не так много бессовестных, мерзких людей, такие в окружении нашей семьи не задерживались. Но я видела много людей поверхностных, легкомысленных, верящих, что данное им в жизни они действительно заслужили, они такие хорошие, ну а у кого всего этого нет - видимо, чем-то бога не устроил. В полной мере на Бриме я осознала, как комфорт развращает души людей, делает их самодовольными, ни к чему не стремящимися. Я была в тюрьме. Я питалась какой-то дрянью, спала на земляном полу в шкурах, у меня не осталось своей одежды, мне нечем было мыть голову… Я поняла, чего стоит человек на самом деле. Там, на Бриме, я оставила последнее, что связывало меня с прежним моим образом, символ, переросший себя, переросший мою сентиментальность, которой суждено было стать взрослым вопросом, мой детский протест, ставший взрослым протестом. Можно сказать, я вернулась сюда голой - всё, что на мне есть, подарено мне. Заслужено мной. Мать учила меня чего-то стоить, Арнассия, Брима, весь пройденный нами путь учил меня. Меня спрашивали, собираюсь ли я отказаться от отцовской фамилии - конечно, нет. Моя фамилия, мои родители - это свято для меня. Но я отказываюсь от тепла и покоя родного дома, который действительно много значил для меня… От комфорта. Я начала свой собственный путь, и как бы тяжело мне ни было - я буду идти самостоятельно.

Бережно притворив стеклянные створки, Андрес вышел в сад. В свободные минуты он нередко выходил сюда – если многим, как он слышал, тихий шелест листвы и журчание ручьёв помогали успокоиться, прояснить и упорядочить мысли, то ему, пожалуй, нравилось, что здесь у него мыслей почти не было. По крайней мере, явных, ощутимых. К тому же, сад – не самое многолюдное место, и здесь он на какое-то время был избавлен от тревожного фона мыслей, которые резонансом усиливали его тревогу, и так не засыпавшую все эти дни даже ненадолго. Действительно ли это было предчувствием новых бед, или просто вымотанные ещё до этого нервы?

За деревьями он услышал голоса, а завернув по тропинке, увидел ползающих между корнями деревьев минбарку и дрази. Зрелище настолько потрясло его, что он остановился как вкопанный.

– Здравствуйте, леди. Потеряли что-то?

Шин Афал взглянула на него со смесью интереса и неприязни. С одной стороны, вызвала невольное уважение способность на глаз отличить женщину-дрази от мужчины – с Штхиуккой он едва ли был знаком, с другой, как-то теперь нужно найти возможность и слова объяснить ему, что Штхиукке неприятно, когда её называют в женском роде.

– Нет, всё в порядке, мы просто беседовали о цветах, - Штхиукка указала на поросль сейхтши между корнями ближайшего иэтшо.

– Этих? Э… а можно повторить для меня? Не столь давно примерно здесь же я споткнулся о заросли этих самых цветов, стало интересно, даже пошарился в справочнике, но, по правде, мало что понял… Меня, кстати, зовут Андрес Колменарес.

– Это честь для нас, Андрес Колменарес, - церемонно поклонилась Шин Афал, не поднимаясь с земли. Теперь уже Штхиукка посмотрела на землянина с нарастающим неудовольствием – уж не клеится ли он, часом? – строго говоря, споткнулись вы не о заросли, а о грибницу, она порой так оплетает верхний слой дёрна… Это сейхтши, его ещё называют Валенов корень…

– А, так вот это он? – Андрес взялся за крайний стебелёк с намереньем сорвать цветок и вырвал его с корнем, - ой… Нда, как-то вы нелестно о Валене-то…

Шин Афал посмотрела на него непонимающе, Штхиукка невольно прыснула.

– Вы невозможный человек, Андрес.

– Да, мне говорили…

– Вообще-то это довольно сложно – вырвать сейхтши с корнем, потому что его корневая система может простираться на метры вокруг. То, чему вы так улыбаетесь – это только часть корня.

– Вот как…

– Сейхтши отличается множеством интересных свойств. Одно из них мы обсуждали как раз незадолго до вашего появления. Все вот эти цветы – это всё сейхтши, хотя форма и цвет их стеблей и цветков сильно различает. Это символизирует наше единство. Все мы разные, но это только на внешний взгляд, есть то, что, пусть и не видно глазу, но объединяет нас всех. Кроме того, сейхтши – растение, в равной степени ценное для всех трёх каст. У воинов медики используют его в фармацевтике, жрецы используют в церемониях, а мастера – для приготовления красок.

– Потому и называют Валеновым корнем? Потому что, как учение Валена, объединяет касты?

– Да.

– Круто… - Андрес вдумчиво понюхал сорванный цветок, - даже жаль, что на Земле чего-то такого нет… Хотя может, и есть, в ботанике я не особенно силён. Первый раз заинтересовался ботаникой, кстати, я уже в космосе, точнее, на Лорке, когда прихватил там один местный цветочек… Насколько знаю, он ничего особенного не означал, просто рос там среди камней, такой сиротливый, чахлый… Мне его стало жалко, я подумал – чего хорошего ему тут расти? Выкопал, посадил в горшочек, решил, подарю Виргинии, когда мы её наконец найдём… За время, пока искали, он, кстати, неплохо так разросся… Зацвёл, сперва так себе, робко… Но окончательно покорил меня этот цветок тем, что за то время, пока «Белая звезда» стояла на космодроме бреммейров, он не сдох! Я, конечно, прикрепил там к нему поливалку вроде капельницы, потому что сам грешен забывать поливать… Но как-никак, это не дни, месяцы! Может быть, конечно, закалился уже, пока рос на камнях и песке…

– Если у этого растения и не было символа, вы сами создали его, - улыбнулась Шин Афал, - так Виргиния получила свой подарок?

– Ага. Стоит теперь в её комнате, создаёт хоть какой-то уют… Нарвать себе, что ли, Валенова корня букет, пусть символизирует… Да, отличное растение, про нас всех. Основа вроде как одна, а поди угадай, что вырастет…

За прошедшее время шиМай-Ги научилась читать эмоции на сдержанных лицах минбарцев, и сейчас эти лица не говорили ей ничего хорошего, ничего утешительного.