Призрачный Странник

— Меня больше занимает вопрос, — продолжал Спок, — не «как», а «зачем». Выбор медицинских лабораторий в качестве мишени, разумеется, был очевиден с самого начала…

Брови Маккоя поднялись.

— Рад, что вы так думаете.

Спок изогнул бровь в ответ.

— Доктор, даже для человека совершенно ясно, что медицинские лаборатории являются — или являлись — единственным местом, где открытые сосуды с жидкостями находятся без присмотра в течение как минимум одной трети времени. Поскольку остальные предметы, за редким исключением, не были ни передвинуты, ни повреждены — ясно, что эти происшествия связаны именно с жидкостями.

— Но это не имеет никакого смысла! — Маккой прислонился спиной к краю стола, раздражённо глядя на вулканца. — Ни для человека, ни даже для инопланетянина, потому что половину из этих жидкостей составляли химикаты, смертельные для любого, кто попытался бы их выпить. Нет, Спок, — Он вздохнул и покачал головой. — Я бы сказал, на что это становится похоже…

Он помолчал немного, крутя в руках стакан и разглядывая его так пристально, будто увлёкся изучением законов преломления света верхних ламп в янтарной толще сложных углеводородных соединений. Потом он снова взглянул на Спока пронзительными голубыми глазами.

— Много ли вы читали книг о проявлениях полтергейста, Спок?

— Я прочёл менее 0.5 процента из того, что было представлено в Академической библиотеке по этому предмету, — ответил Спок со своей обычной точностью. — Если же считать записи, содержащиеся в библиотечном разделе бортового компьютера «Энтерпрайза»…

— И вы не заметили никакого сходства?

Спок промолчал, инстинктивно не желая развивать тему, которую вулканцы редко обсуждали даже с другими вулканцами.

— Стук, необъяснимое перемещение предметов…

— Мне известно, что такое эффект полтергейста, — медленно ответил научный офицер. — Вулканцы называют это эсчак.

Маккой заморгал.

— Я и не думал, что вулканцы верят в такие иррациональные явления, как привидения.

— Как вам хорошо известно, доктор, эсчак, или полтергейст, — случайные и разрушительные психокинетические эффекты — не имеют ничего общего с безголовым всадником, бряцающим цепями, которым вы, земляне, так любите себя пугать. Эти эффекты действительно иррациональны и, возможно, именно по этой причине намного шире распространены в вашем мире, нежели в моём…

— Только не говорите, — простонал Маккой, — что даже ваши привидения слишком логичны, чтобы вторгаться в дома!

— Я не стану этого утверждать, поскольку имею слишком мало данных для подобных выводов, — вежливо ответил Спок. — Тем не менее…

Он нахмурился, взгляд тёмных глаз в раздумье устремился куда-то вдаль. Вопреки мнению большинства землян, вулканцы не были полностью рациональными созданиями — их пресловутая логика являлась, по сути, необходимой защитой от другой стороны вулканской натуры. Благодаря повсеместному использованию медитаций и других методов самоконтроля, случаи эсчак стали чрезвычайно редки — не более одного-двух за сто лет, а в последнее время даже реже — но по сравнению с этими единичными подтверждёнными случаями земные проявления полтергейста выглядели смехотворно слабыми.

— Тем не менее, — повторил Спок, — в большинстве подобных случаев, как в вашем мире, так и в моём, психокинетические эффекты связаны с человеком, обычно с юношей или девушкой, или с кем-то ещё, испытывающим глубокое душевное волнение.

Их глаза встретились.

После долгой паузы Маккой сказал:

— Что с ней творится, Спок? И с Джимом? Глядя на них в комнате отдыха сегодня вечером…

— В мои обязанности не входит, — ответил Спок, — расследование или обсуждение романтических увлечений капитана.

— Чёрт возьми, Спок, ты не хуже меня знаешь, что это не просто романтическое увлечение! У Джима чертовски серьёзные намерения в отношении этой женщины…

— Полагаю, доктор, вы лучше разбираетесь в подобных вопросах, чем я, — сухо сказал вулканец. — Но, на мой взгляд, доктор Гордон пребывает в состоянии сильного эмоционального смятения, начиная с того дня, когда она спускалась на поверхность Пигмиса; до этого момента и тем более до появления доктора Гордон на корабле никаких проявлений полтергейста зафиксировано не было. Можно предположить…

С резким свистом ожил интерком на столе. Маккой дотянулся до аппарата и шлёпнул по кнопке.

— Маккой на связи.

Ему ответил голос Ухуры, задыхающийся и дрожащий:

— Доктор, я в комнате Хелен, в каюте для гостей. Вы можете прийти сюда немедленно?

Глава 9

Они с Джимом прогуливались по обзорному залу двенадцатой палубы. Стоял поздний час, конец второй вахты; а перед этим они были в его каюте, и, разомлев после любви, он говорил ей о своём корабле, а она спросила: «Ты покажешь мне его?» — «Что, прямо сейчас?» — рассмеялся он, и, погружаясь в глубокий блаженный сон, Хелен ещё осязала прикосновение его губ к её обнажённому плечу, ещё улыбалась, вспоминая, как падала ему на глаза прядь взлохмаченных светлых волос. Но в его взгляде она прочла радость.

Обзорный зал, как и все кормовые отсеки пилона, представлял из себя длинное, узкое помещение с аварийным выходом в одном конце и с турболифтом в другом; посреди зала тянулся двойной ряд кресел и стоял пищевой синтезатор, запрограммированный на создание самых популярных сладостей. В это время смены здесь было пусто, и при наполовину погашенных лампах звёзды снаружи казались совсем близкими.

Подойдя вплотную к тяжёлому броневому стеклу, закрывавшему окна, Хелен могла бы увидеть нижнюю поверхность главного корпуса, парящего над головой подобно невесомому парашюту из бледно-серого родия, и удлинённую сигарообразную гондолу инженерного корпуса, вытянутого внизу. Но там, под гондолой, зияла бесконечность — бесконечность в буквальном смысле слова, непроглядно-чёрная бездна, глубокая вне пределов самого понятия глубины. И звёзды в этой бездне, ужасающе далёкие, не мерцали и не искрились, но горели холодным мертвенным светом, в котором тёмные массивные гондолы варп-двигателей и тонкие пилоны казались пугающе хрупкими.

И наверху сияли огоньки, рассыпанные по серебристой поверхности корпуса, крошечные светлые точки, напоминающие о живом тепле, что бросало вызов энтропии и бесконечности, о неразделённой радости человеческого бытия, способной на краткий миг возобладать над этой всепоглощающей тьмой.

Всего лишь во второй раз в жизни она оказалась на борту космического судна. Пассажирский лайнер, унесший её из родных куполов марсианской колонии в университет на Дельте Лебедя, не имел обзорных иллюминаторов. Она с интересом заметила, что, несмотря на работу систем жизнеобеспечения, в обзорных залах пилона — и в Историческом отделе, который размещался в одном из таких залов, — было ощутимо прохладнее, чем во внутренних отсеках корабля. Стена, отделявшая их от вечности, была ледяной на ощупь.

Она взглянула в лицо Джиму; в эту минуту все мечты отражались в его глазах так же ясно, как звёздный свет.

— Этот простор, эта свобода — вот что тебе нужно, да? — тихо сказала она. — Не сам корабль, но то, куда корабль летит.

Он долго размышлял, прежде чем ответить. Было нечто в интимном полумраке этого пустого зала, при всей его длине и гулкости, что напоминало о тёплом уюте комнаты, которую они только что покинули. Как будто они всё ещё лежали, прижавшись друг к другу, как два зверя в подземном логове. Хелен и подумать не могла, что когда-нибудь, с кем-нибудь сможет говорить вот так открыто — спрашивать о самых сокровенных «почему», допытываться о тайных пружинах души, в существовании которых мало кто признается даже самому себе…

Но отчего-то с Джимом это было легко.

Медленно, как бы с трудом облекая мысли в слова, он проговорил:

— Я… я, правда, не знаю. Не свобода, не совсем. Если бы я хотел свободы, то, наверное, стал бы одним из вольных торговцев, что носятся с планеты на планету… Видит бог, тому, кто ищет свободы, не стоит идти за ней в Звёздный Флот. И не власть, это уж точно. Можно считать, что у меня есть абсолютная власть над четырьмя сотнями людей, но если вдуматься, это не так уж много. Это… такое, чему нет названия… будто слова для него забыты. Стремление…